Жизнь Вивекананды - Ромен Роллан

Смелые и постоянные. Их воспитание приучает их не проявлять своих чувств. Но под этой надстройкой героической воли скрывается глубокий источник сердца. Если вы тронули это сердце, оно ваше навсегда. Если только в этот мозг внедрилась какая-нибудь мысль, ничто ее уже не вырвет; благодаря сильному практическому смыслу народа, она приносит прекрасные плоды… Они разрешили задачу повиновения без угодливости и величайшей свободы, соединенной с уважением к закону…"[131]

Народ, достойный зависти. Он заставляет даже тех, кого притесняет, уважать себя. Даже те, кто могут быть названы пламенной совестью своего порабощенного народа, стремящиеся его поднять, — люди, подобные Рам Мохан Рою, Вивекананде, Тагору, Ганди, — вынуждены признать величие победителя, законность победы и, может быть, полезность общей с ним работы. Во всяком случае, если бы им предстояло переменить владыку, они не пожелали бы никого другого. При всех своих чудовищных злоупотреблениях, англичане все же кажутся им из всех народов Запада (я разумею под этим и всю Европу и Америку) — тем народом, который предоставляет им наиболее широкое поле будущего свободного развития из собственных идеалов.

Ибо, при всем своем восхищении, Вивекананда никогда не теряет из виду свою индийскую миссию. Он рассчитывает опереться на величие Англии, чтобы осуществить духовное владычество Индии. Он пишет[132]:

"Эта Британская империя, со всеми ее недостатками, — самая мощная машина для распространения идей, которая когда-либо существовала. Я собираюсь поместить свои идеи в центр этой машины, и они распространятся по всему миру… Духовные идеалы всегда являлись человечеству от тех народов, которые были попраны ногами (евреи и Греция)".

В первое же свое путешествие в Лондон он мог написать одному из учеников в Мадрасе:

"Моя работа в Англии поистине великолепна".

Успех последовал сразу же. Общая пресса выражала полное восхищение. Нравственный облик Вивекананды сравнивали с величайшими религиозными явлениями — не только с его индийскими предшественниками, Рам Мохан Роем и Кешабом, но с Буддой и Христом[133]. Он был принят с почетом в аристократических кругах, и даже главы церквей выражали ему свою симпатию.

Во время второго пребывания в Англии он открыл регулярные курсы ведантической науки; здесь, уверенный, что имеет умственно одаренную аудиторию, он начал йогой разума — джнана-йога[134]. Далее, он прочел ряд лекций в картинной галерее в Пикадилли, в Принцесс-Холл, в клубах, в общеобразовательных обществах, в ложе Анни Безант, в частных кружках. Он видел серьезность английских слушателей, столь противоположную поверхностному увлечению американской публики. Менее блестящие, более консервативные, чем американцы, англичане долго хранили некоторую сдержанность, но, раз открывшись, они уже открывались всецело. Вивекананда, почувствовав доверие, больше шел им навстречу. Он говорил о том, кого всегда тщательно скрывал от взоров непосвященных, — о своем дорогом учителе Рамакришне. Он говорил со страстным смирением, что всем, чем он был, он обязан ему, что ни одна бесконечно-малая мысль не принадлежит ему лично, что все его мысли исходят от учителя… И он возвещал в нем "источник новой эры для религиозной жизни человечества".

Благодаря Рамакришне он вошел в сношения с Максом Мюллером. Старый индианист, юный взор которого следил с постоянно новым интересом и великодушной симпатией за всеми движениями индийской религиозной души, уже заметил на Востоке, как один из царей-волхвов, восход звезды Рамакришны[135].

Ему хотелось расспросить непосредственно свидетеля нового Воплощения; и по его просьбе Вивекананда должен был составить воспоминания о своем учителе, которые Макс Мюллер использовал в небольшой книжке о Рамакришне[136].

Вивекананду также немало привлекал Оксфордский Волхв, который из далекой своей обсерватории возвестил прохождение великого Лебедя[137] по небу Бенгалии. Он был приглашен к нему 28 мая 1896 года; и юный индийский Свами, преклонясь перед старым европейским мудрецом, поклонился в нем духу его расы, воплощению античного Риши, который помнит о своих предшествующих рождениях в древние дни Индии Вед, — "душе, которая каждый день ощущает свое единение с Брамой…"[138]

* * *

Англия дала ему еще больше: дружеские привязанности, может быть, самые значительные в его жизни: Дж. Дж. Гудвина, Маргарет Нобль, г. и г-жу Севье.

Я уже упоминал о первом из них. Знакомство с ним произошло в конце 1895 года, в Нью-Йорке. Нужен был хороший стенограф, чтоб в точности сохранить уроки Свами, но было очень трудно найти достаточно образованного человека. Пригласили молодого Гудвина, только что приехавшего из Англии. Еще не прошла первая пробная неделя, как, преображенный мыслями, которые ему пришлось записывать, он бросил все и посвятил себя учителю. Он отказывался от всякой оплаты, работая днем и ночью, всюду сопровождая Вивекананду, любовно следя за ним. Он принял обет брахмачарья. Он отдал учителю всю жизнь — в полном смысле слова: ибо он умер преждевременно[139], в Индии, последовав за тем, кто стал его семьей, его родиной, и чьей вере он пламенно служил.

Маргарет Нобль столь же всецело отдала себя всю. Будущее навсегда соединит имя, которое она приняла по посвящении — Sister Nivedita, с именем ее возлюбленного учителя, как имя святой Клары с именем св. Франциска (вдобавок властолюбивый Свами был далек от кротости Poverello и, прежде чем принять отдавшееся ему сердце, подвергал его суровым испытаниям)[140]. Она была начальницей школы в Лондоне. Вивекананда читал в ее школе. Она сразу же подпала под его обаяние[141]. Но она долго защищалась. Она была именно тою, кто после каждой лекции подходила к Вивекананде со словами:

— Да, свами… Но…

Она всегда возражала. Она все время сопротивлялась. Но когда она уступила, это было навеки. Одна из тех английских душ, которые трудно покорить, но которые, раз уже покорены, покорены навсегда. Вивекананда говорил о них:

"Нет душ более верных!"

Ей было двадцать восемь лет, когда она решилась. Она вручила свою судьбу в руки Свами. Он послал ее в Индию[142], чтобы она посвятила себя воспитанию индусских женщин[143]. И он предписал ей, чтобы завоевать их доверие, самой стать индуской, "индуизировать свои мысли, свои понятия, свои привычки, забыть даже память о своем собственном прошлом". Она приняла обет брахмачарья и была первой европейской женщиной, допущенной в монашеский орден Индии. Мы встретим ее далее рядом с Вивеканандой, Беседы[144] которого она сохранила и сделала более, чем кто-либо другой, для популяризации его образа на Западе.

Дружба обоих Севье носила тот же характер абсолютной любви и доверия, дающих все и навсегда. Сам Севье был отставной капитан, ему было сорок девять лет. И он, и его жена интересовались религиозными вопросами. Мысли,