Суровые дни (книга первая) - Клыч Кулиев

— Валла, зачем врать! — с жаром воскликнул пленник. — Отрубите голову на месте, если вру! Никого не осталось в крепости, человек десять-пятнадцать таких, как я, не больше. Все остальные ушли на ту сторону гор. Валла, правду говорю!

— Тархан едет! — сообщил с дерева дозорный.

Сердар задал пленнику еще несколько вопросов, затем приказал отвести его вниз, в ущелье и заковать в цепи.

На дороге появились трое джигитов. Перед ними на куцем ишачке ехал связанный человек. На шею ему был накинут аркан, конец которого держал Тархан. Этот пленник был того же возраста, что и первый, но поплотнее, с проворными глазами и маленькими усиками, точно приклеенными под большим, похожим на огурец, носом.

Тархан дернул веревку:

— Слезай!

Кизылбаш, навалившись животом на холку ишака, слез, поклонился сердару. Ему были заданы те же вопросы, что и первому. Он подтвердил, что в крепости не осталось никого, кроме нескольких стариков к хворых. И добавил, что все люди в смятении, все, от мала до велика, клянут Шатырбека.

— Валла! — клялся он, преданно глядя в глаза Адна-сердара. — Пусть соль меня покарает, если вру! Двое детей есть у меня — их именами клянусь!

— Попробуй соври, если жизнь надоела! — сказал сердар. — Никуда не денешься. Где начнется твоя ложь, там кончится твоя жизнь.

— Понимаю, ага! Глаза выколи, если хоть слово неправды сказал! Зачем стану помогать Шатырбеку? Будь он проклят! Мы все, ага, готовы его живьем в землю закопать!

Переводя ответы пленного кизылбаша, Джума думал: правильно говорил Махтумкули-ага, что вражда и набеги нужны только правителям. Народу они не нужны, вон и кизылбаши тоже страдают от этой смуты, проклинают Шатырбека.

Пленник с любопытством вертел круглой головой и, видимо, нисколько не тяготился своим положением. Насупленный Перман смотрел на него тяжелым испытующим взглядом. Пленник заметил его взгляд и улыбнулся — открыто, доброжелательно.

Результаты допроса пленных подтверждали, что все идет, как задумано. Сердар был доволен. Значит, ханы, с которыми он договорился о взаимных действиях, не обманули и в назначенное время появились у Серчешмы. Сейчас там идут бои, и Шатырбек, конечно, бросил туда все свои силы. Надо было, не теряя времени, занимать Куня-Кала и идти на крепость Шатырбека.

Однако, когда Адна-сердар изложил свои соображения старейшинам, некоторые из них не согласились с его доводами. Махтумкули сказал:

— Не надо занимать Куня-Кала. Это грозит задержкой, а лишний шум может насторожить защитников крепости Шатырбека: там он наверное оставил больше людей, чем в Куня-Кала. И еще не следует забывать, сердар, что враг хитер и коварен. Шатырбек не вчера опоясался саблей, он старый и опытный воин. Нам представляется подозрительным то, что он так обезлюдил Куня-Кала.

Раздраженный противодействием в тот момент, когда дело казалось совершенно ясным, сердар язвительно сказал:

— Мы, поэты, тоже не из тех слепцов, которые отдают свой посох любому встречному! Мы тоже не вчера взяли в руки саблю и видели немало всяких хитростей и уловок!

— Тигр силен и смел, сердар, — со своим обычным спокойствием возразил Махтумкули, — однако и он порой попадает в капкан. Мы не отказываем вам в сердце тигра, но, когда идешь, все же следует смотреть себе под ноги.

Адна-сердара несколько поколебала спокойная рассудительность старого поэта. Шайтан знает, может, Шатырбек и в самом деле замыслил какую каверзу, — от него все можно ожидать. Однако не станет же сердар признавать перед всеми правоту Махтумкули, дело которого — стихи сочинять, а не военные дела решать.

— Ладно, — сказал он, — посмотрим. Одни попадают в капкан, другие его обходят… Перман, прикажи садиться в седла!

Догнав подошедшего к своим пожиткам сердара, Перман тихо сказал:

— Сердар-ага, старики правы. Как бы действительно не попасть впросак — не нравится мне этот шустроглазый кизылбаш. Да и шуму лишнего следует избегать.

— Дался вам этот шум! — проворчал сердар, поправляя сползший с плеча халат. — Пусть шумят! Нам некого бояться.

И отвернулся недовольный.

В сторонке, всеми забытый, сидел Нурулла, покачивая перевязанную руку. Перман жестом приказал ему подняться и повел его к остальным пленникам. Увидев Нуруллу, они удивленно переглянулись, а Нурулла отвернулся с подчеркнуто равнодушным видом. Они тоже разом сделали бесстрастные лица. Перман покачал головой: что-то здесь нечисто. Эх, напрасно упорствует и торопится сердар!

