Деревянные актёры - Елена Данько

– Идите! – Кукольник боязливо оглянулся на берег, прежде чем шагнуть в воду. Оглянулись и мы. И тут мы увидели, что по берегу между ящиков и бочек к нам пробирается старый Анджело.

– Подождите! – крикнул он дребезжащим голосом. Старик совсем запыхался. В руке у него был узелок.

– Я принёс им лепёшек на дорогу! – громко сказал он Мариано. – И письмо от синьора Гоцци к синьору Рандольфо в Баварию. Если будете там, Мариано, отведите мальчишек к нему! Чего только не выдумает наш молодой господин!

Он сунул мне в руки узелок и шепнул: «Там, в тряпочке, два червонца!» – потом повернулся и заковылял прочь.

Мариано уже нетерпеливо звал нас на барку.

Мы вошли по колено в воду и, ухватившись за веревку, влезли на пахнущий смолой борт.

Мариано приказал нам усесться на дно барки так, чтобы наши головы не были видны над бортом, и не откликаться, если нас позовут с берега. Тито, хозяин судна, прикрыл старым парусом ящики с куклами и ушёл с Мариано.

Мы остались одни.

Был полдень. Всё спало на берегу и на соседних судах. Солнце нещадно припекало нам головы. Мы раздвинули два ящика, натянули между ними парусину как покрышку и забрались в тень. Узелок, принесенный Анджело, привлекал наше любопытство, и мы развязали его.

Тут был большой кусок хлеба, три сухие лепёшки и маленький зелёный кошелёк, в котором блестели две золотые монеты. Хлеб был от Анджело, червонцы – от синьора Гоцци. Они показались нам огромным богатством.

– Он добрый, – сказал Паскуале, – он всё-таки вспомнил о нас, и мы теперь настоящие богачи! Я знал, что всё будет хорошо!

Письмо синьора Гоцци, завернутое в серую бумагу, лежало между хлебом и лепёшками. На одной стороне его было мелко написано: «Господину Рандольфо Манцони, капельмейстеру придворного театра в Регенсбурге, в Баварии», а с другой – стояла большая сургучная печать. Нам очень захотелось узнать, что написал синьор Гоцци синьору Манцони. Я осторожно просунул лезвие ножа под печать, отлепил её от бумаги и развернул пакет. Мы прочли по складам мелкие строки письма. Вот что там было написано:

Высокородный господин, мой дорогой друг!

Прошло уже много лет с тех пор, как мы с вами расстались, но сердце мое всегда радовалось, когда до меня доходили слухи о вашей славе и почестях, которыми вас удостоили в Баварии. Я недаром ношу парик, какой носили в Венеции двадцать лет назад, – мои дружба и уважение также постоянны. Надеюсь, что и вы также не забыли наших бесед и моих дружеских советов, которым вы так охотно следовали в начале вашего жизненного пути. Я всегда считал своим долгом помогать, чем мог, молодым людям, чьи способности обещали, что в будущем они славно послужат итальянскому театру. Случалось, что мои заботы не пропадали даром. Но ныне времена изменились, удача, как видно, покинула меня. Мое вмешательство в судьбу двух мальчиков, которые передадут вам это письмо, не принесло им счастья. Им приходится покинуть Венецию и скитаться на чужбине, присоединившись к балагану грубого и невежественного кукольника. Между тем один из них – Джузеппе – проявляет незаурядные способности резчика, а другой – Паскуале – несомненно музыкален. Оба они одарены выдумкой, остроумием и природным чутьем театрального действия.

Извлеките их из жалкого состояния площадных гаеров и помогите им усовершенствоваться в искусствах. Я уверен, что ваше благородное сердце обрадуется случаю совершить это доброе и полезное дело.

Не могу описать, что мы почувствовали, прочитав это письмо! Если бы оно обещало нам королевскую корону и все сокровища Индии, мы, наверное, и на половину так не обрадовались бы! Подумать только – ещё утром мы были самыми жалкими, самыми ничтожными существами на свете, бездомными щенками, о которых не пожалела бы ни одна душа, если бы они подохли! И вдруг оказалось, что синьор Гоцци считает нас «способными молодыми людьми», посылает нас к знаменитому синьору Рандольфо для «усовершенствования в искусствах»! Мы просто боялись поверить своему счастью и всё-таки верили ему. Это было чудесно!

По правде сказать, мы поняли очень мало из того, что было написано в письме. Через много лет я узнал, что Рандольфо Манцони был всем обязан синьору Гоцци, который подобрал бедного юношу на набережной и помог ему стать музыкантом. Через много лет я понял, сколько неприятностей принесла старому поэту несчастная сценка между аббатом и его кухаркой, вставленная нами в «Три апельсина». Только тогда я оценил великодушие и скромность нашего удивительного друга!

Но в тот день, на барке, мы осознали только одно: мы богаты, синьор Рандольфо ждёт нас; добраться бы нам до Регенсбурга, а там наступит для нас золотое времечко!

