Повесть о Сергее Непейцыне - Владислав Глинка

Когда в назначенное утро подъезжали к дому Верещагина, где-то недалеко раздался сигнал трубы, и тотчас в стоявшем по другую сторону плаца длинном строении распахнулись двери, из которых прыснула ватага мальчиков в красных кафтанах. Резво прыгая через лужи на дороге, они рассыпались по плацу, а из двери всё выбегали новые — точно ягоды сыпались из лукошка. Через несколько минут лужайка пестрела красными кафтанами, которые, пронзительно крича, гонялись друг за другом даже между пушками, на что часовой не обращал внимания.

— Видать, перемена урокам. Не сильно строжат товарищей ваших, — сказал дяденька. — Сидите тут, а я пойду к подполковнику.

Инспектора не оказалось дома, и Семен Степанович прошел в другой флигель, откуда не скоро вернулся с молодым тщедушным офицером при шпаге и шарфе, которому и сдал племянников. Приказав следовать за собой, офицер, стараясь не запачкать башмаки и, наверно, оттого как-то странно виляя спиной, пересек плац и ввел братьев в тот дом, откуда давеча бежали кадеты.

— Постойте тут, liebe Kinder, я за вами пришлю унтера, чтоб на пригонку форменной одежды отвел, — сказал офицер сладким голосом и ушел, все любуясь на свои начищенные башмаки.

Широкий коридор освещался рядом окон. На другой его стене находились двери классных комнат. За ними слышались негромкие голоса. Братья стояли рядом, осматриваясь и прислушиваясь. Пахло масляной краской, мытыми полами. Но вот в конце коридора открылась дверка, вышел старый солдат с желтыми нашивками на плечах кафтана. Братья думали, что идет за ними унтер, но он держал в руке медный горн и затрубил сигнал. Не поспели прозвучать последние ноты, как застучали скамейки, загудели голоса, и в отворившиеся двери вышли учителя в зеленых мундирах, а за ними опять брызнули, посыпались кадеты. Некоторые устремились на плац, другие обступили братьев.

— Новики, новики! — кричали они.

— Вас откуда привезли? — спросил Сергея крепкий и широкоплечий, выше других ростом кадет с веселым лицом.

— Из Псковского наместничества.

— А уезда?

— Великолуцкого.

— А меня из самого Пскова везли. Отец там секунд-майором служил, да теперь в отставку вышел. Все-таки вроде как земляки. Хоть сами мы тульские. Твой отец кто?

— Он давно в пожаре сгорел.

— Деревня есть?

Сергей кивнул.

— Велика ль?

— Шестнадцать дворов.

— Наш брат — мелкотравчатый, — сказал кадет и, позванный кем-то, убежал в класс.

А из окружавшей братьев группы выдвинулся другой. Тоже высокий, но тощий, с бледным лицом, горбатым носом и ушедшим назад подбородком — как есть овца.

— А пырье масло у вас есть? — обратился он к Осипу.

— Нету, — ответил тот, растерянно взглянув на Сергея.

— А хотите я им вас угощу? Оно прекрасное, такое душистое, — усмехаясь, предложил кадет.

— Угостите, — сказал Осип.

Кадет выбросил руку с выставленным средним пальцем, приставил его ко лбу Осипа и с силой провел вверх по волосам.

Осип вскрикнул: «Ой!» — и на глазах его показались слезы.

— Баба! Баба! — закричали несколько окружавших кадетов.

— А вы знаете, каков бывает волос-крикун? — повернулся бледный надет к Сергею.

— Не знаю, да и знать не хочу, — ответил тот, чувствуя, что сейчас будет драка.

— А я все-таки вам покажу, — сказал любезным топом Осипов обидчик и поднял руку к виску Сергея.

Но тот, не дожидаясь прикосновения, левым кулаком отбил руку врага, а правым что было силы дал ему в ребро. Кадет охнул, отшатнулся, но тут же, закусив губу, бросился в бой.

Сергей встретил его ударом в овечью челюсть, но и сам, получив затрещину по носу, как говорится, свету невзвидел. Кадет сжал его запястье. Непейцын рванулся, кафтан затрещал, противник выпустил руку, и в следующее мгновение они схватились грудь с грудью. Кадет был выше и старался сломить дерзкого новика, перегибая его назад, но Сергей расставил ноги и, вобрав голову в плечи, буравил лбом горло врага, изо всех сил сжимая его грудь и спину кольцом рук. Видно, деревенские харчи пошли впрок — он почувствовал, что руки противника слабеют, и шатнул его из стороны в сторону, готовясь дать подножку.

— Капцевич, помогай, бей его! — хрипел кадет.

— Не смей мешаться! — приказал тот, что первым заговорил с Непейцыным. — Новику брат не помогает. Пусть один на один. — И через миг добавил: — Молодец, новик, не спускай обиды!

