Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

Квартира эта, при ближайшем рассмотрении, производила странное впечатление. В ней словно бы и не жили никогда. Обставили пять комнат дорогой и со вкусом подобранной мебелью, словно готовили интерьер для съемок фильма из дореволюционной жизни, навели идеальный порядок и ушли куда-то. Все настоящее — и все неживое. Единственный след чьей-то исчезнувшей жизни — раскрытая коробка «Северной пальмиры» на письменном столе и два окурка в ребристой хрустальной пепельнице. Я обошел все комнаты и коридоры, вновь вернулся в кабинет, взял из коробки папиросу, закурил. Вполне нормальный вкус.

Сквозь толстые стены и двойные рамы снаружи не проникали уличные шумы, от плотных портьер в комнатах стоял золотистый полумрак.

Черт знает, где меня носит…

Чтобы, наконец, разделаться со всем, я вытащил из нагрудного кармана письмо, что уже в машине отдала мне Ирина, разорвал конверт. Почерк у нее оказался удивительно четкий и правильный, я видел такой только в старых прописях по чистописанию. Нормальный образованный человек, по моим понятиям, писать так просто не может.

Она писала.

Алексей. Я знаю, что ты мне так и не поверил и считаешь шизофреничкой. Поэтому я не сочла нужным говорить тебе то, что сейчас пишу. Надеюсь, теперь твои взгляды изменились в должном направлении…

И дальше на трех страницах, в спокойном академическом тоне она сообщала мне, что квартира, где я сейчас нахожусь, является как бы сборным пунктом пришельцев, их операционной базой. Выключенной, как скала в реке, из нормального течения времени. По неизвестной причине ее прежний обладатель пропал без вести где-то в начале 60-х годов, и квартира застряла там же, как кабина лифта между этажами. И, разумеется, попасть в нее из середины 80-х так же невозможно, как сесть в ушедший двадцать лет назад поезд.

Ирина предлагала, если я хочу, остаться там, где я есть сейчас, в роли полномочного резидента и эмиссара, то есть в такой же, какую сама Ирина занимает в нашем времени. Все необходимое для моей легализации в квартире имеется. Если меня такая перспектива почему-либо не устраивает, я могу возвращаться, как условлено, произведя определенные манипуляции с автоматикой управления. Инструкции прилагаются. Далее Ирина вдруг сбилась с официального тона.

Алексей, чтобы не было никаких неясностей… Ты мне небезразличен, я хотела бы вновь встретиться с тобой. Я бы не должна этого говорить, но хочу, чтобы ты знал. Если же ты останешься там, то получишь возможности и способности, которые непредставимы для обычного человека. Мне будет жаль, что я больше не увижу тебя. Но ты, если захочешь, 1 августа 1972 года сможешь встретить меня утром, возле старого здания МГУ. Я буду там сдавать вступительные экзамены. Остальное зависит от тебя.

Дальше она вновь вернулась к практическим вопросам. Письмо заканчивалось словами:

Как бы ты ни решил, тот предмет, что лежит в левом верхнем ящике стола — твой. И пригодится в любой жизни. Прощай или до свидания.

— Вот так, — сказал я вслух, аккуратно сложил письмо и спрятал в карман. — Делайте вашу игру, джентльмены…

Вновь прошел по комнатам, окидывая уже хозяйским глазом предложенную мне служебную жилплощадь. Неплохо, совсем неплохо. Особенно при существующих нормах. И как я понял, квартплаты ни за основную, ни за дополнительную площадь с меня не потребуют. На данном историческом этапе ее регулярно вносят граждане Муравьев, Филиппов и тот же Дигусар. А как с легализацией? Хоть прописка мне и не нужна, все же как-то значиться в этом мире все равно потребуется. Хоть бы даже в поликлинику обратиться…

Согласно инструкциям, я открыл секретер. Тоже неплохо, я бы даже сказал — вполне солидно. Полный набор всех существующих бланков принятых у нас документов, а также и все нужное для их оформления с приложением образцов заполнения. В других ящиках обнаружились деньги — даже не знаю, сколько, заклеенные банковские пачки занимали никак не меньше полукубометра. Причем там была и валюта.

Жить можно будет со вкусом. Я даже зажмурился и для успокоения пошел на кухню, где в холодильнике видел пиво, настоящий «Будвар».

