Золото и кокаин - Кирилл Бенедиктов

Я покачал головой, стянул свитер и футболку и повернулся к ней спиной. Тонкая игла кольнула меня под левую лопатку.

— Можете одеваться. Сутки желательно не принимать душ. Возьмите памятку о профилактике малярии и других тропических заболеваний. С вас восемьдесят рублей.

Я расплатился, поблагодарил и вышел из кабинета. На полпути к гардеробу меня вдруг кольнуло нехорошее предчувствие, и я поспешил обратно.

— Скажите, доктор, а от этой прививки бывают какие-нибудь побочные эффекты?

Маленькая женщина слегка улыбнулась.

— Да, иногда бывают. Может подняться температура. Но это не страшно. Если почувствуете, что вас начинает лихорадить, примите две таблетки аспирина.

По дороге домой я купил пузырек «Алка-зельцера», не раз спасавшего меня от похмелья после веселых студенческих попоек. Дома растворил две таблетки в стакане минералки и выпил залпом — для профилактики.

Потом сел к столу и положил перед собой чистый лист бумаги. Нужно было составить список вещей, которые я собирался взять с собой, а также распланировать оставшиеся до отлета дни.

Вынужден признаться, что из этого благого начинания ничего не вышло. Я потратил несколько минут, выводя наверху листа красивыми печатными буквами слова «Подготовка к путешествию в Южную Америку». Покончив с этой работой, я ощутил такой бешеный восторг, что ни о каком составлении списка думать уже не хотелось.

— Я отправляюсь в Венесуэлу! — сказал я громко. И повторил уже по-испански: — La semana que viene iré a Venezuela!

Тут я вспомнил, что где-то на антресолях у меня хранилась коробка с институтскими конспектами по страноведению Латинской Америки. Решив освежить в памяти сведения о Венесуэле, я взял стремянку, залез на антресоли и после продолжительных поисков нашел нужную тетрадь.

«Боливарианская Республика Венесуэла, — так начинался конспект, — расположенная на севере Южной Америки, является шестой по величине страной этого континента. Природные ландшафты Венесуэлы чрезвычайно разнообразны. Здесь есть все: тропические леса, обширные равнины-льяносы, широкие реки (главная из которых — Ориноко), покрытые снегом горы (северные отроги Анд), тысячи километров самых красивых в мире пляжей, живописные острова и бухты Карибского побережья. Колумб, открывший Венесуэлу во время своего третьего путешествия в Америку (1498), записал в своем дневнике: «Я нашел рай на земле».

По-испански это звучало как «Paraiso terrenal».

Глава шестая. Святая инквизиция

— Значит, вы, сеньор, утверждаете, что подверглись нападению неких разбойников и что разбойники эти, по вашему разумению, были подосланы благородным доном Альваресом де ла Торре?

Главный судья Саламанки Бернардо Гусман выражался обстоятельно и точно, как и подобает истому правоведу. Я чувствовал, что мы найдем с ним общий язык — не зря же я два года изучал римское право на юридическом факультете! О том, что в конце второго года меня выгнали из университета за грубое нарушение дисциплины, я предпочитаю не вспоминать. Всякому ясно, что наказание не соответствовало проступку. Подумаешь, выкинул в окно секретаря декана. Окно-то было на первом этаже, а этот мерзкий доносчик и интриган заслуживал по меньшей мере полета с крыши…

— Да, сеньор судья, — сказал я почтительно. — В отношении разбойников у меня нет никаких сомнений, к тому же имеются свидетели — Гонсало Рохас и Фернандо Рамон Хименес из Толедо.

— Которые в момент так называемого нападения крепко спали, — бесстрастно заметил Гусман.

Должен признаться, это замечание застало меня врасплох.

— Откуда вам это известно? — пробормотал я.

— От сеньора Фонсеки, альгвазила Ведьмина Лога. Ведь так, кажется, называется то местечко, где вы с приятелями остановились на ночлег в доме мельника Хорхе?

Осведомленность судьи мне совсем не понравилась. Чего доброго, словоохотливый сеньор Фонсека мог упомянуть и про Паолу с Рамоной.

— Альгвазил должен был подтвердить факт нападения, — сказал я сухо. — Это входит в его должностные обязанности.

Бернардо Гусман пододвинул к себе стакан и щедро плеснул туда красного вина. Мне он ничего такого не предложил.

— Сеньор Фонсека написал, что на мельнице были обнаружены два трупа. Оба были заколоты шпагой, причем характер ран свидетельствует, что один из погибших убил другого.

