Ночь Седьмой тьмы - Дэниел Истерман

На столике у стены, немного в стороне от остальных, стояли несколько цветных фотографий его детей. Анжелина взяла одну в руки.

– Кто это? – спросила она.

Рубен запнулся, прежде чем ответить.

– Все это фотографии моей дочери Давиты, – сказал он. – Ей десять лет. Вот это самый последний снимок, тот, где она с лошадью; он был сделан месяц назад.

С фотографии смотрела худенькая темноволосая девочка с большими глазами. В одной руке она держала уздечку, накинутую на маленькую пегую пони, улыбаясь на фоне косого столба солнечного света.

– Я не знала, что у вас есть дети.

– Только один ребенок, только Давита.

– Вы женаты?

Его голос прозвучал словно издалека.

– Один раз, – ответил он. – Я был женат один раз. Фотографий нет. Извините... – Он поднялся и вышел на кухню, чтобы сварить еще кофе.

Анжелина брала фотографии в руки и ставила их обратно. Для нее они ничего не значили, помятые, потускневшие, с загибающимися краями в своих позолоченных и серебряных рамках; но по мере того как она рассматривала их, неожиданная волна зависти накатила на нее, накрыла с головой, проникла в нее настолько глубоко, что она закрыла глаза и скрипнула зубами, сжав их изо всех сил, чтобы не разрыдаться. Эта близость его семьи, твердое знание того, кто были его предки, – маленькие спички, от которых она могла бы вспыхнуть как факел, если бы позволила им слишком плотно прикоснуться к своей коже.

Она приготовила завтрак и вымыла посуду. Покончив с этим, она прошла в ванную и вымыла лицо в мыльной воде. Ей были нужны тонер, увлажняющий крем, косметика. Может быть, попозже она сходит и купит все это. Она вымыла голову, воспользовавшись шампунем Рубена – какой-то дешевой дрянью, которую он приобрел в ночном супермаркете. Волосы после него стали казаться ей жесткими. Фена она так нигде и не нашла.

В десять минут двенадцатого она вернулась в гостиную. Фотографии смотрели на нее из своих тяжелых рамок, каждая – василиск, неподвижными глазами буравящий ее плоть. Она встала и повернула их лицом к стене. Попыталась читать какой-то детектив, написанный человеком по имени Роберт Б. Паркер. У Рубена их была целая полка. Убийца-маньяк охотился за чернокожими женщинами в Бостоне. На месте каждого убийства он оставлял алую розу. Это были просто слова, она не могла на них сосредоточиться.

Фотографии по-прежнему наблюдали за ней: их глаза василиска могли видеть сквозь позолоту и серебро. Она отложила книгу и прошла по комнатам, собирая их вместе. Они все убрались в большой выдвижной ящик в шкафу на кухне.

В гостиной Рубен держал тропических рыбок в большом аквариуме. Они плавали дружной стайкой, взад и вперед, взад и вперед, их светящиеся краски были самыми яркими в комнате. Следуя инструкции, полученной от Рубена, она бросила в аквариум щепотку корма и наблюдала, как он сверкающими крупинками опускается на дно. Эти рыбки были так похожи на нее: жители тропиков, обреченные вечно плавать в стеклянной банке за тысячи миль от дома. Анжелина мечтала о том, чтобы опуститься на дно аквариума и закрыть глаза навеки. Никто и никогда больше не заставит ее плавать.

В двенадцать часов она достала из холодильника немного пастрами и сделала себе бутерброд. Она не могла вспомнить, рассказала она полицейским или нет о пакетах с мясом, которые Филиус оставил в ее квартире. Откусив от бутерброда несколько раз, она почувствовала тяжесть в желудке. Анжелина не стала его доедать.

В половине первого она встала и достала фотографии из ящика. Одну за одной она вынула их из рамок и разложила на столе. Старые фотографии: живые, мертвые, полузабытые люди. Какое они имели право так смотреть на нее? В другом шкафу она нашла кухонные ножницы и начала разрезать фотографии на длинные полоски, затем эти полоски на еще более мелкие кусочки. Потеряв терпение, она отшвырнула ножницы в сторону и начала рвать клочки руками, мельче, мельче, еще мельче: тетя Ривке, дядя Аврам, кузен Ирвинг и маленькая Давита. Когда она закончила, прошлое Рубена лежало на полу кучкой неопрятных обрывков.

Она вошла в гостиную и разыскала в буфете бутылку «Наполеона». Медленно потягивая коньяк, она сидела в полной тишине, наблюдая, как маленькая рыбка с ярким хвостом плавает туда-сюда в своем темном мире. Сколько кругов по аквариуму составляют целую жизнь? Над самым дном аквариума в одну из стенок был вделан кран. Она открыла его и стала смотреть, как вода выливается на ковер. Рыбки опускались все ниже и ниже, отчаянно работая плавниками, борясь с неожиданным течением, увлекавшим их вниз. Наконец они остались лежать на камнях, песке и водорослях, покрывавших дно; их яркие, светящиеся тела извивались в последней борьбе за глоток кислорода.

В четверть второго она сняла трубку телефона и набрала номер в Бруклине. Ей ответил знакомый голос.

– Обен, это ты? Мне необходимо немедленно встретиться с тобой. Да, прямо сейчас. Я приеду к тебе. Дождись меня.

8

– У вашего гаитянина ВИЧ-положительный анализ. – Доктор Пабло Ривера откинулся на спинку стула и близоруко прищурился на Рубена поверх своих очков. Доктору было около тридцати пяти лет, деликатный возраст для его профессии – достаточно молодой, чтобы им еще не овладела безысходность, достаточно зрелый, чтобы понимать, сколь драгоценно мала та разница, которая была результатом всех его трудов. Больница Камберленд была передовой линией фронта. Доктор Ривера еще вел войну, но уже не знал точно, кто является его противником.

– Вы хотите сказать, что у него был СПИД? – спросил Рубен.

Ривера подтолкнул очки назад к переносице и покачал головой.

– Это не так просто, – пробормотал он.

Они находились в кабинете Риверы на четвертом этаже больницы. Рубен чувствовал себя здесь неуютно. Если бы он только мог знать это – у него с доктором было много общего. Оба были детьми иммигрантов, выбравшими профессии, которые давали им возможность помогать другим. Оба начали свою карьеру идеалистами. И оба становились циниками и обнаруживали, что это причиняет им боль.

Больница служила средоточием того, что было причиной внутреннего недовольства обоих. Ривера убеждался здесь, что медицина может сделать лишь очень немного против бедности и неграмотности. Он делал детям прививки и накачивал их родителей антибиотиками: старые болезни уходили, их место занимали новые. И здесь, в стерильно чистых коридорах, за стенами из полированной стали, Рубен видел синяки и ножевые раны, которые были насмешкой над каждым его усилием. Ривера зашивал эти раны, Рубен арестовывал бандитов, которые их нанесли, и все это время завтрашние убийцы и завтрашние жертвы оттачивали свои ножи на доброй дюжине школьных игровых площадок.