Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник - Курт Воннегут

Траут откинулся на спинку сиденья и стал обдумывать этот разговор. Он придумал сюжет, который так и не использовал до самой глубокой старости. Это была история планеты, где язык все время преобразовывался в чистую музыку, потому что жившие там существа обожали звуки. Слова превращались в музыкальные аккорды. Фразы превращались в мелодии. Для передачи информации они совершенно не годились, потому что уже никто не знал, да и знать не хотел, что слова означают.

Поэтому правительство и торговые организации планеты были вынуждены, для поддержания своей деятельности, без конца изобретать новые, все более уродливые слова и словосочетания, чтобы их было никак невозможно превратить в музыку.

— Вы женаты, Килгор? — спросил водитель.

— Был. Три раза, — сказал Килгор. Он сказал чистую правду. Мало того: все его жены были исключительно терпеливыми, любящими и красивыми. И все они преждевременно увяли из-за его пессимизма.

— Дети есть?

— Сын, — сказал Траут. Где-то в прошлом, среди всех жен и потерянных при пересылке фантастических романов, заплутался его сын, которого звали Лео. — Теперь он уже взрослый, — сказал Траут.

Лео навсегда распрощался с домом в возрасте четырнадцати лет. Он наврал про свой возраст, и его взяли в морскую пехоту. Он прислал отцу записочку из военных лагерей. Там было написано вот что: «Жаль мне тебя. Заполз в собственный зад и там задохся».

Больше никакие вести о сыне ни прямо, ни косвенно не доходили до Траута, пока к нему не пришли два агента Федерального бюро расследований. Они сказали, что Лео дезертировал из своего подразделения во Вьетнаме. Он стал изменником. Он перешел на сторону Вьет-Конга.

Вот как ФБР оценивало на данный момент положение Лео на планете.

— Ваш сын здорово влип, — сказали они.

Глава тринадцатая

Когда Двейн Гувер увидел своего главного агента, Гарри Лесабра, в травянисто-зеленом трико, увидел юбочку из травы и все прочее, он глазам своим не поверил. Поэтому он заставил себя ничего не видеть. Он прошел прямо в свой кабинет, который тоже был забит ананасами и укулеле.

Франсина Пефко, его секретарша, выглядела как обычно, только на шее у нее висела гирлянда цветов и один цветок был заткнут за ухо. Она улыбалась. Она была вдова военнослужащего, губы у нее были мягкие, как диванные подушки, а волосы — ярко-рыжие. Она была без ума от Двейна. И от Гавайской недели она тоже была без ума.

— Алоа, — сказала она.

А Гарри Лесабр был совершенно уничтожен Двейном.

Когда Гарри в таком нелепом виде предстал перед Двейном, каждая молекула в его теле ждала, что будет. Каждая молекула на секунду перестала действовать, отключилась от соседних молекул. Каждая молекула ждала решения — быть или не быть той ее галактике, которая называлась Гарри Лесабр.

Когда Двейн прошел мимо Гарри, словно тот был невидимкой, Гарри решил, что он выдал себя с головой и его теперь выгонят, как отвратительного извращенца.

Гарри закрыл глаза. Он больше никогда не хотел их открывать. Его сердце послало его молекулам такое сообщение:

«По всем нам понятным причинам данная галактика распускается!»

Двейн и не подозревал об этом. Он наклонился к столу Франсины Пефко. Он чуть не сказал ей, как сильно он болен. Он ее предостерег:

— Сегодня тяжелый день, неважно почему. Так что никаких там розыгрышей, никаких сюрпризов. Пусть все будет как можно проще. И чтоб ни одного посетителя со странностями сюда не допускать. И к телефону не звать.

Франсина сказала Двейну, что близнецы уже ждут его в кабинете. — Кажется, что-то неладное творится с пещерой, — сказала она. Двейн был благодарен за столь простое и недвусмысленное сообщение. Близнецы были его младшие сводные братья — Лайл и Кайл Гуверы. Пещера называлась Пещерой святого чуда и была приманкой для туристов. Находилась она немного южнее Шепердстауна. Двейн владел этой пещерой на паях с Лайлом и Кайлом. Она была единственным источником дохода для Лайла и Кайла, занимавших одинаковые желтенькие домики по обе стороны палатки с сувенирами у входа в пещеру.

По всему штату к деревьям и придорожным столбам были прибиты указатели в виде стрелок, направленных в сторону пещеры. На них было обозначено расстояние до нее — например, вот так:

Задержавшись перед входом в свой кабинет, Двейн прочел один из смешных лозунгов, которые Франсина во множестве развесила по стенкам, чтобы позабавить сослуживцев и напомнить людям о том, что они так легко забывают: никто не обязан быть серьезным двадцать четыре часа в сутки.

