Улица становится нашей - Василий Голышкин

Праздник последнего воскресенья

Улица, улица — первая, родная… Сколько их, улиц, будет еще в твоей жизни: больших и маленьких, узких и широких, шумных и тихих, городских и деревенских. Наверно, не все они будут вымощены радостью. Наверно, попадутся такие, которые захотят отгородиться от тебя высокими заборами, пришьют к воротам таблички со злыми собаками, обожгут косым взглядом. Все равно не трусь и не сдавайся, если тебе придется жить даже на такой улице.

Сегодня чужая, она станет завтра твоей, нашей, если сам ты останешься прежним: упрямым и смелым, как в детстве, честным и справедливым, как в детстве, веселым и находчивым, как в детстве, любознательным и неутомимым, как в детстве.

Завтра у Ленинской хлопотный день. Завтра праздник последнего воскресенья. Как жаль, что все спит на Ленинской и не у кого узнать, что это будет за праздник… Хотя почему не у кого? У бабки Матрены, например. Вот она с электрическим огоньком блуждает по двору своего «доходного дома» и высматривает что-то в потемках. Нет, Матрена ничего не знает о завтрашнем празднике. Другим забита ее голова. Дней пять назад у нее со двора пропали после стирки Санькины штаны и куртка. Но это ее не испугало, а, скорее, обрадовало. Матрена надеялась вдоволь поиздеваться над улицей, гордившейся своей честностью. Однако случилось так, что ей пришлось приберечь свое красноречие до другого раза. Куртка и штаны вернулись.

С тех пор бабка денно и нощно стережет свой дом, назначая в дозор то себя, то Саньку. Впрочем, Санька несет службу так, для видимости. И если не спит по ночам, то вовсе не в интересах бабки, а в своих личных, раздумывая над своей судьбой. Неужели так и будет он жить у бабки, промышляя на рынке?

Тихо-тихо… Только ветер, как в раковинку, свистит в пустое ласточкино гнездо под крышей, да бабка Матрена с электрическим огоньком в руках обходит свои владения.

Нет, она ничего не знает о завтрашнем празднике.

Может, о нем знает Валентина Сергеева, старшая вожатая зарецкой школы? Она тоже почему-то не спит: на белых занавесках окна видна ее тень — то с книжкой, то со стаканом чая в руках.

Знать-то знает, однако, в отличие от других вожатых, Валентина не только учит, как надо хранить военную тайну, но и сама умеет это делать. А праздник последнего воскресенья — это если и не военная, то, во всяком случае, такая тайна, которую зона «Восток-1» поклялась хранить на правах самой строгой военной секретности.

Вот о чем она может рассказать — это о двух справках-бумажках, привезенных ею из Москвы. Первая, написанная от руки на листе тетради в косую линейку и заверенная расплывшимся, как блин, штампом, подтверждала, что Александр Чесноков окончил 6 классов 1279-й средней школы. Вторая, напечатанная на машинке и украшенная лунным диском гербовой печати, ставила в известность всех, кого это могло заинтересовать, что вышеназванная школа не несет никакой ответственности за прошлые, настоящие и возможные уголовные преступления своего бывшего ученика Александра Чеснокова на том основании, что он был исключен из школы раньше, чем начал совершать эти преступления.

Праздник последнего воскресенья… Санька Чесноков… Однако при чем здесь Санька? Разве он имеет какое-нибудь отношение к празднику?

— Здравствуй, солнце, как хорошо, что ты сегодня есть!

Лялька Сергеева выскакивает на улицу и, перебежав дорогу, останавливается возле дома Таи Лебедевой, подружки по отряду. Ну-ка, ну-ка, где здесь кнопка потайного звонка? Ага, вот она. Раз, два, три… Три звонка. Три — значит, сбор общий. Лялька мчится дальше по улице. Она сделала свое дело — привела в действие электрическую цепочку зоны «Восток-2» и больше ни о чем не беспокоится. Тая Лебедева позвонит Боре Васильеву, Боря Васильев — Леве Киселеву и так далее.

Середина улицы. Дом № 55. Огромное, как палуба океанского парохода, крыльцо.

Крылечко — летний штаб зоны «Восток-2». Здесь Лялька ждет свой отряд. Вот уже бежит Тая Лебедева. За ней Боря Васильев. За ним Лева Киселев… Каждому, кто подбегает, Лялька дает билетик, предназначенный для вручения гостям из других зон. На билетике написано: «Штаб зоны «Восток-1» приглашает тебя на праздник последнего воскресенья. Начало в 10.00. Адрес: Ленинская…» Дальше следовал номер дома. Но номера почему-то на всех билетах разные. У Таи — № 16, у Бори — № 21, у Левы — № 48… Тут что-то не то.

— В билетах ошибка, — сказал Боря. — На них номера разные.

