Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна - Алексей Дельнов

Ваны трезво оценивали сложившиеся реалии и не пытались вступать в борьбу ради территориальных приобретений, подобно чжухоу. Они дорожили своим непререкаемым духовным авторитетом – и это было главной их заслугой. Сыны Неба благочестиво исполняли все религиозные обряды, скрупулезно соблюдая ритуал. Утверждали княжеские полномочия, старались отстоять нарушенные права законных правителей или претендентов на престол. И противостояли, как мы уже видели, незаконным притязаниям гегемонов – ба. Вследствие такой их позиции ни князья, ни другие жители Поднебесной не ставили под сомнение духовную значимость ванов и силу религиозных культов, общих для всех земель. Поэтому князья, которые вообще-то мало перед чем останавливались в борьбе между собой, все же не могли не придерживаться каких-то этических норм, не могли идти против сохранившихся в их душах нравственных ограничений.

Во многих царствах и княжествах происходили те же центробежные процессы, что и в Чжоу в целом: их высшая знать, создавая кланы, закрепляла за собой поместья как уделы и вступала в ожесточенные усобицы.

Понятно, что царства слабели от этого и в военном отношении, и в денежном – большая часть налогов с населения уделов шла в карман главам господствующих там кланов, а те тратили их на свои дворы и на междоусобные разборки.

Первый довольно вразумительный ответ на вопрос «что делать» нам уже известен: его дал Гуань Чжун своими реформами, проведенными в царстве Ци. Это был путь усиления центральной власти: унитарное территориальное деление государства, при котором все части были подконтрольны столице, создание довольно многочисленного слоя чиновников, обеспечение условий для того, чтобы представители разных сословий могли прочувствовать свое единство.

Не всегда схожими путями, но примерно в этом направлении пошли чжухоу разных царств. Убедиться, что от уделов больше бед, чем толка, полутора столетий было достаточно. Поэтому князья перестали создавать в своих владениях новые уделы и старались сократить число и величину имеющихся, т. е. вели дело к тому, чтобы прослойка высшей наследственной знати сошла на нет – а та и сама активно содействовала этому, истребляя друг друга в усобицах.

Вскоре во многих царствах и княжествах абсолютное большинство клановых уделов было ликвидировано, и тогда возросла потребность в служилых людях, занятых в управлении. Теперь повсеместно ши – низовые аристократы, выслуживавшиеся когда-то из сопровождающих колесницы пехотинцев, – представляли собой чиновное сословие.

Сначала услуги чиновников оплачивались передачей им «в кормление» доходов с определенного числа крестьянских дворов, потом они стали получать приличное жалованье. В любом случае, они знали: хлеб насущный им обеспечен до тех пор, пока они верно служат повелителю. Многие уцелевшие аристократы повыше тоже становились ши. И во главе территорий ликвидированных уделов нередко оставались прежние их владельцы – но теперь уже на правах высокопоставленных чиновников. Сами же прежние уделы дробились на подчиненные центру уезды.

Все больше людей осознавали себя в первую очередь не членами клана, а подданными своего князя – чжухоу. Не в последнюю очередь это касалось горожан – из мировой истории давно известно, что купцам и ремесленникам, какого цвета кожи они ни будь и на каком языке ни говори, как правило, выгоднее сильная власть и порядок. В Китае тогда менялся сам характер городов: из разросшихся резиденций высших аристократов, населенных вельможами, дружинниками и «обслуживающим персоналом» самого разного профиля, от гаремного до мастерового, они во все большей степени превращались в торгово-ремесленные центры.

Царства, возглавляемые чжухоу, были зачастую немалых размеров: с территорией, вмещающей несколько современных провинций и с населением в несколько миллионов человек. Железные плуги и мотыги, неустанный труд людей на полях и на строительстве плотин и каналов делали свое дело: росли урожаи, росло население.

Иногда случалось так, что какому-то уделу – клану удавалось усилиться и разрастись до такой степени, что он сам становился размером с царство, и притом немалое. Таким вот образом исчезло могучее когда-то Цзинь: сильнейшие кланы разорвали его на части, и появилось три новых больших царства: Хань, Чжао и «второе Вэй» (вскоре все они оказались в числе сильнейших). Когда их владетели превратились в князей, перед ними встали те же самые проблемы, что и перед повелителями старых царств, – и они тоже пошли путем централизации.

Слабели не только аристократические кланы, но и сельские. Основой организации деревенской жизни становились крестьянские общины (нередко, правда, совпадающие с кланами или включающие в себя несколько кланов). Община состояла из дворов-хозяйств, во владении которых находились как строения, так и поля и угодья.

