Бремя прошлого - Элизабет Адлер

Его голос внезапно стал каким-то отчужденным. Она подумала, что он, может быть, жалеет о своей неожиданной исповеди, и быстро сменила тему разговора. Она рассказала ему о коттедже в Нантакете и о своем желании уехать туда.

– Вы уверены в том, что вам там будет хорошо одной?

– Я не уверена, что мне вообще когда-нибудь снова будет хорошо, – с горечью ответила она. – Джейкей, я убеждена в том, что отец не покончил с собой. Он никогда не сделал бы этого в день моего рождения. Он не мог причинить мне такое горе. И никогда не оставил бы меня необеспеченной. Папа любил жизнь. Однажды он сделал себе состояние и мог бы сделать его снова. Вы же знаете, он не страдал манией величия, как о нем писали газеты.

– Послушайте, Шэннон, – заговорил Джейкей, – у вашего отца были большие неприятности. Он был гордым человеком. Фиаско могло оказаться слишком тяжелым ударом для такого, как он. Кроме того, кому дано знать чужие мысли? Вы думаете, что хорошо знаете человека, но вдруг он совершает такой поступок, который для вас является полной неожиданностью. Может быть, он никогда раньше не открывал вам другую, более темную сторону своей личности. Шэннон, вам не следует думать о том, как и почему это случилось. Вы должны думать о себе, о своем будущем. И вы знаете, что если я смогу вам хоть чем-нибудь помочь, я это сделаю.

Джейкей отвез Шэннон домой. В дороге они хранили молчание, полное дружеского взаимопонимания. Да, он был прав. Завтра она оставит свое прошлое и начнет новую жизнь.

10

– Я плыла на пароме в Нантакет, – рассказывала Шэннон. – Опершись на перила, не отрывая глаз от серых волн, я думала об отце. И неожиданно поняла, что, убеждая себя и других в невозможности его самоубийства, я ни разу не задумалась над тем, кто же его убил. Кто-то выстрелил в него в упор и положил револьвер рядом так, словно он выпал из его руки. Кто-то убил моего отца. С этого момента я загорелась одним желанием – узнать, кто это сделал.

Шэннон машинально погладила догов, устроившихся теперь под столом у ее ног.

– Господи, как я не подумала об этом раньше? – почти шепотом проговорила она. – Видно, просто не было сил. Уж слишком все это было ужасно, слишком чудовищно. Я была так потрясена, что даже не помню, как доехала до коттеджа Си-Мисте, однако там я почувствовала себя как дома и немного успокоилась.

Это был маленький, опрятный коттедж под черепичной крышей, напоминавший кукольный домик. Над его игрушечным крыльцом красовалась дата – 1790. Небольшой запущенный сад пестрел розами и настурциями. Рядом, справа, скрытый разросшимся кустарником, стоял большой белый дом с верандой по всему верхнему этажу. Он выглядел давно заброшенным.

Осматривать его она не стала. Она распаковала свой компьютер и, пробежав пальцами по клавиатуре, набрала слово «ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ». Потом вспомнила: она где-то читала, что большинство убийств совершается из ревности и что полицейские прежде всего ищут убийцу среди близких людей, и под словом «Подозреваемые» написала: Джоанна Бельмонт и Баффи Киффи. И рядом пометила: «Мотив: ревность».

Она подумала и дополнила список: Дж. К. Бреннэн, Джек Векслер, Брэд Джеффри. Эти трое были ближайшими сотрудниками отца и, разумеется, были в курсе всего, что происходило с его бизнесом. Потом она вспомнила чьи-то слова о том, что у таких людей, как ее отец, на каждого друга приходится тысяча врагов, и сердце ее болезненно сжалось. На строительстве «Киффи-Тауэра» случались забастовки, и у любого подрядчика могли быть поводы для недовольства.

Это мог быть и посторонний человек, злоумышленник или психопат, кто угодно. Эти мысли не давали ей покоя. Она не могла пойти в полицию и уверенно заявить, что ее отца убили. Полицейские захотят знать причины, мотив, потребуют доказательств, а у нее ничего этого нет. И она не представляла себе, с чего начать их поиск.

Она нанялась на работу официанткой в рыбном кафе Гэрриет, в Нантакете.

– Двадцать баксов за вечер плюс чаевые, – сказала ей Гэрриет, – но работа тяжелая.

Работа была действительно тяжелой, но она отвлекала ее от тревожных мыслей. Обустройство в коттедже занимало ее дневное время, по вечерам она работала у Гэрриет. Однако были еще ночи, которых она боялась больше всего, оставаясь наедине со своими мыслями. Даже когда она спала, в ее подсознании всплывали ужасные воспоминания, и она просыпалась вся в слезах. Однажды Шэшюн обнаружила в коттедже люк, который вел на чердак. Она попыталась открыть его. Не открывавшийся годами, люк поддался не сразу. Но когда Шэшюн оказалась на чердаке, она была сильно разочарована: вместо романтического хлама, в котором можно было бы порыться и что-нибудь найти, она заметила лишь старый кухонный шкаф и несколько коробок с кухонной утварью.

Под самой крышей было круглое оконце. Шэннон посмотрела в него и увидела белый дом. На этот раз она им заинтересовалась: он показался ей каким-то необычным, погруженным в таинственную тишину. Казалось, какая-то загадка заключалась в его стенах.

Неожиданно Шэннон наступила на какой-то предмет. Наклонившись, она подняла странного вида небольшой сверток. Шэннон быстро развернула его. И в ее руках оказалась пачка писем, перевязанная розовой лентой. Почтовая бумага, истлевшая от времени, крошилась по краям. Чернила выцвели, и Шэннон с трудом разбирала почти детский почерк. На каждом конверте стоял один и тот же адрес: «Коннемейра, кастл, Арднаварнха». Все письма начинались словами «Дражайшая Лилли» и были подписаны: «Ваша сестра Сил».

«Папа так изменился, – было написано в одном из писем. – Каждый раз при виде меня лицо его багровеет от злости. Мама говорит, что это потому, что я напоминаю ему вас, хотя мы с вами совершенно не похожи друг на друга… Дорогая мамочка так расстраивается, и я боюсь, как бы это не довело до смерти и ее… Я очень скучаю без вас…»

Как оказались на чердаке старого коттеджа эти старые печальные письма? Шэннон перерыла все ящики ветхого шкафа. На дне одного из них она нашла портрет молодой девушки в резной золоченой раме. Это была настоящая красавица. Матовая кожа, нежные губы, на обнаженные плечи спускались блестящие черные локоны. Подбородок был высокомерно приподнят, взгляд темно-синих глаз неумолимо властен. А на ее шее красовалось то самое бриллиантовое колье, которое в эту минуту находилось в ее, Шэннон, шкатулке с драгоценностями.

Ошеломленная, она не отрывала глаз от портрета. На потускневшей латунной пластинке, укрепленной на рамке, было написано: «Лилли Молино, 1883».

– Это та самая Лилли, которой адресованы письма! – в волнении воскликнула Шэннон. – Из Арднаварнхи.

Она осторожно вытерла пыль с портрета. Кто такая была Лилли Молино? И как попал на чердак ее портрет? И почему на шее у этой женщины было ее колье?