А Сергей, набрав воздуху, перехватился половчее, нажал еще, приподнял врага и вместе с ним грохнулся на пол, больно стукнувшись плечом, но не ослабив руки.

— Пусти! — взмолился побежденный. — Пусти, черт!

Сергей отпустил, но только для того, чтобы, распрямившись, нажать ему коленом на грудь.

— Будешь еще? — спросил он.

— Коли скажет «покорен», то пусти его, — наклонился кадет, что ободрял Непейцына. — У нас такой закон, понял?

— Ну, говори, что покорен, — потребовал Сергей. — Говори, а то задавлю.

Но тут тесно обступившие их мальчики вдруг попятились, и поверженный противник уставился вверх, выпуча глаза.

— Вот так поношение артиллерийскому мундиру от цивильного лица, — насмешливо сказал кто-то и с силой взял Сергея за шиворот.

В кругу кадетов стоял высокий офицер в полной артиллерийской форме — в красном кафтане с черными бархатными отворотами и обшлагами, в белом камзоле и панталонах, в пудре, — при шпаге и шляпе. Сергей не сразу узнал подполковника Верещагина. Осмотрев почти вырванный Сергеев рукав, выбившуюся из штанов рубаху и выпачканное кровью лицо, инспектор сказал:

— Выходит, в самый раз тебе про поединок-то читать досталось. Но куда делся дежурный подпоручик Ваксель, который вас с собой увел?

— Велел тут унтера ждать, а сам сразу ушел, — сказал Сергей.

— А с чего баталия пошла? Кто начал? Кто печенег, выходит? — Казалось, инспектор вот-вот улыбнется.

— Я как славянин, — сказал Сергей. — Он брата моего обидел.

— Как же, чем?

Непейцын молчал, соображая, как рассказать про пырье масло.

— Говори хоть ты, Лукьянов, только не ври, — повернулся Верещагин к побитому кадету.

— Я с ним, ей-богу, не дрался, господин полковник, — быстро и плаксиво заговорил тот. — Я ему ничего не сделал, а он как бросится на меня с кулаками…

— А брату моему ты тоже ничего не сделал? — угрожающе шагнул к нему Сергей.

— Молчи! — приказал Верещагин. — Когда спрашивали, небось не сказывал.

— Да раз он врет!

Глаза инспектора классов и Сергея встретились, и опять да губах подполковника мелькнуло что-то вроде улыбки.

— Вот прикажу обоих выпороть! — сказал он. Потом позвал: — Дорохов!

Кадет, подбадривавший Непейцына, шагнул вперед.

— Сведи драчливого новика в камору, чтоб рожу омыл, а потом в швальню обоих — скажи, я велел форму пригнать и рукав вшить.

Горнист в конце коридора подал сигнал, кадеты пошли по классам. Верещагин тоже направился в один из них.

— А я как же? — спросил Осип плаксивым голосом, когда Сергей со своим провожатым двинулся к двери.

— Ну, заревел! Телка, ей-богу, телка — «му» да «му»!.. — презрительно скривился Дорохов.

— Он сказал — кто дрался, выпороть велит… Сергей уйдет, — Осип пуще захныкал, — а меня за него…

— Брат за тебя в драку полез, а ты все о своей шкуре! — возмутился Дорохов. — Ну ладно, иди с нами.

Спустились с крыльца и через разъезженную дорогу перешли на луг, с которого убегали последние кадеты.

— Он пороть не велит, только грозится, — сказал Дорохов Сергею. — Наш генерал того не любит, да и сам инспектор добёр. А что Лукьянова отделал, то молодец, он всегда к новикам пристает, которые, думает, его слабее… Вот наш плац, тут нас строевой эксерсиции учат и летом лагерь разбиваем. А тот флигель большой — камора, куда сейчас идем, — там спим, тот — столовый, а деревья — сад генеральский. Туда одних лучших учеников пускают. Я там разу не бывал. Мне бы только в полевые полки выйти…

— Разве не всех в артиллерию да в инженеры?

— Нет, кто по математике слаб, тех в полевые выпущают.

Они уже пересекли плац, когда сзади раздался топот.

— Фомка нас догоняет, — сказал плетшийся следом Осип.

— Ты откуда? — спросил Сергей подбежавшего кучера.

— Барин к енералу здешнему зашедча, а я углядел оттеда — тебя повели, лошадей аж бросил… Ахти, Васильич, нос-то! Вот пятак медный, прикладывай. А кафтан!.. Кто же тебя? Дяденьке докладать аль самому кого вдарить?..

Фома даже вспотел от длинной речи и утер рукавом лоб, не разжимая, однако, грозно сжатого здоровенного кулака.

— Не тревожься, любезный, — сказал Дорохов, — я твоего барина веду одеть по-нашему. А ежели нос разбит, так и обидчику не поздоровилось.

Корпусная жизнь. Начальники. Отдых на 3-й линии