Все активнее суетились купцы, соответственно складывался и разрастался рынок. В рыночные отношения втягивались не только ремесленники – все больше появлялось и крестьян, продававших плоды своего труда. Росло число нуворишей (скоробогатеев) из числа простолюдинов – явление, доселе Поднебесной почти не знакомое. Этим громко возмущались радетели старины, особенно из числа аристократов, чьи дела среди всех этих перемен шли не лучшим образом.

Но если отбросить их личные амбиции, действительно были основания для тревоги. Все больше людей разорялось, превращалось из самостоятельных ремесленников в людей наемного труда, из крестьян-общинников – в арендаторов, а то и попадало в кабалу как к горожанам, пожелавшим обзавестись землицей, так и к почувствовавшим силу «крепким хозяевам» («сильным домам» – вскоре термин станет устоявшимся) из числа своих же соседей, стремившихся обзавестись как можно большим наделом.

Деревенская община противодействовала подобным переменам. В первую очередь – препятствовала тому, чтобы ее члены продавали землю. Благодаря сермяжной мужицкой мудрости крестьяне хорошо понимали, что в скором времени покупатель проявит мироедские замашки, а продавец превратится в никчемного босяка – которого и жалко, и жди от него чего угодно. А то и окажется на положении кабального раба. Община старалась установить порядок, при котором если крестьянин и лишался земли, она переходила бы к односельчанину – в предположении, что, связанный с продавцом (или должником) родственными или клановыми узами, он будет к нему милосерднее.

Но в связи с применением металлических орудий, вообще совершенствованием сельского хозяйства в Китае происходил демографический взрыв, широко осваивались и заселялись новые земли – и вот там-то расслоение неокрепших еще общин на богатеев и голь могло происходить очень быстро. Вельможам, чиновникам и нуворишам там проще было обзавестись землей и посадить на нее арендаторов.

В целом китайцы относились к такой «приватизации» и вообще к появлению толстых кошельков негативно. Во всех головах, от правителя до крестьянина, прочно сидели представления о надежной вертикали власти, способной противостоять стихии и поддерживать порядок, а значит служить гарантией самого существования Поднебесной. Все свыклись со своей мерой подчинения и власти. Собственно, без всяких размышлений о «политике» эта мера была у каждого в крови с пеленок, с первого знакомства с жесткой иерархией китайской семьи – которой управлял строгий, но заботливый ее глава, отец семейства, и в которой каждый знал свое место. Так что на объявившихся выскочек, имеющих склонность помнить только о своем собственном интересе и для которых традиция зачастую была лишь помехой, смотрели с большим подозрением, они раздражали. Правители понимали, что без того же купечества, без людей предприимчивых нельзя – это кровеносная система, перегоняющая определенные «питательные вещества» оттуда, где они в государстве в избытке, туда, где их нехватка – а по пути немало капает и в казну. Но чтобы «буржуи» слишком высоко подняли голову, чтобы встал вопрос о каких-то либеральных моделях – об этом не могло быть и речи. Поднебесная – это вам не сборище частных собственников, которыми были, по сути, античные полисы.

Возникновение даосизма

В те нелегкие годы (накануне еще более тяжких) в Китае созрело нечто великое – хотя поначалу мало кого поманили его плоды. Откуда к мудрецам Поднебесной пришли эти глубочайшие духовные интуиции, позволившие прозреть, что в завораживающей тишине и покое сокрыты истоки всякого движения и вообще всего в мире? Из почитания сияющего безмолвия Неба, или донеслись из Индии мистические откровения Ригведы? Или еще было Что-то? Или все вместе? Это неизъяснимое получило имя Дао, а свершаемое им миротворение названо Великим Путем Дао.

Согласитесь, каждому есть что вспомнить – как на него накатывало вдруг нечто странное: или в вечерние сумерки на берегу пруда, когда поблизости никто не галдит, а на водной глади – никакой ряби, или в косых закатных лучах, бьющих сквозь стволы, когда выходишь к лесной окраине – и чувствуешь, что в этих лучах что-то такое плывет, или в пасмурный день, когда весна только набирает силу, и все объято тяжелой сырью, исходящей из набухшего снега, или в необъятном чистом поле в жаркий полдень… Да что это я подсказываю, вам виднее, когда и где. Факт то, что вдруг обомрешь и почувствуешь нечто нездешнее, пришедшее не иначе как из Вечности – потому что знаешь, что то, что в тебе, оно и во всем, даже в том, что прежде казалось неодушевленным.