Апология, или О магии - Апулей

Итак, имеется пять обстоятельств, которые мне надобно разъяснить, ибо - насколько я помню - их обвинение касательно Пудентиллы основывалось именно на пяти утверждениях. Вот они. Во-первых, после смерти первого мужа она отнюдь не пожелала снова вступать в брак, но была-де принуждена к тому моим колдовством. Во-вторых, они полагают, что ее письма служат доказательством моего чародейства. Отсюда следует третье и четвертое: что на шестидесятом году она вышла замуж любострастия ради и что {79} брачное соглашение было подписано в поместье, а не в городе. Наконец, последнее и самое завистливое обвинение - касательно приданого: тут они изрыгнули весь свой яд, ибо тут-то и была их главная досада. А именно они утверждают, будто я еще в самом начале нашего союза выманил у любящей моей супруги огромное приданое, удалив для того всех свидетелей и уединившись с нею в сельской усадьбе. Все эти обвинения столь лживы, столь ничтожны и столь безосновательны, и поэтому опровергну я их столь легко и бесспорно, что вот как бог свят!- почти опасаюсь, как бы ты, Максим, и вы, заседатели совета, не подумали, будто я сам же нанял и подослал обвинителя, дабы иметь удобный случай принародно окоротить всех моих завистников. Поверьте же мне в том, что и так станет очевидно, а я изо всех сил постараюсь, чтобы вы не порешили, будто столь пустопорожнее обвинение - скорее моя лукавая выдумка, а вовсе не глупая затея вот этих дурней.

68. Теперь, покуда я буду вкратце рассказывать о событиях по порядку, с тем чтобы сам Эмилиан по рассмотрении дела был вынужден признаться, что неправ был в зависти ко мне и что весьма далеко уклонился от истины, вы тем временем вникните - очень вас прошу!- вникните с прежним, а ежели возможно, то и с большим вниманием в действительный повод и действительное основание сегодняшнего судебного прения.

Итак, Эмилия Пудентилла, которая ныне моя жена, родила от некоего Сициния Амика, с коим ранее состояла в браке, двух сыновей - Понтиана и Пудента. Амик умер при живом отце, сироты оставались под властью деда, и почти четырнадцать лет Пудентилла с достопамятным благонравием усердно воспитывала их, хотя столь долгое вдовство в столь цветущем возрасте было ей не в радость. Однако же дед мальчиков вопреки ее желанию старался свести ее с другим своим сыном - Сицинием Кларом и потому гнал всех прочих женихов, да еще и грозил, что ежели выйдет она за чужого, то он не завещает ее сыновьям ничего из отеческого их имения. Отлично понимая непреложность такового условия, благоразумная и отменно благочестивая женщина решила избавить сыновей от неизбежных в противном случае убытков и заключила брачное соглашение с кем было велено, то есть с Сицинием Кларом, но с помощью всяческих ухищрений откладывала свадьбу, покуда наконец не опочил дед мальчиков, назначивший их своими наследниками - причем с таким условием, чтобы старший годами Понтиан соделался опекуном брату. 69. Едва Пудентилла избавилась от помянутой докуки, к ней стали свататься первейшие из граждан, а она для себя рассудила больше не вдоветь, ибо ежели и могла еще стерпеть постылое одиночество, то долее мучиться телесным нездоровьем уже была не в силах. Женщина святого целомудрия, она прожила все эти вдовьи годы беспорочно, не подав ни единого повода к сплетне, однако же так долго воздерживалась от супружеской жизни и потому так ослабела от недвижности утробы, что чадородное чрево ее пришло в расстройство и она часто оказывалась у самого края погибели, изнуряемая непомерными страданиями. Врачи совместно с повитухами объявили, что причина болезни - отсутствие супружеских сношений, что с каждым днем недуг возрастает и приносит все более вреда, а потому, покуда дозволяют лета, надлежит поправить здоровье замужеством. Таковое решение одобрили все, а пуще всех вот этот самый Эмилиан, который только что без зазрения совести лгал, настойчиво твердя, будто Пудентилла вовсе и не помышляла о замужестве, покуда не была принуждена к оному злонамеренным моим чародейством, и будто только я один и осмелился с помощью заклинаний моих и зелий посягнуть на ее вдовство - ну прямо-таки словно растлить девственность. Не раз доводилось мне слышать, что лжецу надобно быть памятливым - метко сказано! А вот тебе, Эмилиан, не вспомнилось, что еще до моего появления в Эе ты сам же написал сыну Пудентиллы Понтиану, уже взрослому и жившему тогда в Риме, чтобы она выходила замуж. Дай-ка сюда письмо, письмоводитель, а лучше вручи его самому писавшему: пусть прочитает и пусть уличит себя собственным голосом и собственными словами. Вот это и есть твое письмо, верно? Почему же ты побледнел? Да, конечно,- краснеть ты просто не умеешь! Вот эта подпись твоя, не так ли? Читай, письмоводитель,- и я прошу тебя читать погромче, чтобы все поняли, в каком разладе у него язык с рукою и насколько наш с ним раздор меньше, чем его раздор с самим собою! (Оглашается письмо).

