Мужской стриптиз - Ирина Лобановская

— Спиши слова… — пробормотал Андрей. — Ты родился оратором. Зачем тебе понадобились танцы?..

Он давно подозревал простую и расхожую истину, потому что прекрасно видел, как вечно липли к Маринке мужики. Но все же до поры до времени надеялся — она не отвечает на заигрывания и приставания. Значит, отвечает. И еще как… Будто не понимает, что делает. И она действительно ничего не понимала.

Андрей попытался с ней объясниться.

— Но это было не вчера! — заявила Маринка. — И потом я никогда не совмещаю…

Успокоила здорово! Все-таки сразу сильно облегчила положение! Не вчера… А главное, опять стала таскаться в клуб к Степану и смотреть сутками напролет на танцующие пары. И однажды явилась с блестящим предложением.

— Андрюша, Степан Николаевич просит нас снова начать тренировки, — доложила, сияя, Маринка. — Может, нам стоит попробовать? Мне очень хочется танцевать… И тебе тоже… В конце концов, какое имеет значение наше место на соревнованиях?

Андрей сдержался с большим трудом.

— Имеет, — холодно сказал он. — И очень большое. Я всегда должен быть только первым. Именно это и имеет еще пока для меня значение. И еще ты. Доходчиво разъяснил? А если желаете по новой плясать, сударыня, ищите себе другого партнера. И деньги для занятий. Даром Степан Николаевич ничего у нас не делает. Только вряд ли найдете. Таких дураков, как я, больше нет. Понято?!

Маринка опустила голову.

…Тимофей медленно приближался в танце к Андрею. Оставил, наконец, Викушу в покое. Нежно наклонился к приятелю:

— Моя или твоя?

— Забирай навсегда! — отмахнулся Андрей. — Викуля мне душу не тревожит. И никогда особо не тревожила, по правде сказать. Одна извилина, и та межягодичная… Теперь ты знаешь все.

Тимошка засмеялся.

— Да я, братан, не о ней беспокоюсь. Что я там забыл? Заштатная хабалка… Дурында. Хотя несущие конструкции отличные. Честь им и хвала! А всех баб все равно не перетрахаешь… Меня Зинка давно заколебала. По отвычке! Свежак… Фактурная девка! Ты мне друг или портянка? Отдашь по доброй воле или торговаться станешь? С тобой на паях я не согласный… Конец цитаты.

— Что-то ты, Тим, сегодня не в себе, — удивленно заметил Андрей. — О Зинуше тебе известно столько же, сколько мне, между нами никогда ничего не было, так что вопрос твой не по делу.

— По делу, ежкин нос, — пробормотал Тимоша, — как раз очень по делу… Эта фартовая девка меня очень настораживает. И страшилки о ней ходят темные, может, лживые, только она утром тебя с собой заберет… Тайком от Виктории, чтобы та не развопилась и не развонялась.

Андрей почти прижался к Тимофею.

— Она тебе это сама сказала?

— Ух, дружок, как ты зараз скомплектовался! — криво усмехнулся Тим. — И тебя здорово зашкаливает! Смотри, хуяшка встанет, а у здешнего дамья все глазки в кучку! Чересчур откровенно и некрасиво выйдет, сударь! Упаси Будда!.. И барышни зверанутся, на тебя глядючи: начнется вопеж и дележ, кого ты срочно возжелал! Сценка бесплатная! А что у тебя с сонной девушкой происходит? Ее-то куда, разве в отвал? Я никак не пойму!

— Я и сам никак не пойму, — честно признался Андрей. — Все не слава Богу… Живем вместе, спим в одной постели, едим за одним столом… Разговоры разговариваем… Пустее не придумаешь.

— Госпожа-разруха… — прошептал Тимофей. — Мимо сада… Лучше сразу убиться веником… С ней у тебя все крахнулось и лопнулось… Все потерял и ни черта не нашел… Но кому нравится попадья, а кому — свиной хрящик! И "как прекрасен этот мир", где всегда есть место подвигам! И где главное — присутствие, а не победа.

— Это что же такое твое "все"? — пробормотал Андрей, ласково улыбаясь дамочкам за столом. — Спиши слова, я подумаю над ними на досуге!

Тим не ответил, поплыл в сторону, звучала надоевшая — ночь за ночью — музыка… Что он потерял и что нашел?.. Больные вопросы… Режут слух и душу.

Но "есть хорошее обстоятельство: я люблю тебя! Это здорово!.." Всего-навсего.

…Марине удавалось то, чего никому никогда еще не удавалось, то, во что даже трудно было поверить. Тимофей, например, и не поверил бы, расскажи ему Андрей все честно, как на духу. Она каждую ночь могла быть новой, другой. Казалось, что это совсем не та женщина, которая лежала здесь вчера и, тем более, позавчера. Андрей не понимал, в чем тут секрет. А секрет был, иначе почему бы другим не овладеть сей нехитрой, на первый взгляд, техникой перевоплощения. Она оказалось в постели актрисой — ей бы так играть на паркете! Тогда паре Литвиненко — Яковчук не найдется соперников во всем мире.

