Лунная магия. Книга первая: Луна трех колец. Изгнанники звезд - Андрэ Нортон

Я снова закрыл глаза от света и послал улавливающую мысль к одному из уколов страха, чтобы чётче определить источник эмоций. Большая часть их всё ещё плавала вне поля моего действия. Но одно такое ощущение я поймал поблизости от двери моей тюрьмы — по крайней мере, мне так показалось. Я стал зондировать этот мозг со всем усердием, какое только мог собрать. Это было равносильно чтению плёнки, которая была не только перепроявлена, но и изображала чужие символы. Эмоции ощущались, потому что базис эмоций одинаков для всех. Всем живым существам знакомы страх, ненависть, радость, хотя источники и основания этих чувств могут быть самыми различными. Как правило, страх и ненависть — самые сильные эмоции, и их легче всего уловить.

В этом мозгу ощущался растущий страх, смешанный с гневом, но гнев был вялым, скорее всего, порождённый страхом. От кого? От чего?

Я закусил губу и послал весь остаток сил, чтобы узнать это. Страх… боязнь? Нужно… нужно избавиться… Избавиться от меня!

И я понял, как будто мне сказали это вслух, что причиной страха служило моё присутствие здесь. Озокан? Нет, я не думал, чтобы лорд, который силой пытался выудить у меня сведения, сменил позицию.

Укол… ещё укол. Я готовил свой мозг, подавляя изумление, возвращаясь к терпеливой разработке этих путанных мыслей. Пленник… — опасность… — не я лично был опасен, но факт моего прибывания здесь, как пленника, мог быть опасным для думающего. Может, Озокан настолько преступил законы Йиктора, что те, кто помогал ему или повиновался его приказам, имели полное основание бояться последствий?

Могу ли я рискнуть пойти на контрвнушение? Страх очень многих толкает к насилию. Если я усилю перехваченный мною страх и сконцентрирую его, меня легко могут тут же прикончить. Я взвесил все за и против, пока устанавливал контакт между нами.

В том, на что я решился, было крайне мало надежды на удачу, тень полного провала витала над замыслом. Я собирался послать в этот колеблющийся мозг мысль, что с исчезновением узника уйдёт и страх, но узник должен обязательно уйти живым. В самом простом сигнале, какой только я мог выдумать, и с максимальным усилием послал я эту мысль-луч по налаженной линии связи.

Одновременно я медленно продвигался вдоль стены к скату, который вёл в камеру. По дороге я прихватил кувшин, выпил остатки воды и крепко сжал его в руке. И тогда же судорожно старался вспомнить, куда открывается дверь, поскольку глаза мои были ослеплены, когда вошёл Озокан. Наружу? Да, конечно, наружу.

Я поднялся до половины ската и прогрузился в ожидание…

Освободить пленника… не будет страха… освободить пленника…

Сильнее передача — он идёт ко мне! Остальное будет зависеть только от удачи. Когда человек кладёт свою жизнь на такие весы — это страшное дело. Я услышал звон металла. Дверь открылась. Ну!

Дверь качнулась назад, и я бросил вперёд не только кувшин, но и сильнейший заряд страха. Кувшин ударился о голову стражника, тот вскрикнул и отлетел назад. Я поднялся наверх, собрав последние силы, и вывалился в Дверь.

Моим первым действием было обыскать стражника и взять его меч. Даже с незнакомым оружием я почувствовал себя увереннее. Стражник не сопротивлялся. Я подумал после, что заряд страха, ударивший в его мозг, оказался гораздо более сильным и неожиданным, чем нанесённый его телу кувшином.

Я взял его за плечо и столкнул вниз, в погреб, откуда только что вылез сам. К счастью, он оставил запирающий прут в двери, так что я быстро повернул его и поспешил удалиться.

Для начала я осмотрелся. Свет больно резал мои привыкшие темноте глаза, но я решил, что сейчас поздний вечер. Сколько дней мне пришлось провести в камере, я не знал, поскольку смены дня и ночи ускользнули от меня. Во всяком случае, в тот час в этом коридоре не было никого, а мои планы не шли дальше сиюминутного. Мне надо было добраться до выхода, а я вовсе не был уверен, что не встречу кого-нибудь из гарнизона. Мыслеуловитель слишком ослабел для подобной разведки: я полностью израсходовал свой талант эспера, когда заставлял стражника открыть камеру. Поэтому мне приходилось рассчитывать только на физические средства и на оружие, которым я не умел пользоваться.

Коридор повернул влево. В него выходил ряд дверей, и откуда-то впереди доносились голоса. Но другого пути не было, и я крадучись пошёл вдоль стены, сжимая в руке меч.

Первые две двери, врезанные в стену, оказались закрыты, за что я вознёс бы благодарственную молитву, если бы имел возможность ослабить внимание. Я знал, что мои способности эспера упали совсем низко, но всё-таки старался использовать их остаток на установление какой-нибудь жизни поблизости.

Я пошёл дальше. Голоса стали громче. Я уже различал слова на незнакомом языке. Было похоже на ссору. Из полуоткрытой двери лился яркий свет. Я остановился и осмотрел дверь. Она тоже открывалась наружу, и щеколда запиралась как обычно в тюрьме — прут вставлялся в отверстие и поворачивался. Я держал взятый мной прут в левой руке, но подойдёт ли он к этой двери? Смогу ли я прикрыть дверь, чтобы люди внутри не заметили? Я не рискнул заглянуть в комнату, но голоса там уже поднялись до крика, и я надеялся, что в своей ссоре они не обратят внимания на дверь.

Я сунул меч за пояс, взял прут в правую руку, а ладонью левой осторожно нажал на дверь. Она оказалась слишком тяжела для такого лёгкого прикосновения. Я толкнул и замер: любой предательский скрип, какой-нибудь перерыв в разговоре мог показать мне, что я сделал ошибку. Но дверь всё-таки продвигалась, дюйм за дюймом, и наконец плотно села в свой косяк. Скандал в комнате продолжался. Я вложил прут в отверстие скользкими от пота пальцами. Тот слегка упирался, и я готов был уже бросить это, но вдруг он с лёгким щелчком встал на место, и я повернул его.

Всё в порядке — замок закрылся.

Там, внутри, так шумели, что даже и не заметили, как их заперли. Мне уже дважды повезло, и я подумал, что такая удача слишком хороша, чтобы продолжаться и дальше.

Коридор ещё раз повернул, и я смог заглянуть в окно. Догадка оказалась правильной: наступал вечер, отблески заходящего солнца лежали на мостовой и на стене. Ночь, как известно, друг беглеца, но я ещё даже не думал, что буду делать в незнакомой местности, если выберусь из крепости Озокана. Одновременно двумя ногами не шагнёшь — и я думал только о том, что делать сию минуту.

Передо мной предстала широко открытая дверь во двор. Я всё ещё слышал ссорящиеся голоса позади, но теперь пытался уловить и звуки снаружи. Оттуда донёсся резкий высокий звук, но это кричал каз, а не человек. Я спрятался за дверью и выглянул, держа меч в руке. Налево — навес, где стояли казы, их треугольные пасти с жёсткой шерстью качались туда-сюда. Из пастей свисали изжёванные листья, и я понял, что им только что задали корм.