Последний орк - Сильвана Мари

В Далигаре царил почти такой же переполох, как десять лет назад, когда в город заявился ужасный Эльф. На уме и на языке у всех были Черные разбойники, которые громили и жгли южные земли. Промышлявшие сначала малыми бандами, теперь они превратились в настоящую армию. Черные разбойники не были орками, но зверства их росли из года в год: как часто случается, жестокость превратилась в азартную игру, соревнование, в котором каждый командир, словно соперник на турнире, старался отличиться перед другими.

Дабы хоть как-то отбиться от разбойников и защитить фермы, в наемники автоматически принимали всех желающих, но их практически не было: слава о южных бандитах уступала только слухам об орках Неведомых земель. Никому из впавших в совершенное уныние офицеров-вербовщиков не пришло в голову задавать Ранкстрайлу вопросы о его возрасте, и, не успев опомниться, юноша оказался в числе солдат легкой пехоты.

Получив астрономическую сумму в размере шестидесяти медяков и четырех сребреников, причитавшихся ему за первый год найма и отведенных на экипировку, Ранкстрайл должен был за оставшееся утро приобрести все необходимое. В полдень он должен был выдвинуться в сторону Южных гор, где бандиты разграбили и сожгли фермы и поля.

Ранкстрайл растерянно шатался по Далигару, ничего не соображая. Он плутал по пыльным и грязным узким улочкам, и по сравнению с Далигаром его родное Внешнее кольцо, со всеми своими лохмотьями, казалось ему страной изобилия. Во Внешнем кольце рядом с нуждой всегда находилось место надежде и веселью, воздух был наполнен ароматами, обещаниями сладостей. В каком-то смысле нужда не была абсолютной: не всегда что-то имелось, но и не всегда не было совсем ничего. На худой конец, оставались капустные и кукурузные кочерыжки или картофельные очистки, доставшиеся от тех, кому повезло больше и кто мог позволить себе выбрасывать кочерыжки и чистить картошку. В Далигаре же не было совсем ничего. Отовсюду сквозила отчаянная и мутная нищета, не имевшая ничего общего с той, привычной Ранкстрайлу, шумной и разноцветной. Он увидел детей с настолько тонкой, натянутой кожей, что через нее просвечивал череп, и почувствовал ужас при мысли, что они не переживут зиму. Он увидел матерей с настолько опустошенными взглядами, что даже плач младенцев у них на руках не приводил их в чувство.

Ранкстрайл находился уже почти на грани отчаяния, как вдруг ему встретилась взрослая женщина ростом не выше девочки. Ранкстрайл узнал ее: ребенком он видел ее, крутившую вертел с цаплями.

— Роса! — окликнул он; потом ему вспомнились слова дамы, и он обратился к маленькой, одетой в лохмотья женщине, словно к знатной госпоже: — Вы Роса, дама Народа Гномов!

Женщина остановилась и внимательно посмотрела на него. Потом лицо ее прояснилось, и она улыбнулась. Ранкстрайл подумал, что обращение «господин» или «госпожа» может быть таким же ценным, как звонкие монеты или цапля в подарок.

Роса узнала его сразу, несмотря на то что видела всего один раз в жизни, да и то когда тот был ребенком. Она рассказала, что после смерти дамы решила покинуть господский дом, привлеченная (а говоря точнее, обольщенная) слухами о справедливости Далигара, распространявшейся на все и на всех. Теперь уже поздно было раскаиваться — Далигар все равно этого не позволял, но, как бы то ни было, она тысячу раз предпочла бы несправедливость Варила справедливости Судьи.

Роса приютила Ранкстрайла на день и помогла ему в подготовке.

Половину денег парень потратил на меч, самый дешевый из всех дешевых. Тот оказался несимметричным, немного кривым, с помятой бронзовой гардой и деревянной рукоятью без яблока, потерянного в не самом триумфальном прошлом (меч принадлежал какому-то алебардщику, умершему после пьянки от солнечного удара). Он был слишком короток и легок для Ранкстрайла, и на клинке виднелась ржавчина, но все-таки это был меч. Лук со стрелами уже имелись в его вооружении — он сделал их для охоты на цапель, но они так же отлично годились для охоты на любое другое живое существо. Кирасу Ранкстрайл тоже смастерил сам, играя в кавалериста в блестящих на солнце доспехах: подбирая остатки металла у мастеров Среднего кольца, он скреплял их шкурами добытых на охоте зверей, чаще всего зайцев и барсуков. В итоге вид у Ранкстрайла был, вне всякого сомнения, угрожающий, но вместе с тем угрюмый и грустный. Его немедленно окрестили Медведем.