И однажды ночью Андрей вдруг понял, что нужно делать… Понял и, не посвящая Марину в свои планы, неожиданно сказал ей за завтраком:

— Я подумал и решил, что ты права: нам стоит попробовать вернуться к тренировкам. Но работу я пока не брошу: это хорошие деньги, а в танцах неизвестно, как у нас снова получится… Позвони сегодня Степану, договорись, что мы приедем в четверг утром.

Марина радостно кивнула. Она раскраснелась от непредвиденного счастья и готова была броситься к телефону немедленно.

В четверг Андрей и Марина приехали в школу Юрасова. Он вышел их встретить и проводил задумчивым, мрачноватым взглядом, словно благословляя на новый путь.

— С чего начнем? — спросил Степан. — Что вы меньше забыли?

И Андрей снова выбрал латину, как когда-то в первом победном чемпионате с Зойкой. Только теперь он должен искусно вести Марину за собой, что тогда блестяще, мастерски делала Зоя. Вести в темные глубины, где не отыщется подобных Маринке.

— Ну, пусть будет ваша старая самба, — почти равнодушно сказал Степан. — Она ничего получалась. Попробуем…

На них с любопытством и ожиданием смотрели ученики и молодые тренеры. Еще бы, приехал сам Литвиненко! И хочет вновь выходить на паркет.

Андрей стоял возле Марины все в том же детском, черном ужасе. Плохо, что он согласился на латину — в ней партнеры часто довольно далеки друг от друга, порой едва соединяются ладонями, ему нужно совсем другое… Но там ритм, накал южных страстей, буря чувств…

Он попробует, ладненько…

Первые такты Андрей умышленно пропустил, а потом вспомнил, что было между ними ночью. Сегодня или вчера… Или неделю назад… И Марина четко увидела в его глазах их ночь… Он медленно поднял руки, прикасаясь к Маринке, и попросил ее тотчас отдаться ему на виду у всех, забыв об окружающих… Он потянулся к ней — с надеждой, с мольбой, с неистовым желанием… Он позвал ее к себе… Наплюй на всех, Мариша! Здесь нет никого, кроме нас двоих!

И Маринка, смутившись вначале, засветилась ему навстречу, засияла, расцвела и ответила такой страстной и радостной улыбкой, какой он никогда не встречал на лицах своих бесчисленных партнерш. И на лицах чужих партнерш тоже. Он не играл в свою любовь — зачем? Он просто ее вспоминал, повторял, показывал. Воссоздавал свою жизнь. Это была не демонстрация, не вызов, не метод — голая правда. Андрей пришел с ней сегодня, принес ее сюда с собой — и уйдет отсюда только с победой. Или не уйдет никогда, пока не победит, пока не докажет всем, что он, Андрей Литвиненко, непобедим, что выше его никого нет и быть не может. Потому что у всех — не более чем танец, искусство, техника… У всех — игра, мастерство, показуха… И лишь у него одного — подлинная любовь, настоящее чувство, живая жизнь… У него одного…

Они пару раз сбились с ритма — давно не танцевали вместе. Маринка сделала слабую и несостоявшуюся попытку наступить Андрею на ногу, а потом неловко толкнула, задела бедром на повороте… В самом конце они слишком далеко отошли в разные стороны и зачем-то протянули навстречу руки…

…Когда они остановились, молодые тренеры в растерянности и замешательстве прятали друг от друга смущенные глаза. Не много понявшие, но тоже чем-то странно потрясенные, изумленные дети притихли, недоуменно переглядываясь.

Андрей улыбнулся Марине с благодарностью и признательностью: спасибо тебе, Мариша, за то, что ты меня поняла и не побоялась сделать то, о чем я тебя попросил! Это единственное, что ты умеешь, единственное, на что ты способна: отдаваться мне ночами так, как никто, кроме тебя, неспособен. Но днем, на виду у всего зала, мы с тобой можем это повторить на ура. Почему бы нет? И тогда мы будем единственными танцорами, которым нет равных на всем белом свете!

"Я люблю тебя… Это здорово!" Всего-навсего…

Степан смотрел по-прежнему пристально, исподлобья, мрачновато. Но в его угрюмом взгляде Андрей без труда уловил тоску, нежность, признание… И настоящее восхищение тренера, оценившего по заслугам бесконечно любимого и лучшего ученика, переплюнувшего сегодня учителя. Который просто вынужден признать свое очевидное, безусловное поражение. И навсегда отпустить от себя Андрея.

А ты недурно танцуешь, сынок…

Все молчали. И непонятливая Маринка, забеспокоившись, сделала неуверенный шаг вперед.