70. Ну как, Эмилиан, разве не ты написал то, что сейчас прочитано? "Я знаю, что она хочет и должна выйти замуж, но не знаю, кого она изберет". Тут ты прав: ты действительно этого не знал, ибо Пудентилла успела вполне понять твою ко мне злобную враждебность, а потому известила тебя только о предстоящем браке, но не стала называть жениха. Ты же по-прежнему полагал, что она собирается за брата твоего Клара, и в таковом ложном чаянии побуждал Понтиана дать матери согласие на брак. Значит, если бы она и вправду вышла за Клара - за этого деревенского неуча, за эту старую развалину!- если бы она за него вышла, ты бы говорил, что она-де по доброй воле и безо всякой магии давно уже собиралась замуж, но так как она предпочла человека молодого - да еще такого, каким вы тут меня описываете!раз так, то ты твердишь, что она действовала по принуждению и что вообще замужество всегда было ей противно. Ты не знал, бесстыжий ты мерзавец, что у меня в руках твое письмо именно об этом деле, ты не знал, что тебя уличит твое же свидетельство! А между тем это письмо, очевидно свидетельствующее о твоих желаниях, Пудентилла выбрасывать не стала и предпочла сохранить, памятуя о том, что ты не только лжив и бесстыден, но ничуть не менее того вздорен и ненадежен. Зато она сама обо всем написала в Рим своему Понтиану и даже подробно объяснила причины своего решения. Речь шла единственно о ее здоровье - что нет уже никакого повода терпеть и терпеть страдания: долгим вдовством и полным пренебрежением к собственному своему благополучию она стяжала для сыновей дедовское наследство и даже приумножила его усердным своим попечением; а теперь-де по божьей воле уже и ему - то есть Понтиану пора жениться, да и брату его настало время облачиться в приличную ему мужскую тогу, а потому-де пусть и ей наконец дозволят не мучиться более одиночеством и болезнью; а с другой стороны, пусть-де ничуть не опасаются лишиться материнской ее любви и не тревожатся о последней ее воле, ибо сколь предана она им была вдовою, столь же предана останется и после замужества. Я велю огласить список этого ее послания к сыну. (Оглашается письмо.)

71. Как я полагаю, из прочитанного совершенно ясно, что отнюдь не моей ворожбою была принуждена Пудентилла не упорствовать долее во вдовстве своем, но что она уже давно и по доброй воле подумывала о замужестве, а меня, вероятно, просто предпочла всем прочим. Почему таковой выбор столь почтенной женщины не делает мне чести, а вменяется в преступление,- этого я никак не понимаю! Зато меня весьма удивляет, почему Эмилиану и Руфину было столь горько это ее решение, в то время как другие, которые и сами прежде к ней сватались, нимало не обеспокоились, что вместо них она избрала меня. Мало того, поступая так, она подчинялась скорее желанию сына, нежели своему собственному,- и этого даже Эмилиан никак не сможет отрицать. Действительно, Понтиан, едва получив от матери письмо, сразу поспешил воротиться из Рима, опасаясь, как бы ей не достался в мужья корыстолюбец и как бы она - а такое часто случается!- не сделала мужа хозяином всего своего имения: по сему поводу он немало печалился и тревожился, ибо все его и братнины надежды разбогатеть зиждились на благосостоянии матери, потому что дед оставил им очень скромное наследство, а у матери имелось четыре миллиона, хотя немалая часть этих денег была взята в долг у сыновей, однако же без всяких расписок и только под честное слово - как и положено между родичами. Впрочем, этого своего опасения Понтиан не высказывал и вступать в открытые споры не осмеливался, чтобы никто не заподозрил, будто он не доверяет родной матери.