— Я же говорил вам, — прервал я судью с досадой, — я его толкнул, и он налетел на шпагу Верзилы…

— Я помню, — все так же бесстрастно отозвался отец Лауры. — А второй погибший якобы напоролся на ваш клинок. Удивительное совпадение, вы не находите?

Я пожал плечами.

— В драке всякое случается, господин судья.

— Разумеется. А теперь мне хотелось бы узнать, отчего вы так уверены в причастности к этому нападению — если допустить, что это было нападение, — благородного дона Альвареса де ла Торре.

Наступал самый опасный момент нашего разговора. Тот самый момент, ради которого я и явился в дом главного судьи Саламанки. Я вдохнул побольше воздуха и, глядя прямо в маленькие подозрительные глазки своего будущего тестя, сказал:

— Оттого, сеньор, что граф собирается жениться на вашей дочери, а она любит меня.

Это его проняло. Рука, державшая стакан с вином, дернулась, и на зеленой скатерти стола расплылось большое темное пятно.

— Вы… вы в своем уме, сеньор Диего?

Я предполагал, что старый судья может отреагировать на подобное признание бурно, поэтому не обратил внимания на эти оскорбительные слова.

— В середине следующего месяца, — продолжал я как ни в чем ни бывало, — мой батюшка, дон Мартин де Алькорон, намеревался нанести вам визит и договориться о помолвке. К сожалению, граф опередил его. Однако графу стало известно — полагаю, что от дуэньи Антониллы, — о том, что между Лаурой и мной…

Тут я замолчал, потому что судья издал какой-то хриплый квакающий звук. Лицо его побагровело, скрюченные пальцы судорожно расстегивали застежки воротника.

— Вам нехорошо, сеньор Бернардо? — осторожно спросил я.

Ответом он меня не удостоил. Справившись наконец с воротником, судья дрожащей рукой поднес к губам стакан и одним глотком выпил вино.

— С вашего позволения, я продолжу. Дон Альварес оказался в сложном положении. Вызвать меня на поединок он не мог, потому что при любом исходе терял Лауру. Если бы граф меня убил, ваша дочь никогда не простила бы ему этого, если бы вышло наоборот… впрочем, это и так понятно. И тогда он решил натравить на меня этих головорезов…

— Доказательства, — каркнул Гусман. — Где ваши доказательства?

Единственным доказательством, которое я мог привести, не покривив душой, было отсутствие у меня иных врагов, кроме молодого де ла Торре. То есть враги-то, конечно, имелись, вот только представить, как тот же секретарь декана нанимает убийц, чтобы отомстить мне за прошлогоднее унижение, было выше моих сил.

Впрочем, я понимал, что подобный аргумент вряд ли убедит судью. Поэтому я сделал скорбное лицо и сказал:

— Перед смертью один из убийц назвал мне имя.

Судья подался вперед.

— Чье имя?

Я вздохнул.

— Ну, ясно же, чье… Человека, который заплатил им за то, чтобы они зарезали меня спящим. И человек этот…

Я искренне надеялся, что мне не придется лгать судье. Пока что я говорил чистую правду — когда Шрам напоролся на клинок Верзилы, он действительно пробормотал что-то вроде «Сантьяго». Возможно, в последний миг своей жизни он решил воззвать к своему святому, а может, так звали его напарника и он хотел попенять ему за неловкость. Так или иначе, имя было произнесено. А вот что это было за имя, я предпочел бы не уточнять. Поэтому я медлил, ожидая, что нервы судьи не выдержат.

Мой расчет оказался верен.

— Достаточно! — вскричал Гусман. — Это ничего не доказывает! Разбойник мертв, свидетели спали. Любой суд отвергнет подобное «доказательство», сочтя его инсинуацией.

— Не забывайте, сеньор, что я и сам будущий правовед, — сказал я с достоинством. — Вы, разумеется, правы. Юридической силы такое доказательство не имеет. Однако, если я подам иск, репутации графа может быть нанесен значительный ущерб. Поэтому я посоветовал бы вам предложить дону Альваресу сделку. Я не стану выдвигать против него обвинений, а он откажется от своих намерений в отношении вашей дочери.

Старик прищурился и бросил на меня странный взгляд. Потом повернулся и громко щелкнул пальцами. Из тени тотчас же выступил старый слуга с красным, словно обветренным лицом.

— Бокал молодому господину, — распорядился Гусман. — Да поживее.

Когда бокал появился, судья сам наполнил его — до краев.

— Давайте выпьем за то, что более всего дорого нашему сердцу, — предложил он.

— С удовольствием, сеньор Бернардо, — сказал я. — В таком случае я хочу выпить за вашу дочь. Я не знаю более драгоценного сокровища…