Пропавший легион - Гарри Тёртлдав

— Вот где мы находимся, — сказал он, указывая пальцем на карту.

Склонившись к карте совсем низко, трибун с трудом прочитал слово «Имброс».

— О, прошу прощения, — вежливо сказал Апсимар, — читать при свете свечи не очень-то легко.

Он пробормотал что-то, вытянул вперед левую руку, и вдруг над картой неизвестно откуда появился яркий свет. На этот раз Скавру пришлось напрячь все свои силы для того, чтобы не удрать отсюда. «Нет ничего удивительного в том, что Апсимар сохранил превосходное зрение, — подумал он, постукивая зубами от страха, — у жреца всегда была наготове лампа для чтения».

После первой вспышки изумления еще больший страх пронизал трибуна до костей. Карта была очень подробной, даже с первого взгляда Марк видел, что она гораздо точнее тех, с которыми он встречался в Риме. Но земли и страны, обозначенные на ней, были ему совершенно незнакомы. Где же Италия?

Как бы грубо ни была сделана карта, италийский «сапог» не мог исчезнуть совсем. Он не находил его, как не находил и других известных ему стран.

Вглядываясь в странные очертания империи Видессос и ее соседей, читая незнакомые названия — море Моряков, Северное море, Видессианское море — он лишний раз понимал: то, чего он боялся с той минуты, как скрестил свой меч с мечом Виридовикса, произошло. Он подозревал истину еще при первом чародействе Апсимара. Это был чужой мир. Мир, из которого не было дороги назад.

Прощание со жрецом было скомкано. Как только Марк оказался на улице, он немедленно направился к ближайшей таверне. Он просто нуждался сейчас в стакане вина, а еще лучше — в целой бутылке, чтобы немного успокоиться.

Вино, похоже, оказало свое волшебное действие. Даже обладая колдовским могуществом, люди остаются людьми, сказал он сам себе. Зная все это, можно продолжать жить и даже преуспевать. Марк взял еще один стакан вина. Потом вспомнил о деле, от которого его отвлек Апсимар. Сможет ли он разыскать ту девушку со светлыми глазами? Трибун засмеялся. Интересно, какую роль играла любовь в борьбе между Фосом и Скотосом? В конце концов он решил, что это не имеет значения, и вышел из таверны

Глава 3

Сильные метели, которые, казалось, хотели смести все с лица земли, прошли, и зима неожиданно уступила свои права весне. Точно так же как и осенью, дороги Империи снова превратились в непроходимые болота. Марк, в нетерпении ожидавший известий из столицы, ворчал себе под нос, вопрошая, наделена ли рассудком нация, которая защищает копыта своих лошадей подковами и в то же время лишает себя возможности пользоваться ими в течение большей части года.

Деревья начали покрываться зеленью, и тогда с ног до головы забрызганный грязью гонец доскакал наконец до Имброса с юга. Как предсказывал Нефон Комнос и как надеялся Марк, он привез в своем кожаном планшете для документов приказ римлянам отправляться в Город, в Видессос.

Ворцез даже не скрывал своей радости, когда римляне покидали Имброс.

Хотя они и вели себя более или менее пристойно — во всяком случае, для наемников, — город с их приходом все равно отбился от рук. В большинстве случаев римляне следовали указаниям гипастеоса, но он слишком привык к тому, чтобы подчинение было беспрекословным.

К удивлению Марка, Скапти, сын Модольфа, пришел проститься с ним.

Высокий халога сжал руку трибуна двумя ладонями по обычаю своей страны.

Холодно глядя на римлянина, он произнес:

— Я думаю, мы еще встретимся, и в гораздо менее приятном месте. Для меня было бы лучше, чтобы этого не случилось. Но мы увидимся.

Не зная, что и думать об этом, трибун задал вопрос о летней кампании — нет ли каких-нибудь новостей. Скапти фыркнул при мысли об этих мелочах:

— Будет так же, как всегда, — сказал он и ушел в Имброс.

Пристально глядя ему вслед, Марк размышлял о том, так ли халога слепы в своей вере, как это утверждал Апсимар.

Марш в Видессос был приятным недельным переходом по равнине, поросшей виноградниками, сливами, тополями и ивами, мимо полей ржи и пшеницы. Эта земля, поля, ярко-голубое небо до боли напоминали Горгидасу его родную Грецию. Чудесный пейзаж и печаль по родине делали его одновременно и оживленным, и задумчивым.

— Когда вы наконец остановитесь? — не выдержал Виридовикс. — Еще один месяц — и не будет никакой разницы между этой дорогой и раскаленной сковородкой. Лично я не ставлю перед собой цели быть зажаренным заживо. А вино — неплохая штука, но я предпочитаю его в кувшинах, а не в виде гроздьев, налитых соком, если ты понимаешь, что я имею в виду. Что касается оливок, то о них скорее зубы сломаешь, чем съешь. А оливковое масло ужасно воняет и на вкус просто отвратительно.

Огрызаясь в ответ, Горгидас разозлился до такой степени, что утратил всю свою задумчивость. Марк поймал взгляд Виридовикса, ухмылявшегося за спиной раздраженного врача, и его уважение к кельту возросло, если можно так выразиться, на несколько дюймов.

Дорога шла под гору, и вскоре они оказались на берегу моря. Им оставался всего день ходьбы на север до столицы. Деревни и города виднелись по обе стороны дороги. Некоторые из них были довольно крупными, и их становилось все больше.

Проходя через один из больших городов, Гай Филипп сказал:

— Если это пригород, интересно, каков же из себя сам Видессос?

Марку хотелось думать, что столица будет все же менее внушительной, чем Рим. В полдень, на восьмой день похода, он смог сравнить свои предположения с реальностью, и реальность не утешила его. Город был великолепен. Он располагался на треугольном участке суши у самого пролива, который Зимискес назвал Бычьим Бродом. Название не слишком далеко уводило от истины, так как противоположный берег лежал всего в километре и, несмотря на легкий туман, можно было видеть пригороды столицы. Ближайший из них, как узнал трибун, назывался просто Напротив.

Насколько красив был сам город, настолько великолепны были и его предместья. С двух сторон столица была окружена водой, с третьей ее защищали мощные фортификационные укрепления — более внушительные, чем Марк даже мог себе представить. Сразу за рвом, глубина которого была не менее двадцати метров, шла высокая земляная насыпь, укрепленная фашинами и глиной. За ней возвышалась первая крепостная стена, высотой в десять двенадцать метров. Через каждые пятьдесят — сто метров высились сторожевые башни. Вторая стена, почти такая же высокая, как и первая, сложенная из более крупных камней, была возведена на расстоянии пятидесяти метров от первой и шла параллельно ей. Башни главной стены (не все они были квадратными, встречались и круглые, и восьмигранные) были расположены таким образом, чтобы огонь из них мог покрыть то небольшое пространство, которое бы ускользнуло от стрелков со стены.