72. Вот так дело и колебалось между упорством матери и опасениями сына, когда вдруг - то ли случайно, то ли волею провидения - по пути в Александрию у них объявился я. Ей-богу, стоило бы сказать, что лучше бы мне было и вовсе тут не объявляться!- но нет, почтение к супруге моей не дозволяет мне молвить такое. Стояла зима. Изнуренный тяготами дороги, я довольно долго отлеживался у моих друзей Аппиев: они сейчас здесь, и я называю их по имени, дабы лишний раз выразить им любовь и уважение. Понтиан зашел навестить меня, ибо несколькими годами ранее в Афинах познакомился со мною через некоторых общих наших друзей, а потом и сам оказался связан со мною узами тесной приязни. Итак, он принялся всячески мне угождать, всячески заботиться о моем здоровье, всячески стараться, чтобы я его полюбил, а старался он потому, что вообразил, будто нашел наконец для матери своей подходящего мужа, которому можно спокойно вверить все семейное добро - бояться нечего. О намерениях моих он поначалу любопытствовал иносказательными обиняками, но когда понял, что я тороплюсь в дорогу и жениться отнюдь не склонен, стал упрашивать, чтобы я хоть немного помедлил: он-де хочет ехать вместе со мною, а на Сиртах-де в разгаре летняя засуха и бродят оголодавшие хищники, так что лучше уж дождаться следующей зимы, раз уж эту я потерял из-за недомогания. Нескончаемыми мольбами он добился от Аппиев, чтобы они дозволили перевезти меня в дом его матери, потому что там-де у меня будет более удобное жилье, да еще и вид на море, столь для меня милый, коим-де прямо из дома я буду любоваться вволю. 73. Так он изо всех сил уговаривал и наконец уговорил меня, а затем препоручил моему попечению мать и брата - вот этого мальчика. В общих наших трудах ему от меня выходила кое-какая выгода, и приязненная наша близость становилась все теснее. Между тем я выздоровел и по настоянию друзей принародно произнес какую-то речь в городском собрании: слушателей набралось превеликое множество, они громко выражали мне свой восторг, все вместе кричали "отлично!" и столь же единогласно требовали, чтобы я навсегда остался с ними и сделался гражданином Эи,- а едва они разошлись, Понтиан воспользовался случаем приступить ко мне с главною своею просьбой. Общий глас народа он истолковал как вещий глас божий и изъяснил мне свой замысел выдать за меня, если я не возражаю, свою мать, к которой-де сватаются очень многие, но он-де доверяет только мне и только на меня готов положиться во всех делах. При этом он твердил, что ежели я откажусь от такого бремени ведь предлагают-то мне не красотку, а женщину посредственной наружности, да еще и с детьми,- ежели я по этой причине откажусь и в ожидании красоты и богатства останусь до поры холостяком, то поведу себя не как друг и не как философ. Было бы слишком долго припоминать и пересказывать, как я ему возражал, и сколько между нами было нескончаемых препирательств, и сколько он меня просил, и как настойчиво просил и не отступал, покуда наконец не добился своего. Не то чтобы за целый год совместной жизни я не успел приглядеться к Пудентилле - нет! я заметил и оценил, сколь щедро одарена она добродетелями, однако же я с такою страстью жаждал странствий, что женитьба казалась мне в то время докучною помехою. Впрочем, вскорости я и сам захотел вступить в брак со столь достойною женщиною - захотел ничуть не слабей, чем если бы стремился к этому сам и никем не побуждаемый. Тут и Понтиан убедил мать, чтобы она предпочла меня другим искателям, а после принялся с непомерною ретивостью торопить свадьбу, так что мы еле-еле добились от него краткой отсрочки: до тех пор, пока он сам женится, а брат его облачится в мужскую тогу,- тогда уж и мы сочетаемся супружескими узами.