Вернусь на Студенческую, найду способ познакомиться, и все будет, что было и не было — ресторан «София», поездки на Истру и вокруг Европы, вечера на Воробьевых горах, ночи у костра в Саянах… И она получит то необычное и несбыточное, чего так хотела и из-за чего мы, на самом деле, а не по придуманной ею причине, расстались. Подумаешь, разница в возрасте. И не такие примеры известны.

Жить, правда, скучновато будет. Ох, как скучно! Знать все наперед, жить без мечты и надежд, без ощущения, что завтра вдруг случится нечто такое… По второму кругу читать газеты, журналы, книги, вновь смотреть те же фильмы. И ежедневно мудро-печально улыбаться, слушая чужие разговоры, планы и призывы… Вновь переживать бесконечную череду смертей, ходить на похороны, готовиться к ним за много месяцев. Неузнанным стоять в толпе на похоронах матери, потом отца, брата… Я же не смогу не пойти. Смотреть со стороны на себя… Нет, что-то здесь для меня не по характеру. Так что пусть, пожалуй, эта база-явка ждет кого другого. А меня ждет Ирина.

В верхнем ящике стола я обнаружил пистолет — «браунинг» 35-го года, тяжелый и весьма мощный. Оружие для серьезных дел. Мне он явно ни к чему, и не его, наверное, Ирина имела в виду. Там же, в плоской коробке, обтянутой кожей, нашлось и то самое. Черное устройство, вроде электронных часов, на черном же пружинистом браслете. К прибору прилагалась инструкция, составленная на обычном для такого рода документов наукообразном языке.

Гомеостат портативный полууниверсальный. Предназначается для поддержания и стимулирования приспособительных реакций организма, направленных на устранение или максимальное ограничение действия различных факторов, нарушающих относительное постоянство внутренней среды организма. Максимально эффективен при постоянном ношении, может также использоваться кратковременно для диагностических и лечебных целей. Включается автоматически при замыкании браслета на левом или правом запястье пациента. При соответствии внутренней среды организма генетической норме цвет экрана зеленый. Желтый сектор указывает на степень нарушения внутренней среды. Сплошная желтая засветка экрана свидетельствует о степени нарушения, не совместимой с жизнью. Во всех остальных случаях гомеостат обеспечивает полное восстановление нормы в период от 4 до 6 часов в зависимости от тяжести нарушений. При постоянном ношении гомеостат гарантирует 100-процентную регенерацию тканей организма в случае механических, термических и химических повреждений (если таковые не вызовут одновременного полного разрушения организма вместе с гомеостатом), исключает воздействие на организм любого вида инфекций, токсинов, органических и неорганических ядов, алкалоидов, ионизирующего излучения и т. д. Запрещается: вскрывать гомеостат, подвергать воздействию магнитного поля напряженностью свыше 1 млн. гаусс, нагреву свыше 2000°К, срок действия гомеостата не ограничен. Питание встроенное, в подзарядке не нуждается.

Вот такой прибор. Если бы даже все ранее случившееся меня не убедило в существовании пришельцев и высоком уровне их развития, теперь сомневаться в этом было бы недостойно мыслящего существа. Всякий скептицизм должен иметь предел.

Я надел гомеостат на левую руку, а часы сунул в карман. Придется теперь завести карманные, чтобы не вызывать у окружающих ненужного любопытства. Видел, кстати, в одной комиссионке шикарный золотой «Лонжин» с репетиром. Как биологический объект, защищенный от внешней среды, я могу себе это позволить — за счет экономии на лекарствах.

На зеленом поле экрана высветился обещанный желтый сектор, закрыв зелень процентов на 45. Для своих лет, оказывается, я неплохо сохранился, даже половины ресурса еще не выработал. А теперь, выходит, стану здоровым, как Гагарин перед стартом. И буду таковым неограниченно долго, если не допущу одномоментного полного разрушения. Что это может значить в наших условиях? Прямое попадание шестидюймового снаряда, наверное. Или падение в кратер действующего вулкана. Постараюсь избегать.

Мне стало как-то непривычно весело. Пожалуй, мое пожелание Ирина восприняла всерьез. Тогда и все остальное может иметь место. А еще говорят, что нельзя верить женщинам…

…Я не знал точно, когда меня отсюда вытолкнут, и минут сорок бродил вдоль и поперек поляны, курил, смотрел на небо, где с юга наползала черно-фиолетовая грозовая туча. Не зря день был таким томительно-душным. Внутри была звенящая пустота, но все же я держался. Скорее всего — уже на чистом упрямстве. Потому что физических сил остаться не должно было. Меня даже не волновало, как я вернусь, и вернусь ли.