Под грязью пустота - Александр Золотько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хорунжий улыбнулся – трепаться с самим собой он любил не особенно, потому что неизбежно приходил к подобным громоздким конструкциям.
Из-за поворота вынырнула пошарпанная «волга» и не торопясь проехала по окружности площади. Такси. Ищет клиента. Хорунжий отступил в тень козырька над подъездом.
«Волга» исчезла за поворотом.
Номер один, подумал Хорунжий и посмотрел на часы.
Через три с половиной минуты с другой улицы на площадь въехал «джип», тоже не торопясь. Этот остановился возле скверика за памятником.
Номер два, отметил Хорунжий. Из «джипа» вы шли два человека и очень деловым шагом двинулись в разные стороны по периметру площади.
Главное, сказал себе Хорунжий, любить свою работу. Вот как я. Вот как здесь не заработать паранойю? И воспаление легких.
Хорунжий посмотрел на часы – через пару минут пора уже и ему прибыть на место встречи. Или постараться приехать одновременно с Григорием Николаевичем?
Хорунжий осторожно скользнул вдоль стены. Спокойно. Ребята, только не нужно психовать, если заметите. А еще лучше – не замечайте. Не нужно.
Вот и славно, подумал Хорунжий, добравшись до своей машины. Поехали.
Вот мы подъезжаем. Площадь совершенно пустая. «Джип» загнали за деревья, пешеходы прикинулись тенями где-то справа и слева.
Теперь остановимся возле памятника. И будем ждать.
Прошлый раз Григорий Николаевич приехал на «вольво». И всего лишь с одним водителем. И Хорунжий разведку местности не проводил.
На этот раз – Хорунжий присвистнул – начальство идет пешком. Не торопясь.
– Здравствуйте, Григорий Николаевич, – сказал Хорунжий, подождав, пока тот устроится на сидении возле него.
– Доброе утро. Давайте потихоньку проедимся вокруг площади.
Машина тронулась.
– Подробности.
– Около трех часов мне кто-то позвонил. По мобильному. Я ответил, но на той стороне промолчали и отключились, – Хорунжий сделал паузу, но собеседник его не перебивал. – Я попытался дозвониться Гаврилину, но мне сообщили, что абонент вне зоны связи. Я выехал в клинику.
Григорий Николаевич продолжал слушать молча.
– За пятнадцать минут до моего приезда, Краб вывез из инфекционного отделения своего человека и Гаврилина.
– Кого он вывез? – нарушил наконец молчание Григорий Николаевич.
– Никиту Клоуна.
Григорий Николаевич кивнул:
– Что-то еще?
– По словам охранника, Краб избил его и напарника. А потом предложил одному из них перейти в его группу.
– Тот согласился?
– Да.
– Как вы представились охранникам?
– Никак.
– А если у кого-нибудь возникнут вопросы по вашему поводу?
– Не возникнут. Объяснить?
– Пока не нужно. Что вы предполагаете делать?
– Искать.
– Варианты уже наметили?
– Да, – Хорунжий ответил намеренно коротко, не вдаваясь в подробности. Если собеседник захочет узнать подробнее – спросит.
Григорий Николаевич не спросил.
– Работайте, – сказал он после минутного раздумья, – я тоже приму некоторые меры. Если понадобиться поддержка – звоните.
– Хорошо, – кивнул Хорунжий, – вас где высадить?
– Возле памятника.
– Поближе к «джипу»? – не удержался Хорунжий, внимательно рассматривая дорогу впереди.
Пауза. Потом Григорий Николаевич хмыкнул. Через секунду засмеялся:
– Вот и играй после этого в шпионов. А я шел по улице пешком, мерз!
– Бывает, – согласился Хорунжий и остановился возле памятника.
– Удачи, – сказал Григорий Николаевич, выбираясь из машины.
– Удачи, ответил Хорунжий.
Какой демократичный, с чувством юмора у них начальник, подумал Хорунжий, выезжая с площади. Просто хочется прослезиться от умиления.
Хорунжий никогда не ставил под сомнения слова начальства. Никогда. Он их, как и все остальное, просто анализировал.
И очень не любил, когда его пытались обмануть.
Если бы Григорий Николаевич действительно приехал в «джипе», но вышел из него заранее, то за пятнадцать минут на морозе уже успел бы здорово замерзнуть.
Но – не замерз, не смотря на легкое пальто.
Это, конечно, мелочи. На них можно не обращать внимания. Хорунжий, правда, никогда не делал того, на чем была бирка «можно».
И не считал, что в жизни бывают мелочи.
Хорунжий сделал несколько кругов по городу, убедился, что за ним никто не едет.
Потом остановил машину возле телефона-автомата.
Только один звонок. Нужно собирать группу.