— Ошибки нет, — сказала Лялька. — Номера правильные.

— А почему разные?

— Потому что так нужно.

Нужно так нужно. Против этого никто спорить не стал. Какой интерес в самом начале знать, что будет!

Без пяти десять… Необычно выглядит в эту утреннюю минуту Ленинская улица. Необычно оживленно, необычно красочно. Флаги над коньками крыш… Дубки и березки, подпоясанные гирляндами цветов… Телеграфные столбы — как древние рыцари, нацепившие на руки железные щиты репродукторов. И люди, люди, люди… В окошечках, на крылечках, на лавочках, табуретках и стульях, выставленных из домов на улицу. Пионеры, как положено по форме, — в красных галстуках. Папы, мамы, дедушки, бабушки — с орденами, медалями, значками всех видов и отличий на груди.

Десять!

Взвился в небо и упал, рассыпавшись звонкими брызгами звуков, голос пионерской трубы:

— Внимание, внимание, говорит Ленинская… Говорит штаб зоны пионерского действия отряда имени Юрия Гагарина… Говорит зона «Восток-1». Начинаем праздник последнего воскресенья.

Последние слова репродукторов утонули в громе духового оркестра вагоноремонтного завода. Оркестр плыл вдоль улицы, держа курс на «Рощу космонавтов». Но вот тишина сомкнулась над Ленинской в ожидании нового сюрприза.

Он не заставил себя ждать. Ударили барабаны, и в пламени знамен появился хозяин зоны и праздника — отряд имени Юрия Гагарина.

— Воронок, — узнавала улица тех, кто шел в рядах пионеров. — Генка Юровец… Мишка-толстый… Елена Викторовна, учительница… Валерий Дмитриевич, завуч школы… Долгий… Борис Степин, секретарь заводских комсомольцев… Валентина Сергеева, старшая вожатая.

— Стой! — скомандовал Воронок, когда отряд подошел к дому № 16. — К церемонии приготовиться…

Люди насторожились.

— Саша Авдошкин! — крикнул Воронок в мегафон, обращаясь к дому № 16.

— Я, — тоненьким голоском отозвался дом и, распахнув калитку, выпустил на улицу маленького человечка в большой, как крыша, форменной фуражке, нарядного, яркого от веселых глаз, золотых пуговок на гимнастерке, от солнца, от знамен, от широкой, открытой улыбки.

— Саша Авдошкин! — сказал Воронок. — Сегодня, в день последнего воскресенья августа, отряд имени Юрия Гагарина посвящает тебя в первоклассники.

— Ура-а-а! — весело закричал отряд, сливая свои голоса с дробью барабанов и звуками горнов.

К Саше подошли Елена Викторовна и Валерий Дмитриевич.

— Я твоя учительница, — сказала Елена Викторовна и обняла мальчика. — А это наш директор Валерий Дмитриевич.

— Саша Авдошкин, стань в строй! — скомандовал Воронок. — Отряд, смирно! Налево… шагом марш!

И отряд во главе со своим председателем направился к следующему дому, чтобы посвятить в первоклассники еще одного мальчика или одну девочку с Ленинской улицы. Гости двинулись следом.

Так они шли от дома к дому, и маленькая колонна гагаринцев все росла и росла: впереди вышагивали будущие первоклассники, сзади — гости из других зон.

В воскресенье только чудо могло удержать Матрену дома. И никакие стихии: ни дождь, ни град, ни суша, ни наводнение, ни землетрясение — ничто не в силах было помешать ей занять законное место за прилавком зарецкого базара.

Но вот о наводнении и слыхом не слыхать, а бабка дома. В чем причина? В бумажке, в простом лоскутке писчей бумажки, которая попросила гражданку Старикову Матрену Трофимовну, проживающую по Ленинской, 73, принять в воскресенье членов уличного домового комитета для выяснения бабкиных нужд и потребностей.

«Нужд и потребностей…» Бабка ночь не спала, маясь над этими нуждами и соображая, какими потребностями огорошить членов домового комитета.

Размышляя над потребностями, бабка между тем не теряла времени даром и выкладывала внуку новость за новостью:

— Из Черного моря змей вылез.

— Сдох? — равнодушно спросил Санька.

— Берег покачал и назад ушел. Земля на Солнце садится. Ученые люди высчитали.

— Скоро сядет? — поинтересовался Санька.

— Кто ж его знает… — вздохнула бабка. — Может, мильон лет садиться, будет.

— Тогда ничего, — сказал Санька. — Жить можно.

А как жить? Как быть Саньке Чеснокову, если до него нет никому никакого дела.

— Александр Чесноков! — громко, так что в бабкином доме задрожали стекла, закричал кто-то на улице. Подождал, подождал и, не услышав ответа, крикнул еще громче: — Александр Чесноков!