Отряд Асано. Русские эмигранты в вооруженных формированиях Маньчжоу-го (1938–1945) - Aлексей Буяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лошади для отряда закупались главным образом в Трехречье. Известно, что к весне 1940 года в распоряжении отряда находилось около 400 лошадей.[138]
Перевод отряда на конный строй привел к созданию на территории военного городка дополнительных сооружений. Вероятно, в 1940 году военный городок на Сунгари-2 приобрел свой окончательный вид. На территории гарнизона располагались четыре казармы, штабное помещение, офицерское собрание, соседствовавшее в одном здании с лекционным залом, две столовые, расположенное у главных ворот караульное помещение с карцером, санитарная и ветеринарная части. Пороховой погреб (оружейный склад и склад боепитания), окруженный валом, фуражный и вещевой склады, радиостанция, конюшни и колодцы (была еще заброшенная водокачка), собачник и голубятня. Кроме того – кухня с пекарней, сапожная мастерская, кузница, баня с прачечной, гараж. К высокому берегу Сунгари примыкали свинарник и гимнастический городок.
Схема. Гарнизон на Сунгари-2. Архив УФСБ РФ по Хабаровскому краю
Территория военного городка была обнесена валом с проволочным заграждением. Имелось трое охраняемых ворот – главные, задние (или восточные) и ворота, ведущие к квартирам офицеров отряда Асано, которые имели разрешение жить вне гарнизона. Квартиры офицеров находились на краю выходившего к берегу Сунгари парка, здесь же размещалась небольшая церковь. Известно, что служил в церкви отец братьев Мустафиных – отец Николай, но сведений о том, в какой это было период, нет. В непосредственной близости от военного городка находилось отрядное стрельбище с артиллерийским окопом.
Жизнь отряда Асано строилась в соответствие с жесткими правилами японских уставов. В течение почти всего дня рядовой состав в расположении отряда перемещался только бегом. Подъем производился по звуку трубы в 5 часов (зимой – в 6, еще в полной темноте). После подъема солдаты строем бежали на уборку лошадей, на что отводился один час. Затем возвращались в казарму, в течение 20 минут умывались и убирали казарменное помещение. Вслед за этим отправлялись на чай (завтрак), занимавший не более 20 минут. После чая до 12 часов следовали занятия. Каждое занятие длилось 50 минут с перерывом на 10 минут. По окончании занятий в течение часа нужно было напоить лошадей и пообедать. Во второй половине дня снова проводились занятия до 16 часов, затем шла уборка лошадей, чистка оружия, приведение в надлежащий вид обмундирования и т. д. В 19 часов состав отряда отправлялся на ужин. После ужина были организованы занятия по японскому языку, после чего давалось свободное время. В 21 час проводилась вечерняя поверка, в 22 часа игрался отбой.[139]
Через шестьдесят лет после службы в отряде бывший асановец Виктор Винокуров так вспоминал свой первый день в армии: «Наутро, еще в темноте, труба проиграла подъем, и сержанты начали будить нас и выгонять на улицу становиться в строй „без последнего“, то есть последний получал плеткой по спине. Построились и бегом в конюшню, где нас расставили у каждого коня, которые стояли задом к проходу, и нужно было пройти к голове и надеть уздечку и вывести на водопой. Почти у всех промелькнула мысль: „А вдруг конь лягнет?“. В том месте протекала река Сунгари… куда надо было вести коней, где дежурные дневальные пробивали проруби. Конь сам знал, сколько ему пить, и мы ждали, когда конь отходил от реки, и только тогда мы могли возвращаться в отряд. В конюшне надо было дать коням корм и почистить щеткой. Конь мне попался недобрый, он всегда старался укусить меня за левое плечо, иногда до крови…
Снова бегом в казарму привести себя в порядок, и бегом на завтрак в громадный зал, и занять место, где должен сидеть твой эскадрон, и встать перед столом, пока дежурный офицер скомандует: „Садись“. Не помню, чтобы мы читали молитву. Я сел и стал разглядывать зал. Пока смотрел во все стороны, раздалась команда: „Встать, расходись по казармам!“. Так я остался без завтрака. Потом мне уже хватало времени позавтракать и поговорить с приятелями.