Оставшиеся деньги Ранкстрайл послал отцу. Роса познакомила его с подходящим, точнее говоря, с наименее неподходящим для этого человеком, и Ранкстрайлу, не имевшему другой возможности, пришлось довериться тому. Это был торговец духами, направлявшийся в Варил; помимо прочего, он потребовал целый сребреник за услугу, оправдывая это тем, что ему придется искать среди всех оборванцев Внешнего кольца нужный дом и нужного человека. Ранкстрайл не стал торговаться, но, облаченный в свою медвежью кирасу и крепко сжимавший в руках свой ржавый меч, пообещал, что если эти деньги не дойдут до его отца, то они, Ранкстрайл и торговец, хоть во льдах на другом конце мира, но еще встретятся. Глаза торговца как-то по-новому заблестели, и у Ранкстрайла возникло ощущение, даже уверенность, что деньги, все до последнего гроша, окажутся в руках отца.

Глава пятая

Из-за спешки новые солдаты посылались в поход как были, безо всякой подготовки.

Таким образом, Ранкстрайл отправился в путь на следующее же утро после зачисления в наемники. Ярко искрилось летнее солнце, и ласточки легко бороздили совершенно ясное небо лишь с несколькими редкими облаками. Небольшой отряд состоял из двадцати пяти мужчин — четверти взвода — и осла, навьюченного запасом хлеба на месяц. Точнее, не из двадцати пяти мужчин, а из двадцати четырех мужчин и одного подростка, но если кому-то это и бросилось в глаза, то он решил не углубляться в подробности.

Командовал ими высокий тип с большим носом и густыми черными усами; круглые глаза делали его похожим на одну из белых коров, пасшихся под стенами Варила, но выражение его глаз было далеко не таким умным и совсем не дружелюбным. При разговоре он растягивал «с» и «р», из чего Ранкстрайл заключил, что родом тот был из северо-западных областей; число его пальцев и зубов соответствовало норме человеческого рода, и Ранкстрайл решил, что командир был или большим счастливчиком, или большим подхалимом.

Юный солдат маршировал вместе со всеми, крайний в ряду, еще долго после захода солнца. Он ничего не ел, и пить ему было нечего. В списке вещей, которых ему не хватало, значилась и фляжка. В рисовых полях жажду можно было утолить в любой момент — в его пятнадцатилетнюю голову не пришла мысль о том, что на свете бывают места, где нет воды.

На привал остановились поздней ночью недалеко от дубового леса с быстрым ручьем. Ранкстрайл, привыкший бродить в рисовых полях целыми днями, с утра до вечера, нисколько не устал, но он слишком долго ничего не ел, и единственное, что было хуже голода, — это мучившая его убийственная жажда.

Как только отдали приказ «вольно», он бросился к ручью.

— Эй, паренек, — шепнул ему кто-то из солдат, — лучше подожди. Потерпи, пока не раздадут хлеб.

Солдат был низкого роста, с большим, видно, неоднократно сломанным в прошлом носом и волосами, заплетенными в косички на манер жителей Востока; у него не хватало изрядного числа зубов, а также трех пальцев на левой руке. Ранкстрайл не послушался. Он торопливо напился воды, его вырвало, и он еще раз припал к ручью.

Когда он наконец вернулся, командир отряда уже раздал хлеб: порцию Ранкстрайла делили между собой трое старшин, служивших наемниками уже не первый год.

— Тебя что-то не устраивает, парень? — спросил самый здоровый из них. — Хочешь есть — сиди на своем месте. Чем раньше усвоишь, тем раньше перестанешь оставаться в дураках.

Ранкстрайл поискал взглядом командира: тот и бровью не повел — спокойно лежал на камне и жевал свой хлеб, будто ничего не произошло, хотя он не мог их не услышать. Ранкстрайл, вспомнив свой опыт главаря банды, причислил его к разряду подлинных кретинов, потому что настоящий командир никогда не допустит несправедливости, тем более в том, что касается еды, ведь лишь совершенный идиот может отправляться на войну, когда один из его солдат не держится на ногах от голода и унижения.

Пришлось выкручиваться самому. Драться было слишком рискованно: если бы он проиграл — навсегда получил бы клеймо, если бы выиграл, что было трудно, но возможно, — рано или поздно они вернули бы ему долг, например разорвав его на кусочки. Но и не драться было нельзя — тогда бы он мог навсегда забыть об уважении к себе. Нужно было найти другой выход.

— Эй, паренек, да брось ты, — окликнул его солдат с косичками, разламывая свой хлеб, — я дам тебе кусок, держи половину. Если жевать медленно, то хватит настолько же, насколько целого…