Боярыня (СИ) - Даниэль Брэйн

Наверное, при богатых дворах конкуренция между холопами была посильнее, чем на знакомой мне съемочной площадке. Там все зависело от десятков других людей — агентов по кастингу и киноагентов, режиссеров, авторов произведений, сценаристов, продюсеров, здесь каждый получал ровно то, что заслужил: не столько преданностью, сколько умом и природной сообразительностью.

Афонька в два прыжка, не заботясь о том, что находился в церкви, подскочил к самому крепкому служке, вручил ему ящик, кивнул на возок, а сам вернулся ко мне и, подхватив под локоть, повел к возку. Он натянул такую маску озабоченности, что расступились даже священники, кое-кто покачал головой, выражая сочувствие, и только я боялась встретиться взглядом со стражей.

— Люди государевы, — с поклоном и очень почтительно позвал их Афонька, — ну, боярыня-матушка наша сомлела! Дверь открой, человече служивый!

Почему во всех фильмах так мало отдают экранного времени простолюдинам? Они должны быть главными героями. Никакие долларовые миллионеры, надевающие на себя вызывающего цвета трусы поверх костюма супергероя, не сравнятся с простым мужичком, которому хочется заработать или получить определенные бонусы. Афонька усадил меня в возок, отобрал у служки ящик и пристроил его ко мне в ноги, закрыл дверь, и я, похолодев, услышала, как ему что-то говорит стража.

Я была так закутана в плотные ткани, что фигурку Милостивой нащупать под одеждой не смогла. Решалось все или почти все, и это все зависело от мужика, неграмотного холопа. Если он принимал участие в заговоре, если он связан с убийцами моего мужа, он привезет меня прямиком к палачу.

— Куда? Ай, куда?.. — услышала я голос Натальи, и надежда на благополучный исход растаяла почти полностью. Мне остается молиться — что же, и в этом есть толк, потому что хочется верить в лучшее, даже когда умом понимаешь: лучшего не видать.

Лошади заржали, Афонька хлестнул их кнутом, Наталья нас не догнала. Возок разогнался и полетел по заснеженной улице, но куда?..

Я приказала себе не опускать руки. Даже в застенках палача у меня есть возможность требовать. Ведь есть она, не может ее не быть? Я же боярыня! Нет, я — мужеубийца. Пока не доказано обратное. Проклятые времена.

Принимая, что мне ничего не даст дорога, которую я увижу, я приоткрыла окно. Возок бежал ровно, но иногда подпрыгивал, и монеты в сундучке позвякивали. Если там достаточно денег, может быть, я смогу откупиться? Не от стражи, конечно, нет. Они не возьмут у меня ничего, у них служба, на которой они заработают в разы больше, если оправдают доверие высших чинов. Но… я могу попробовать откупиться от палача?

В памяти всплыло спасение. Тоже призрачное. Здесь все-таки был другой мир и обычаи были другие, взять хотя бы поклонение божествам — животным. Но все же: в одном из исторических фильмов был эпизод, когда осужденная вручила крест палачу, чтобы он пощадил ее, как свою сестру по вере. Было ли это правдой или сюжетным ходом, придуманным для эффекта, я не знала, но попытаться подобным образом спастись я была просто обязана. У меня есть фигурка Милосердной…

Пытаясь залезть под одежду, я всматривалась в то, что видела за окном. Боярские хоромы — нищенские домики — пристройки — сараи — башенки. Белый снег. Лапник — наверное, он несет религиозный смысл. Как и деревянные зайчики, обреченно сложившие лапки, и мыши, почему-то огромные, как коты. Снегопад разыгрался, люди с улиц поисчезали, вот бы и мне пропасть куда-нибудь?..

Если бы я не была беременна! Я попросила бы остановиться, выгребла бы часть денег, сколько смогла унести, и бежать. Но если бы я не была беременна, меня уже бы растянули на дыбе.

Возок резко свернул налево — я потеряла равновесие и чудом не завалилась набок. Послышался недовольный крик, а Афонька стегнул лошадей, и возок понесся по снежному полю: богатые дома больше не попадались, только хибарки, и ели, а может, сосны, или что тут росло, черт возьми… Еще поворот, потянулись рядочком молодые елочки, торчащие из сугробов, и высокая, белая с красным стена. Крики я слышала, несомненно, их слышал и Афонька, но скорость не сбавлял. Прекрасно, что здесь еще нет огнестрельного оружия — такого, что его можно в пару секунд привести в боевое состояние. И плохо, что возок тащат лошади, они устанут, споткнутся, и конец.

— Эй! Куда! — донеслось до меня страшное. — Куда, а ну стой!

— Боярыня Головина до ее императского величия! — заорал Афонька браво, и, видимо, никто еще не был в курсе, что я была подозреваемой в убийстве номер один.

Медленно — Афонька сбавил прыть лошадей — но мы проехали в ворота. Огромный двор, весь украшенный не только лапником, но и цветами, и флагами всех расцветок, полный людей, причем лишь часть из них была долгопола. В основном суетились и мерзли в расшитых кафтанчиках тощенькие красавцы. Я вспомнила любимый прием супергероики — зимой и летом полуголый герой, играющий мускулами, и рассмеялась. Нет, несмотря на то, что популярность и сборы у этого жанра зашкаливали, у меня были сотни причин его не любить. Неправдоподобие — первая.

Возок остановился, Афонька соскочил с козел, распахнул дверь.

— Оторвались, матушка-кормилица, ну, спеши! — умоляюще произнес мой спаситель. Что там про любимый троп «дева в беде»? Кто должен быть на его месте — роскошный и язвительный, двухметровый как минимум принц с кубиками по всему телу и полуголый, чтобы эти кубики были всем ясно видны? Вот она, реальность, вот кто спас меня — низенький, с козлиной бородкой холоп, еще и женатый. Ни драконом, ни наследником престола Афонька не обернется. Хотя как знать — про наследника… В это-то время!

— Вернусь, проси у меня что хочешь, — твердо сказала я ему на ухо, пока при всем честном и очень любопытствующем народе Афонька доставал меня из возка. — Деньги эти — твои. Забирай.

— Да что ты, матушка, — испугался Афонька и даже глазами захлопал. — За что же ты мне смерти лютой желаешь? Все видели ларчик-то! А ну как обвинят, что я украл?

А ведь он прав… Я кивнула, оставив решение на потом. Если я не успею, все будет бессмысленно.

Двор был местами почищен, местами утоптан. Идти мне было легче, чем по церковному двору или двору моего дома, и все же — я не шла, я плыла. Несла свое тело и свой живот, и, может, со стороны моих прежних, привыкших к суете и бешеным скоростям современников это выглядело красиво, величаво и женственно, но это было мучительно.