Шатырбек не хвастался, говоря, что у Куня-Кала поставил капканы на Адна-сердара. Опытный полководец, он предполагал, что туркмены попытаются ударить со стороны гор, — по крайней мере, он сам поступил бы так. Поэтому, используя сарбазов, услужливо предоставленных ему Абдулмеджит-ханом, он послал двести всадников во главе со своим двоюродным братом Салим-ханом в Куня-Кала, разрешив Селиму действовать по-своему усмотрению. Селим-хан, тоже не новичок в ратном деле, приказал жителям крепости уйти в горы, прихватив наиболее ценное из имущества и скот. Однако часть скота была оставлена: для отвода глаз.

Сам со своим отрядом Селим-хан расположился верстах в десяти от Куня-Кала, послав в Кемерлийское ущелье лазутчиков. Он решил поступить, судя по обстановке: если туркмены останутся на ночь в Куня-Кала, он обрушит на спящих сабли своих воинов, а если они сразу пойдут к крепости Шатырбека, то выгоднее ударить по ним одновременно с сарбазами Сулейман-хана и джигитами Шатырбека. Тогда наверняка ни один из них не уйдет живым. Лазутчикам было приказано по возможности «попасть» в плен и обмануть врага.

В крепости для вида были оставлены человек пятнадцать пожилых нукеров и несколько старых женщин, на честь которых вряд ли покусится даже самый невзыскательный женолюб. Нукерами руководил Тачбахш-хан, некогда славный воин, а ныне дряхлый старик, живущий одними воспоминаниями. Частенько, накурившись терьяка, он целыми часами многословно и красочно расписывал свои походы с шахом Агамамедом против турок и арабов.

Вот и сейчас, собрав нукеров в просторной, чисто убранной комнате, он говорил о том, как однажды ночью выкрал одного турецкого военачальника и бросил его под ноги шаху Агамамеду. Хотя эта история была давным-давно известна, слушатели одобрительно кивали головами и издавали удивленные восклицания: болтовня Тачбахш-хана отвлекала от тревожных мыслей. Все знали, что до наступления ночи туркмены не придут — разбойные дела только ночью вершатся, — а многие втайне надеялись, что вообще все обойдется тихо и благополучно: Шатырбек располагал слишком сильным войском, чтобы Адна-сердар решил напасть на крепость, мстя за последний набег.

Поэтому когда в комнату ворвалась растрепанная старуха и завопила, что идут туркмены, ее слова не сразу дошли до сознания сидящих. Тачбахш-хан, недовольный, что его прервали на самом интересном месте, даже прикрикнул:

— Чего визжишь, как дурная! Кто идет?

— Туркмены напали на крепость! — повторила старуха.

Нукеры побледнели, вопросительно глядя друг на друга. Тачбахш-хан встревожился не меньше других, однако постарался скрыть это от окружающих и, бодрясь, сердито сказал:

— Чего замолчали? Идите встречать негодяев! Все остается, как я вам говорил. Если хоть один из вас не так ступит, — на себя пеняйте, не говорите потом, что не слышали! Селим-хан всех ваших родственников до седьмого колена в землю зароет! А ты, — Тачбахш-хан ткнул сухим пальцем в щуплого, как и он сам, нукера, — ты выйдешь через малые ворота и сообщишь о нападении Селим-хану — пусть известит Шатырбека и сарбазов. Мы постараемся занять «гостей» до вечера. Идите все!

Не успели нукеры разогнуть колен, как в дверях появился Перман в сопровождении нескольких джигитов. Махнув обнаженной саблей, он приказал:

— Всем сидеть! Никуда не двигаться! — И добавил по-персидски — Бенишин![44]

— Сидите, если приказано сидеть! — повторил за ним Тачбахш-хан и пошел навстречу Перману с протянутой рукой, досадуя, что не удалось отправить посланца к Селим-хану, и надеясь, что это можно будет сделать немного попозже.

— Давай поздороваемся, сынок, как делают добрые люди! Добро пожаловать к нам! Добро пожаловать!

Не принимая протянутой стариком руки, Перман спросил:

— Ты — кто?

— Я? Вот эти, сидящие, называют меня своим яшули, сынок.

— Как звать?

— Гуламали[45] меня зовут, сынок, Гуламали!

— Где жители крепости?

— Вах, сынок, разве здесь остались жители? Всех мужчин Шатырбек погнал на Серчешму! Там, говорят, большое сражение с туркменами, чуть сам, говорят, не попал к вашим в плен. Жаль, что удалось ему сбежать…

— А женщины и дети где?

Тачбахш-хан лукаво сощурился.

— Женщины и дети, говоришь, сынок? Где могут быть женщины и дети, когда мужчины на войне, а неприятель подходит к порогу дома? Испугались женщины и дети, на ту сторону гор пошли прятаться.