Снова в казарму, и сразу команда: „Взять чехлы для матрасов и выходить без последнего!“. На сеновале мы наполнили чехлы сеном, и снова бегом в казарму положить матрасы на кровать, и снова строиться и бегом на склад за обмундированием, где каптенармус разбрасывал мундиры на глазок, без примерки. Мы быстро примеряли их и тут же менялись…
В казарме нам показали, как складывать одежду столбиком на полке рядом с кроватью и застилать постель. Это была японская традиция и, если столбик был неровным, то дежурный офицер, обходя казармы, сбрасывал его и будил бойца, если это была ночь, чтобы он исправил этот столбик».[140]
Самыми тяжелыми для новобранцев были первые три месяца военной службы. По воспоминаниям Винокурова, «первые три месяца были строевые занятия и езда верхом на коне, с которого вначале почти все падали. Коней не надо было попусту дергать, так как они прекрасно понимали команды и исполняли их лучше новобранцев. В этот период мы назначались на разные дежурства, начиная от дневальных по казарме, пекарне, больнице, столовой и т. д. Самое трудное дежурство было в карауле. Весь отряд охранялся по всему периметру часовыми, которые стояли в любую погоду и время года по два часа на посту. Командир отделения поднимал в караульном доме отдыхающих и спящих, если это было ночью, и обходил посты, заменяя караул. Ночью при полной темноте не было видно приближающихся людей, поэтому ложились, тогда на фоне неба мы могли видеть силуэты на далеком расстоянии. Зимой стоять два часа в открытом поле на ветру было очень холодно, и я согревался копанием ям походной лопаткой».[141]
Требуя четкого выполнения приказов и распоряжений и добиваясь полного подчинения, младшие командиры и офицеры нередко использовали физическую силу. Сохранилось даже одно свидетельство убийства японским офицером слишком строптивого русского солдата.[142] Обычно нарушители отрядной дисциплины подвергались таким взысканиям, как наряд вне очереди, постановка по стойке «смирно» под ружье на определенное время и, в особых случаях, карцер. Вновь читаем у Виноградова: «Не помню почему, но раз я испытал это „удовольствие“ [два часа под винтовку]. Накладывали четыре кирпича в ранец, который надевался на несчастного бойца, плюс винтовка на плече, и он стоял два часа в конторе вахмистра, который не позволял шевелиться. Когда я выстоял положенное время, то под сапогами было мокрое место».[143]
Существовала и система поощрений. Отрядникам, неоднократно отличившимся в том или ином виде деятельности, выносились благодарности и вручались специальные значки. Известно, например, что существовали значки «За любовь к лошади» и «Отличник фехтования (на штыках)».[144] Отличники боевой подготовки получали повышенное денежное довольствие.
Денежное довольствие рядового асановца составляло 7–8 гоби (денежная единица Маньчжоу-го) в месяц, у ефрейтора – 10–12, унтер-офицеры получали до 24 гоби. Ежемесячное денежное пособие получала и семья военнослужащего. За рядового его семье выдавалось пособие в размере 30–40 гоби.[145]
Увольнения для рядового состава отряда разрешались только после первых трех месяцев службы, и то лишь в расположенный в непосредственной близости от гарнизона парк на берегу Сунгари. Здесь можно было находиться в военной форме и при штыке. Увольнение в китайский поселок Шанчай (Чичацзы?), находившийся в пяти километрах от военного городка, предоставлялось после полугодового обучения в отряде. В этом случае нужно было сдать форму и в целях конспирации надеть гражданскую одежду.[146]
Краткосрочный отпуск по месту жительства был введен, вероятно, не ранее второй половины 1940 года. Кроме того, известны случаи посещения родителями своих сыновей, служивших в отряде Асано, что делалось на основании письменного запроса, подаваемого в Харбинскую Военную миссию.[147]
В мае – августе 1939 года один из взводов отряда под командованием поручика Исино и фельдфебеля Шехерева находился в Тоогенском районе, где власти Маньчжоу-го выделили земельные участки для эмигрантов, желающих переселиться сюда из Харбина и других районов восточной ветки СМЖД. Тоогенский район имел важное стратегическое значение, располагаясь в непосредственной близости от советско-китайской границы в живописной долине реки Тайванхэ. Для освоения Тоогенского района сюда тянули железнодорожную ветку от станции Цзямусы. Отрядники несли охрану чиновников-землемеров, работавших в районе, а в августе предприняли карательную экспедицию против хунхузов, убивших 14 русских переселенцев. Асановцы настигли китайский отряд, насчитывавший около 150 человек, но разгромить его не смогли. В ходе короткой перестрелки китайцы отошли, потеряв трех человек пленными, которые в дальнейшем были отправлены на грузовой машине в Тооген, а русские вернулись на базу.[148]
