Хитклиф - Лин Хэйр-Серджент

Нет, чем больше я думал о своей гадкой, отталкивающей внешности, тем нелепее казались мне мои подозрения насчёт мистера Эра. Мне даже стало немного стыдно, что подобные мысли пришли мне в голову, пусть даже на минуту. Я признавал, что мистер Эр принадлежал к тем людям, чьи манеры были для меня непонятны; он, очевидно, был типичным представителем этой экзотической (для меня) касты; можно ли быть уверенным, что я откопаю мотивы под манерами? Нет. Всё говорит о том, что мне самому надо научиться таким манерам, и для этого я должен остаться здесь.

Это была главная причина, по которой я отбросил подозрения. Я признаюсь в этом: честолюбие разгорелось во мне ярким пламенем. Дома я видел элегантные одежды Линтона и его отца, грациозность их осанки, непринуждённость их беседы и, сознавая красоту и привлекательность подобных манер, ненавидел их за то, что всё это было мне недоступно, а ты ими восхищалась, и это отдаляло нас друг от друга. Я начал гордиться своим уродством, хотя бы потому, что это было моё неотъемлемое качество. Но теперь элегантность, грация и непринуждённость внезапно стали (а может, мне только казалось) достижимы. И мне захотелось обрести эти качества. Раньше я хотел перемениться только для того, чтобы стать подходящей парой для тебя, Кэти. Теперь я желал перемен ради себя самого. Я начинал гордиться своим будущим образом и досадовать на возможные препятствия. Мистер Эр сумел посеять во мне семена желания получить то, что он намерен был мне дать, и эти семена уже дали всходы, и возможно, вместе с ними росло доверие к нему.

Но если подозрение сменялось доверием, то и доверие снова сменялось подозрением. Я решил быть настороже: если мистер Эр поведёт себя по отношению ко мне, как лорд Вэтем со своим лакеем, мой добрый хозяин внезапно обнаружит, что лишился ощущений, не всех и не навсегда, но, по крайней мере, двумя — тремя некоторое время не сможет воспользоваться.

Эти мысли неотступно крутились у меня в голове, пока я работал в конюшне, но я всё время приходил к одному и тому же заключению: что пока ничего определённого сказать нельзя. Я пытался расспрашивать о мистере Эре Дэниела Бека, но кроме того, что «мистер Эдвард хороший хозяин, хотя и немного странный», я ничего не смог от него добиться. Он только добавил, что до того, как несколько лет назад мистер Эдвард унаследовал имение после смерти старшего брата, причуд и заскоков у него было ещё больше; слуги считали, что утрата его отрезвила. Я изумился, услыхав, что можно быть ещё эксцентричней, но оставил свои замечания при себе.

Одиннадцатый удар часов застал меня в моей комнате за чтением. Ночной ветер был влажен и свеж, небосвод сверкал яркими звёздами, из сада доносилось кваканье древесных лягушек. Я был так погружён в новые для меня мысли, которые нашёл в книге (это был трактат о познании одного шотландского философа), что совсем забыл о встрече, назначенной на этот час. Я услышал приглушённые шаги, стук, лязг и грохот входной двери. Открыв дверь из моей комнаты в конюшню (она выходила на лестницу, ведущую к стойлам), я в удивлении уставился на разворачивавшуюся внизу сцену.

Посередине конюшни стоял мистер Эр, жестами давая указания, а вокруг него кипела бурная деятельность. «Светильники, светильники, — командовал он. — Нам же надо видеть, что и как мы едим. Эй, Фредерик, помоги Джону принести стол». Мне показалось, что тут собралась вся мужская прислуга дома. Один подвешивал светильники на длинных шестах к стропилам, двое других устанавливали большой стол в проходе между двумя рядами стойл, четвёртый нёс стулья, по одному в каждой руке. Пятый стоял с белой льняной скатертью наготове, которую постелил на стол, едва его установили. Лошади сонно моргали, глядя на всю эту суету, одна или две тихо заржали, но большей частью животные отнеслись к переполоху равнодушно; полагаю, они видели, как их хозяин откалывал номера и похлеще, но мне-то видеть такого прежде не доводилось, и поэтому я стоял разинув рот.

Всё было готово: на белоснежной скатерти стояли тарелки и приборы, стулья придвинуты, светильники и свечи зажжены. Мистер Эр хлопнул в ладоши:

— Бегите в дом, да поживее. Несите еду, пока не остыла.

Прислужники опрометью кинулись исполнять приказ. Мистер Эр поднял лицо ко мне:

— Спускайтесь, Хитклиф. Как видите, я подвёл подкоп под ваши укрепления и раскинул стан перед самой вашей цитаделью. Будете сражаться, сэр? Или согласны на переговоры?

Я молча сошёл вниз. Он, похоже, ждал ответа, и я сказал:

— Вам нравится потешаться надо мной и делать вид, будто я могу выставить вас из нашей же конюшни. Очевидно, вы ждёте, что я начну вам подыгрывать, может быть, притворюсь, что намерен не пускать вас на порог. Вы бы хотели, чтобы мы устроили игрушечную схватку остроумий, обменялись залпами отточенных острот с притуплёнными наконечниками, которые задевают, но не ранят.

— Браво, Хитклиф, первая победа за вами. — Он поклонился.

— Но я предупреждаю, что не обучен этой игре, да если бы и был обучен, всё равно она мне не по душе.

— Ну, приятель, это нам и предстоит исправить. Идите сюда. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Мы садимся ужинать, и вам надо переодеться.

Я увидел, что через руку у него перекинута одежда — вышитый жилет и бархатный сюртук.

— Ну же, — продолжал он. — Сейчас же снимите свою мятую засаленную куртку и перестаньте хмуриться. Одежда должна отвечать случаю, хотя бы ради того, чтобы позабыть про неё и развлекаться от души.

Я снял холщовую куртку, которую мне выдал Дэниел, и надел то, что протягивал мистер Эр. Рукава оказались мне коротки, но в остальном наряд сидел вполне сносно.

— Годится, — одобрил мистер Эр. Он застегнул на мне жилет и оправил складки сюртука. — А теперь к приходу слуг встаньте как следует.

Я пожал плечами.

— Зачем ломать комедию перед ними? Они просто сочтут меня дураком.

— Неважно, что они подумают. Главное, что вы сами о себе думаете, а судя по вашей теперешней позе, вы весьма низкого о себе мнения.

Я вспомнил, как он ругал меня за сутулость, и расправил плечи.

— Да, это начало, — сказал он. — Однако плохо, что руки у вас болтаются по сторонам, как у гориллы.

— А где им ещё быть?

— Здесь… и здесь. — Он небрежно заложил руку за полу жилета, а левый кулак упёр в бедро.

— Почему сюда?

— Бог весть, но именно сюда их кладёт всякий благовоспитанный человек. Отклониться от правила значит стать изгоем, без всякой для себя пользы. Приберегите свою оригинальность для чего-нибудь более важного.

Я смущённо принял его позу.

— Верно! Только свободней! Не так скованно! Хорошо, что вы умеете стоять спокойно — этот признак благородства я с удовольствием подметил в самом начале нашего знакомства, — но вы не должны застывать так, словно не способны двигаться. Это нервирует собеседника. Джентльмен должен не только быть спокоен сам, но и весь его вид, его манеры, слова — всё в нём должно внушать спокойствие окружающим.