Рим или смерть - Лев Вершинин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но едва они увидели Гарибальди, ими вновь овладел ужас. Недаром офицеры внушали им, что этот безбожник и грабитель свиреп и кровожаден. Словно по команде, они упали на колени и, простирая к нему руки, молили о пощаде.
Гарибальди невольно улыбнулся, и у пленных зажегся огонек надежды: не мог злодей улыбаться так добродушно и тепло.
- Отпустите этих горе-вояк, - приказал Гарибальди. - А вы, обратился он к пленным, - расскажите всем, как вас тут "мучили и пытали". И передайте генералу Ланца - пусть ждет, скоро буду в Неаполе.
Не вступил тогда Гарибальди в Неаполь, как обещал: прибыл гонец с приказом Мадзини немедленно возвращаться в Рим. Неужели снова отнимут у него плоды победы? Нет, в этот раз он не промолчит, все выскажет Мадзини, начистоту.
До Гарибальди еще не дошла весть о последних грозных событиях, иначе он не судил бы Мадзини столь сурово.
Австрийцы, получив сведения о неудаче Удино, решили опередить французов и самим захватить Рим. Их генерал Вимпфен с семитысячным войском подступил к Болонье. Однако штурма города не предпринял, начал обстреливать город из орудий - не хотел терять солдат в уличных боях. Осада длилась восемь страшных дней. Болонья держалась до последнего и сдалась, только когда иссякли все боеприпасы и кончилось продовольствие. Своим мужеством и стойкостью защитники Болоньи надолго приковали к себе основные силы австрийцев и тем спасли Рим он немедленного вторжения.
Но вот французы все еще стояли в Чивитавеккье и, похоже, возвращаться на родину не собирались. Правда, Луи Наполеон послал в Рим для переговоров своего представителя. Да и во Франции друзья-монтаньяры не дремлют.
Мадзини ликовал - во французском парламенте они дали настоящий бой правительству, а Ледрю-Роллен прямо потребовал отозвать из Италии экспедиционный корпус. Сбываются его надежды - Луи Наполеону придется отступиться. Увы, он переоценил силы своих французских друзей и единомышленников.
Прав был Гарибальди, переговоры Луи Наполеон затеял с одной только целью - выиграть время, сам же отправил Удино две новые дивизии, осадные орудия, кавалерию. До поры до времени Франция все же оставалась внешне нейтральной, а вот австрийцы двинулись из захваченной Болоньи на Рим. Продвигались они пока очень медленно, но угроза нарастала. Мадзини знал, что Гарибальди - любимец народа, солдаты его боготворят. Какие бы разногласия их ни разделяли, он понимал - без Гарибальди и его легиона городу не устоять. Вот почему ему поневоле пришлось отозвать Гарибальди в Рим, здесь он нужнее всего.
Утром 12 мая 1849 года, пройдя за ночь сорок километров, гарибальдийцы вернулись в Рим. У городских ворот их встретил генерал Авеццана. Он подъехал к Гарибальди и крепко пожал ему руку. Легионеры вскинули ружья и дали залп в воздух. Из домов сразу выбежали люди, кто с ружьем, кто с мушкетом, а кто и просто с ножом, - решили, что это французы нарушили перемирие. Когда же увидели запыленных, уставших гарибальдийцев, от радости тоже открыли пальбу, переполошив весь город.
Увы, впереди Рим ждали не победные салюты, а тяжелейшие испытания. Получив известие о наступлении австрийцев и о падении Болоньи, Мадзини немедленно созвал Ассамблею.
- Чтобы вести войну, нужны солдаты и орудия, чтобы ее выиграть, нужна неколебимая твердость, - сказал он депутатам.
- И такой полководец, как Гарибальди! - крикнул из зала Чернуски, глава баррикадной комиссии. (В Риме поспешно возводили баррикады на случай, если французы все же прорвутся в город и завяжут уличные бои.)
Ответом ему была овация одних депутатов и растерянное молчание других.
Глава шестая
БЕРЕГИСЬ, ВЕЛЛЕТРИ!
Гарибальди не был падок до славы, но решение Мадзини глубоко его оскорбило. Назначить главнокомандующим Пьетро Розелли, эту воплощенную посредственность! Как Мадзини не понимает: нельзя революционную армию ставить под начало генерала старой школы! Для Розелли, методичного до тошноты, военная доктрина - евангелие, а всякое отступление от правил опасная ересь. Довоюешься с таким полководцем до полного поражения!
Мадзини знал, что Розелли отнюдь не блестящий стратег и ничем себя пока не проявил. Сам он предпочел бы назначить главнокомандующим Гарибальди, и в этом его поддерживал Авеццана. Однако против была большая часть депутатов Национальной Ассамблеи. Они хотели бы видеть командующим войсками уроженца Рима. В штабе Авеццаны и так почти все офицеры пришлые тосканцы, пьемонтцы, неаполитанцы, ломбардцы. Из римлян там один Розелли. Ну а Гарибальди и вовсе из Ниццы, города, где французскую речь услышишь куда чаще, чем итальянскую.
