Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Ну просто ангелочки, — умилилась няня.

ПРИБЛИЖЕНИЕ ТЬМЫ

Теперь каждые два-три дня няня брала Эльфабу за руку и вела к Гвинетте играть с чумазой ребятней. Фрекс вернулся к проповедям, уходил из дома на восемь-десять дней кряду и пугал окрестных жителей своей всклокоченной бородой и религиозными убеждениями. Мелена вспоминала фортепианные гаммы на клавиатуре из цельного дерева, которую ей мастерски вырезал муж. Черепашье Сердце с приближением осени как-то размяк. Послеобеденные возлежания с ним утратили первоначальное буйство, стали нежнее. Мелена продолжала быть внимательной к Фрексу и принимала его ухаживания, но, что ни говори, муж уступал стеклодуву в постели. Какое блаженство испытывала она, когда губы квадлина касались ее соска, а руки, эти живущие по своим законам зверьки, ласкали ее тело. Мелена так и не познала квадлина, как Фрекса, не смогла заглянуть в его душу. Наблюдательная няня не преминула напомнить ей, что стеклодув воспитан в другой культуре.

— Какая разница? — лениво отмахнулась Мелена. — Люди есть люди.

— Не скажи, — возразила няня. — Разве ты не помнишь детские стишки?

И, с заметным облегчением отложив в сторону шитье, продекламировала:

В школе так всегда быпает:Девки учат, парни знают,А потом часы пробили —Парни сразу все забыли.Ну-ка повторим сейчасХитрую науку,Кто в стране живет у нас, —Чтоб развеять скуку.Гилликинцы умные,Манчики разгульные,Винки бесшабашные,А марраны страшные.Но всех хуже квадлины,Мерзкие создания,Глупые, как гоблиныПосле одичания.Они кровь младенцев пьют,А больных товарищейПервым делом в гроб кладутИ хоронят заживо.

— Ну что ты о нем знаешь? Женат ли он? Почему оставил свою Топкую трясину или откуда он там родом? Это, конечно, не мое дело, но…

— Да когда ты занималась только своими делами? — хмыкнула Мелена.

— Вот когда начну, сразу почувствуешь, — пообещада няня.

Вскоре после этого разговора они сидели за ужином во дворе у костра. Няня собиралась уезжать, от чего у Мелены поднялось настроение. Черепашье Сердце состряпал неаппетитное рагу из диких яблок, ветчины и сыра. Фрекс благодушно разглагольствовал. Память о дьявольском механизме — Драконе времени — мало-помалу сглаживалась, и закамышцы, хвала Безымянному Богу, снова стали приходить к священнику на строгие проповеди. Его двухнедельный миссионерский поход в Суходревье увенчался успехом. Наградой Фрексу стали кошелек с медяками и преданные, а то и откровенно фанатичные взгляды прихожан.

— Что если наше время тут сочтено? — рассуждал Фрекс, закинув руки за голову и откинувшись на спинку скамьи. Новообретенное счастье уже не удовлетворяло его. — Может, из Закамышья нам открывается другая дорога? Та, на которой нас ждут великие дела? Где уготована яркая судьба?

— Да будет тебе, — вяло ответила Мелена. — Девять поколений моих предков карабкались наверх — и вот, пожалуйста, я здесь, в богом забытом месте, по колено в грязи. Какая уж тут яркая судьба?

— Я говорю о духовных подвигах. Я не предлагаю ломиться в Изумрудный город и бороться за право стать личным исповедником Пасториуса.

— А почему бы тебе не предложить себя на пост духовника Озмы? — оживилась няня, представив, как зажила бы она в свете, добейся Фрекс такого положения. — Правда, пока она еще ребенок. Хотя… Ну поправит какое-то время ее отец — это недолго, как вообще у мужчин. Ты еще молод, Озма повзрослеет, и у тебя будет возможность управлять целой страной.

— Меня не интересует придворная служба, даже если новая королева станет Озмой Наисвятейшей, — отрезал Фрекс. — Мой долг — нести слово Божие попранным и угнетенным.

— Милости надо идти в Квадлинию, — сказал Черепашье Сердце. — Там попрано и угнетено.

Впервые за долгое время стеклодув упомянул о своей стране. Вспомнив недавний разговор с няней, Мелена отмахнулась от дыма и спросила:

— А почему ты ушел из Оввельса?

— Ужас, — ответил Черепашье Сердце.

Эльфаба, которая сидела у точильного камня и сосредоточенно давила муравьев, заинтересовалась и подняла голову. Все ждали от квадлина пояснений, но он, похоже, закончил. У Мелены екнуло сердце; предчувствие говорило ей, что вот-вот, в этот счастливый вечер, произойдет что-то страшное.

— Что значит ужас? — спросил Фрекс.

— Как-то мне зябко, — пролепетала Мелена. — Пойду накину платок.

— Или можно сразу стать духовником Пасториуса. — Няня попыталась вернуть разговор в прежнее русло. — Зачем отказываться? Наверняка со связями Мелены ты сможешь добиться приглашения…

— Ужас, — произнесла вдруг Эльфаба.

Ответом на ее первое слово было ошеломленное молчание. Даже желтая луна словно замерла между деревьями.

— Ужас? — переспросила Эльфаба, оглядываясь. Лицо ее оставалось серьезным, но глаза задорно заблестели: она поняла, чего добилась. Ей было почти два года. Длинные острые зубы больше не удерживали слов внутри нее.

— У-жас, — шепотом, смакуя, произнесла она. — Ужас.

— Иди к няне на ручки, Эльфи, посиди тихонько. Малышка послушно подошла, но села на самый краешек колен и выжидающе посмотрела на стеклодува.

— Черепашье Сердце думает, девочка говорит впервые, — благоговейно сказал тот.

— Да, и она спрашивает про ужас. — Фрекс пустил колечко дыма. — Если это не секрет, конечно.

— Черепашье Сердце плохо говорит. Его дело — дуть стекло, а слова пусть говорят Милость, Госпожа и няня. И теперь еще девочка.

— Скажи хоть немного, раз уж начал.

Мелена поежилась. Она так и не сходила за платком: ноги будто вросли в землю.

— В Квадлинию приходят рабочие из Изумрудного города и других мест, — начал Черепашье Сердце. — Они смотрят, нюхают и пробуют воду, воздух, землю. Хотят строить дорогу. Квадлины говорят, нельзя; квадлины говорят, плохо, нерабочие не слушают.

— Квадлины, надо полагать, не дорожные строители, — резонно заметил Фрекс.

— Наша страна очень ранима, — продолжал Черепашье Сердце. — У нас висячие дома и плавучие поля. Мальчики ныряют в мелкую воду за жемчужинами. Слишком много деревьев — не хватает света для травы. Слишком мало деревьев — поднимается вода, и корни плавучих растений не достают до земли. Наша страна бедная, но богата красотой. Жить в ней можно только по ее законам.

— Значит, вы противитесь строительству?