Вот текст лозунга, который прочел Двейн:

Не надо быть идиотом,Чтобы к нам поступить на работу.Но неплохо при этомБыть немного с приветом!

Рядом с текстом находилось изображение идиота. Вот какое оно было:

На груди Франсины был приколот значок, изображавший рожицу существа, находящегося в гораздо более здравом и завидном расположении духа. Вот какой был значок:

Лайл и Кайл сидели рядышком на черном кожаном диване в кабинете Двейна Гувера. Они были так похожи, что Двейн не мог их различить до 1954 года, когда Лайл ввязался в драку из-за женщины на катке, где разыгрывалось первенство по роликам. С тех пор Лайл был тот, у кого переломлен нос. Двейн помнил, что когда они были младенцами, в колыбели они сосали большие пальцы друг друга.

Вот как получилось, что у Двейна оказались сводные братья, хотя усыновили его люди, которые не могли иметь собственных детей. Это усыновление словно пустило в ход некий процесс в их организмах, и дети у них, в конце концов, родились. Это явление было довольно распространенным. По-видимому, многие супружеские пары были запрограммированы именно таким образом.

Двейн ужасно был рад их видеть — двух этих маленьких человечков. Оба в комбинезонах и рабочей обуви. На обоих — шляпы пирожком. Они были знакомые, они были настоящие. Двейн закрыл дверь, отгораживаясь от хаоса внешнего мира.

— Ну, рассказывайте, — сказал он. — Что там стряслось с пещерой?

С тех пор как Лайлу сломали нос, близнецы постановили, что отныне он будет говорить за двоих. Кайл с пятьдесят четвертого года не произнес и тысячи слов.

— Эти пузыри уже дошли до середины Собора, — сказал Лайл. — Если они будут еще прибывать, то за неделю-другую доберутся до Моби Дика.

Двейн все отлично понял. Подземный ручей, пробиравшийся в лабиринте Пещеры святого чуда, был загрязнен какими-то промышленными отходами, которые пускали пузыри, крепкие, как шарики для пинг-понга. Эти пузыри выталкивали друг друга вверх по переходу, который вел к огромному валуну, выкрашенному белой краской. Он должен был походить на Моби Дика, Громадного Белого Кашалота. В скором времени пузыри поглотят Моби Дика и проникнут в Храм шорохов — а это было самое интересное и заманчивое место во всей пещере. Тысячи пар устраивали свадьбы в Храме шорохов — в том числе и Двейн, и Лайл, и Кайл. И Гарри Лесабр тоже.

Лайл рассказал Двейну про эксперимент, который они с Кайлом провели прошлой ночью. Они вошли в пещеру со своими одинаковыми автоматическими пистолетами «браунинг» и открыли огонь по надвигавшейся лавине пузырей.

— Ну и вонь они распустили, просто невообразимую, — сказал Лайл. Он сказал, что от них разило, как от ног, пораженных грибком. — Мы с Кайлом вылетели оттуда, точно пробки. Включили на час вентиляцию, потом снова пошли. Вся краска с Моби Дика облупилась. Даже глаз не стало.

На Моби Дике раньше были нарисованы синие глаза с длинными ресницами, каждый величиной с тарелку.

— Орган весь почернел, а потолок стал какой-то грязно-желтый, — сказал Лайл. — Теперь уж и Святое чудо почти что совсем не видно.

Органом, вернее «Органом богов», назывались густо наросшие сталактиты и сталагмиты в одном из углов Собора. Позади был спрятан динамик, через который проигрывали музыку для свадебных и похоронных церемоний. Орган подсвечивался прожекторами, непрестанно менявшими цвет.

«Святым чудом» назывался крест на потолке Собора. Он образовался от пересечения двух трещин.

— Его и раньше-то было непросто разглядеть, — сказал Лайл про крест, — А теперь я и сам сомневаюсь, там он или нет.

Он просил у Двейна разрешения заказать грузовик цемента. Он решил зацементировать проход между ручьем и Собором.

— Плевать на Моби Дика, и Джесса Джеймса, и на рабов, и прочее, — сказал Лайл. — Надо спасать Собор.

Джесс Джеймс был скелет, приобретенный приемным отцом Двейна на распродаже имущества одного врача, еще во время Великой депрессии. Кости правой руки скелета были переплетены с заржавленным револьвером 45-го калибра. Туристам рассказывали, что его прямо так и нашли и что это, видимо, скелет какого-то грабителя поездов, которого в пещере застиг обвал.