Все-таки Мадзини устоял бы, наверное, под натиском местных патриотов, но он боялся вконец ожесточить ревностных католиков, своих и особенно французских. Гарибальди для них - сорви-голова, вольнодумец и смутьян, способный учинить побоище клерикалам. Розелли же из партии умеренных республиканцев, а во французском парламенте умеренные вместе с правыми как раз составляют сейчас большинство. Нельзя давать Луи Наполеону такой козырь в руки, думал Мадзини.
Если главнокомандующим станет Розелли, то Луи Наполеон не сможет больше утверждать, будто в Римской республике всем заправляют иноземцы банда экстремистов якобинского толка да эмигрантов, искателей приключений.
Якобинцев Луи Наполеон выдумал, чтобы напугать своих благонамеренных буржуа, а вот эмигрантов среди защитников Римской республики и в самом деле было немало. Венгров, поляков, швейцарцев и... французов во главе с архитектором Лавироном. Человек высокого мужества и духовной стойкости, он некоторое время был другом Александра Ивановича Герцена. Познакомились они в Париже, в самый разгар французской революции 1848 года. Лавирон сражался в те дни на баррикадах Парижа, и даже когда революция была потоплена в крови и к власти пришел Луи Наполеон, он не отчаялся и решил вопреки всему продолжать борьбу.
Вот что рассказывает об этом Герцен в "Былом и думах".
"...Дело было потеряно. Лавирон скрылся. Он был судим и осужден заочно. Реакция пьянела, она чувствовала себя сильной для борьбы и вскоре сильной для победы - тут июньские дни, потом проскрипции, ссылки, синий террор. В это самое время однажды вечером сидел я на бульваре перед Тортони*, в толпе всякой всячины и, как в Париже всегда бывает - в умеренную и неумеренную монархию, в республику и империю, - все это общество впересыпку со шпионами. Вдруг подходит ко мне - не верю глазам Лавирон.
_______________
* Кафе в Париже.
- Здравствуйте! - говорит он.
- Что за сумасшествие?! - отвечаю я вполголоса и, взяв его под руку, отхожу от Тортони. - Как же можно так подвергаться и особенно теперь?
- Если бы вы знали, что за скука сидеть взаперти и прятаться, просто с ума сойдешь... Я думал, думал, да и пошел гулять.
- Зачем же на бульвар?
- Это ничего не значит. Здесь меня меньше знают, чем по ту сторону Сены, и кому же придет в голову, что я стану прогуливаться мимо Тортони? Впрочем, я еду...
- Куда?!
- В Женеву... так тяжко и так все надоело. Мы идем навстречу страшным несчастиям. Падение, падение, мелкость во всех, во всем! Ну, прощайте, и да будет наша встреча повеселее...
В Женеве Лавирон занимался архитектурой, что-то строил. Вдруг объявлена война "за папу" против Рима. Французы сделали свою вероломную высадку в Чивитавеккьи и приближались к Риму. Лавирон бросил циркуль и поскакал в Рим. "Надобно вам инженера, артиллериста, солдата?.. Я француз, я стыжусь за Францию и иду драться с моими соотечественниками", - говорил он триумвирам и пошел жертвой искупления в ряды римлян".
Такие вот "искатели приключений" сражались за Римскую республику!
Кто же лучше Мадзини знал, сколько лжи и яда в утверждениях папы Пия IX и Луи Наполеона!
Но он вел трудные переговоры с Фердинандом Лессепсом, посланцем Луи Наполеона, и стремился непременно заключить соглашение, пусть даже ценой серьезных уступок. И потому он не устоял перед требованиями депутатов Ассамблеи - главнокомандующим римской армии стал Пьетро Розелли, уроженец Рима, честный патриот и никудышный полководец.
Пока шли переговоры с французами, а корпус австрийцев готовился продолжить наступление, армия Фердинанда вновь подошла почти к окраинам Рима. На этот раз во главе армии встал сам король. Это должно было придать мужества его воякам. Генерал Ланца, однако, не слишком верил в любовь и преданность неаполитанцев королю и принял свои меры. Он не забыл урока, который ему преподал Гарибальди в сражении при Палестрине. Теперь впереди на марше была конница, за ней - королевская гвардия и два швейцарских полка, а замыкали колонну резервисты и полевая артиллерия. Всего двадцать пять тысяч.
У республиканцев в двух колоннах было лишь десять тысяч солдат. Вечером 16 мая выступили из Рима и всю ночь пыльной проселочной дорогой двигались к селению Дзагароло. Там, по сведениям разведки, расположились передовые части неаполитанцев. Легион Гарибальди шел в авангарде, и возглавлял эту маленькую колонну конный отряд.