Пустота
Замерзшая трава звонко хрустела под ногами Клоуна. Его сестра когда-то очень давно собирала маленькие стеклянные фигурки. Фигурки выстаивались на полках небольшой этажерки, и сестра все время боялась, что кто-нибудь их опрокинет на пол. Она говорила, что не переживет, если с ними что-то случится. И не пережила.
Клоун зажег очередную сигарету. Когда он вошел в разгромленный дом, под ногами точно также хрустели остатки коллекции.
Никита отбросил ставшую внезапно горькой сигарету и вышел на дорожку, выложенную гранитными блоками. Не нужно о старом. Лучше всего подумать о том, что происходит сейчас.
Вот почему его не позвали в подвал? Это знак доверия или недоверия? Если это знак хоть чего-то.
Что-то Краб темнит. Это для него состояние обычное, но он при этом еще и суетится, а вот это ему как бы не идет. Не к лицу. И потому очень сильно бросается в глаза.
Кто-то выбежал из подвала и трусцой направился к правому флигелю, служившему казармой.
– Это ты, Клин? Куда торопишься?
– Краб сказал позвать Нолика и Кирилла.
Кирилла и Нолика. Совсем работой замучит парней. Клоуну уже успели сообщить, что сегодня Нолик приехал счастливый. У него сегодня праздник – первый покойник на счету.
Это какую же для них работу подготовил Краб в подвале? Лабух? Или Гаврилин?
Или оба сейчас получат свое. Если так, то бывшему напарнику по палате не позавидуешь. Слишком долго он топтался по любимой мозоли Краба.
Клоун подошел к подвалу поближе. Крики оттуда не доносятся, но это ни о чем не говорит – двери там надежные.
– Пожрать толком не успели, – пробормотал, пробегающий мимо Нолик.
Кирилл пробежал молча.
Клоун дернул за руку Клина:
– Кого там обрабатывают?
– Закурить есть?
– Держи. Кого?
Клин закурил, глубоко затянулся и выпустил струю дыма вверх, запрокинув голову:
– Кажись, лабуха. А ты чего тут слоняешься?
– В больнице належался. Воздухом подышать хочу.
– Делать нечего? Я бы уже дрыхнуть завалился.
– Я скоро пойду.
– Ну, давай!
Только у них с Гаврилиным разговор завязался! Не успели… Клоун поежился. Очень интересный разговор у них наметился.
Не должны Гаврилина сразу в оборот взять. Его еще Хозяину не показывали. Еще есть шанс переговорить. Должен быть.
Клоун покрутил головой осматриваясь. Двор ярко освещен, ворота закрыты, вдоль зданий и ограды гуляют часовые. Не пройти – не проехать.
Ладно, Клоун посмотрел на часы, ничего я уже здесь не выхожу. Утро вечера…
Из подвала, цепляясь за дверную раму вывалился Клин, неверными шагами отошел к дереву и наклонился, опершись на ствол. Булькающий звук и резкий неприятный запах.
– Чего это ты?
Клин не оборачиваясь махнул рукой. Его еще раз стошнило.
– Обожрался?
– Како… – Клин несколько раз сплюнул, – какого хрена обожрался. Не могу я так.
– Что? – спросил Клоун, уже понимая, что ответит Клин.
– Замочить – одно. А вот так полосовать… Нахер!
– Лабуха?
– Его родимого, – Клин отошел от дерева, – дай сигарету.
Клоун бросил ему пачку.
– Так хреново?
– Они ему глаз вырезали…
Так. Клоун тоже сплюнул.
– Нолик, тварь ссыкливая, толком не смог нож провернуть, блин. По уши в крови… Лови! – Клин бросил Клоуну пачку сигарет.
Закурить. Из подвала вынырнул еще кто-то, Клоун на него не оглянулся.
– Что? – спросил Клин.
– Сказал тряпку принести. Они там ему сейчас кости молотком ломают.
– Мать твою… – пробормотал Клин.
– Что, – спросил у него Клоун, – не война?
– Пошел ты в жопу!
– Прости, брат, глубже не получается.
Клин встал с корточек, отбросил окурок:
– Пошел назад…
– Соскучился?
– Не хватало, чтобы Краб потом доставать начал.
Клоун усмехнулся. То-то и оно!
Дверь за Клином не закрылась, и Клоун услышал крик. Не крик боли или страха, кто-то матерился со злостью.
Клоун оглянулся и двинулся по ступенькам в подвал.
– Вот сука, – кричал Краб, – сука!
Как на бойне, мелькнуло в голове у Клоуна. Неужели обоих?
Голова лабуха превратилась в кровавое месиво. Тело его лежало в луже крови, но не это сразу бросилось в глаза Клоуна.
Возле убитого рядом лежал Гаврилин – лицо и руки в крови. Сквозь алые пятна на лице проступала бледность.
– Ты? – резко обернулся к Клоуну Краб.
– Я.
– Твой дружок шустрым оказался. Лабуху проломил череп. Мы даже дернуться не успели.
– Нормально… – протянул Клоун.