А вдруг сбиры схватили Мариано? Почему он так долго не возвращается? Вдруг они придут за нами на барку и отведут меня к тётке Теренции, а Паскуале – на кухню к аббату Молинари? Нет, не может быть. Мы отплывём сегодня из Венеции, и всё будет хорошо!

Наконец Мариано и Тито вернулись, нагруженные имуществом балагана. За ними явились Лиза, Пьетро и жена Мариано с узлами на плечах. Потом пришёл Тони, подручный Тито. На барке началась суета. Мариано рассовывал тюки и ящики по местам и торопил Тито и Тони с отплытием. Наконец мы подняли якорь, поставили парус и тронулись в путь.

Солнце сверкало на голубой глади лагуны. Вдали белели убегавшие паруса. Они, казалось, указывали нам путь. Днище барки крепко пахло смолой, а старая парусина – солью. До сих пор меня каждый раз охватывает чувство радости и свободы, когда я слышу этот морской запах.

Грубые окрики Мариано, злые насмешки Пьетро, толчки, которыми нас иной раз награждал Тито, если мы попадались ему под руку, – нам всё было нипочем. Ведь у нас в мешке с куклами, между аббатом, Барбарой и Пульчинеллой, было спрятано бережно завернутое в тряпку письмо к синьору Рандольфо Манцони! Оно сулило нам горы счастья.

Наступали сумерки. Ветер свежел. Наша барка плыла всё быстрее, оставляя за собой пенистую бурливую борозду.

– Вот и мы с тобой пустились в путь, как Тарталья с Труффальдином! – весело шепнул Паскуале.

– И мы добудем волшебные апельсины, вот посмотришь! – подхватил я.

В голубом тумане за кормой исчезали огоньки Венеции.

ХАРЧЕВНЯ «БЕЛЫЙ ОЛЕНЬ»

Когда на следующее утро Паскуале разбудил меня, наша барка уже медленно плыла против течения Бренты. На берегах по обе стороны реки зеленели виноградники, кое-где белели небольшие сельские домики. Кругом было тихо. Стрекоза с голубым тельцем присела на борт барки, трепеща золотистыми крылышками.

Жена Мариано дала нам по луковице и по куску хлеба. Мы запили еду, черпая ладонями прямо из реки. Мариано спал на корме, положив потную курчавую голову на свои узлы, и громко храпел. Я вспомнил, что у меня в мешке есть небольшой кусок дерева, вынул его и стал вырезывать головку. Мне хотелось сделать Нинетту, такую же красивую и большеглазую, с ротиком сердечком, какую сделал дядя Джузеппе для «Трех апельсинов». Паскуале сидел рядом и тихонько напевал песенку голубки.

Нас никто не трогал и даже не заговаривал с нами.

Мы не заметили, как прошёл день.

Вечером мы пристали к берегу близ какой-то деревушки. Тито не хотел вести барку дальше: ему было пора возвращаться назад в Венецию. В этой деревушке жила его сестра с мужем. Он сказал, что у них можно переночевать, и мы перетащили всё имущество Мариано в их домик.

Хозяйка накрыла для ужина шершавый, колченогий стол под деревом во дворе. Принесла сушёную рыбу и большие глиняные кувшины с вином. К ужину собрались соседи, знакомцы Тито, и у них началось веселье.

От дневной усталости у нас слипались глаза. Мариано отправил меня и Паскуале спать на сеновал. Мы с наслаждением улеглись в сухое, душистое сено. Снизу ещё долго доносились хохот, песни и перебранка весёлых собутыльников.

Под утро я услышал сквозь сон стук копыт, понуканье возницы и скрип колес – услышал, повернулся на другой бок и заснул ещё крепче. Солнце уже стояло высоко в небе, когда мы, наконец, проснулись и, ощутив голод, слезли с сеновала.

В доме было тихо. «Верно, Мариано ещё спит», – подумал я. На дворе никого не было, кроме хозяйки, сестры Тито; она кормила козу травой из своего передника. Увидев нас, она крикнула, что под деревом на столе поставлено для нас молоко и хлеб. Мы подошли к столу.

– Поешьте и отправляйтесь в дорогу! А то до ночи не поспеете в Падую! – сказала она. – Мариано вас ждать не будет.

Я чуть не поперхнулся молоком – где же Мариано? Хозяйка сказала, что Мариано неожиданно подвернулись попутчики с ослом и с тележкой, – он и поехал со всеми своими в Падую.

– А для вас всё равно в тележке места не было, – прибавила она. – Вот он и оставил вас спать. Сказал, чтобы вы потом шли в Падую и спросили бы его в траттории «Белый олень».

Мы не больно грустили, что для нас не нашлось места в тележке Мариано. Путешествовать пешком нам казалось куда веселее. Мы поблагодарили хозяйку и бодро зашагали по дороге, мимо виноградников, оливковых рощ и заросших плющом каменных изгородей.