Туманы сами не рассеиваются - Карл Вурцбергер

— К чему вы это говорите? — с недоумением сказал фельдфебель. — Я вас что-то не понимаю.

— Ну, предположим, например, что мороз еще крепче станет, а против него не поможет никакая воля. Замерзшие руки нужно согреть, чтобы их не отморозить. Следовательно, у природы есть свои границы. И человек должен их учитывать.

— И в чем вы сами себе противоречите, — не согласился с Кольхазом Рэке. — Человек способен расширять границы собственных возможностей.

— Сам? — с некоторым недоверием спросил солдат. — Я думаю, что деятельность человека зависит от личных факторов. Как иначе объяснить, почему один становится чернорабочим, а другой — хирургом?

— На нашем предприятии работало почти десять тысяч рабочих, а директор был один. Однако и он тридцать лет назад был простым рабочим. Если позволяют условия, человек может достичь многого!..

— Это исключение, — перебил его Кольхаз. — Исключения были всегда, в любом обществе. Система же — это совсем другое…

— Система у нас сейчас действительно другая, — засмеялся Рэке. — Сейчас у нас в стране перед нами открыты все пути, и каждый выбирает себе тот, который ему по душе.

— Никто не может перепрыгнуть через собственные возможности, — упрямо стоял на своем Кольхаз.

— Однако каждый должен дерзать. Когда Лилиенталь на своем летательном аппарате первый раз поднялся в воздух, он не думал о том, что сделал первую крохотную ступеньку в завоевании мирового пространства, и каждый, кто пошел по его стопам, как бы продолжил его достижения.

Кольхаз пошевелил палкой угли в очаге, а затем тихо заметил:

— Вы, как я вижу, неисправимый оптимист. Вы в каждом, даже простом, человеке готовы видеть доктора Фауста. Однако на самом деле это не так.

— А как же?

Кольхаз присел на корточки и подбросил в костер новую порцию валежника.

— Один необдуманный шаг может привести все человечество к полному уничтожению. Надеюсь, этого вы не станете отрицать?

— Не стану. Однако замечу, что мы с вами потому и находимся в армии, чтобы воспрепятствовать такому безумному шагу.

Пламя в очаге несколько уменьшилось, так как валежник оказался не совсем сухим.

— Что мы с вами, собственно, представляем? — продолжал философствовать Кольхаз. — Маленькие, крохотные винтики в огромной машине. Все движется своим путем от детской колыбельки и до гроба. А самое ужасное заключается в том, что этому невозможно противостоять…

Люди бывают разные: одни видят все недостатки и ничего не предпринимают, чтобы их исправить, а другие — напротив, делают все, чтобы исправить их.

Кольхаз усмехнулся и тихо проговорил:

— Два один в вашу пользу.

— Мне кажется, что еще ни у одного поколения на земле не было так мало иллюзий, как у нашего, — подвел итог Ульф. — Пойдемте!

Встав на лыжи, они пошли дальше по направлению к заставе. У ворот их встретил дежурный и приказал:

— Сразу же идите в учебный класс!

— А что случилось? — поинтересовался Ульф.

— Там сами увидите!

Отряхнувшись от снега, Рэке и Кольхаз вошли в класс, где был собран весь свободный от несения службы личный состав. Гартман, исполнявший обязанности начальника заставы, тут же объявил обоим благодарность за отличное выполнение приказа.

Посмотрев сбоку на Кольхаза, Рэке заметил, что тот был явно растроган. Альбрехт, сидевший в первом ряду, встал и поздравил Рэке и Кольхаза с поощрением.

8

Холод не прекращался и в первые недели нового года. Выпал большой снег, укрывший толстым покровом всю землю.

Ульф после нескольких дней болезни (он болел гриппом и лежал в санчасти) вернулся в подразделение. Доложив о выздоровлении лейтенанту, он пошел в подразделение, где не было ни души. Придирчиво осмотрев, как заправлены койки в казарме, Ульф обратил внимание на фотографию и лист глянцевой бумаги, приколотые над кроватью Кольхаза. Лист бумаги был весь исписан мелким почерком. Это было стихотворение любовного содержания. На цветной фотографии была снята девушка с каштановыми волосами и карими глазами. Голову она чуть-чуть склонила набок, а вокруг рта у нее застыла еле заметная улыбка.

Ульф довольно долго рассматривал фотографию. Девушка выглядела умной, об этом говорил ее целеустремленный взгляд, энергичной, об этом свидетельствовал волевой подбородок, и в то же время чуть-чуть легкомысленной.

За этим занятием и застал Ульфа Раудорн, вошедший в комнату.

— А где остальные? — спросил его Ульф.

— Поль сегодня свободен, Шонер ушел в село, а Кольхаз тренируется в метании гранаты. Кениг — с ним вместе.

— Кольхаз тренируется? — удивился фельдфебель. — Как это он решился на такое?

— Он сам попросил ефрейтора позаниматься с ним. Мы тоже удивились. Вот уже несколько дней так… Мы и сами не поймем, что это с ним… Это все она!

— Кто она?

— Да вот эта девушка, — ефрейтор кивнул головой на фото.

— А я думал, что они так и не помирились,

— Все быстро выяснилось. Парень тот действительно оказался ее знакомым по институту. Девушка написала Кольхазу письмо, и все встало на свои места.

— Это, по-видимому, положительно сказалось на поведении Кольхаза. Такие знакомства или воодушевляют или же расстраивают человека.

Раудорн недоверчиво покачал головой:

— Думаю, что причину его перемен, нужно искать не в ней. По его лицу заметно, что он что-то пережил.

— Садись! — предложил Ульф ефрейтору. — И рассказывай!

Раудорн закурил и, немного подумав, сказал:

— У меня сейчас такое чувство, что он начал вживаться в коллектив.

— С какого времени?

— Трудно сказать, пожалуй, с рождества.

— А чье это стихотворение? — задумчиво спросил Ульф. — Может, он его сам написал?

— Нет, это, кажется, Евтушенко или кто-то другой из современных. В следующую среду у нас в клубе будет вечер, не забудь пригласить Трау.

— Хорошо…

— Да, к слову, ты, наверное, не знаешь о том, что Кениг хочет организовать небольшой оркестр, а?

— Нет, вот будет здорово!

— В первом взводе он нашел гитариста, в селе один парень играет на саксофоне, а другой — на ударных. Сам он неплохо играет на гитаре-бас. У них уже были две репетиции, играли неплохо. Ну, так не забудь пригласить на вечер Трау.

— Хорошо.

Готфрида Трау Рэке разыскал в школьной библиотеке. Он сидел на лестнице и листал какую-то книгу.

— Не подходи ко мне близко, — сказал он и закашлялся. — Видишь, я простужен, — и он показал рукой на горло, замотанное теплым шарфом.

— У меня это уже было, — усмехнулся Ульф и полез вверх по лестнице. — Меня в лазарете так напичкали таблетками, что теперь мне никакие бациллы не страшны.

— Смотри, я тебя предупредил! — Трау поставил книгу на место, поздоровался с Ульфом за руку и, глядя на него поверх очков, сказал: — Уж если ты разыскиваешь меня в школе, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Я то тебя знаю.

— Скажи, ты в следующую среду свободен? Вечером, разумеется.

— В среду… Подожди… — Трау перелистал блокнот. — Я свободен, если моя простуда меня окончательно не свалит с ног. А что случилось?

Ульф объяснил, а затем добавил:

— Откровенно говоря, никто не знает, куда он нас может завести со своими стихами. Именно потому мы тебя и приглашаем. Ты в поэзии лучше нас всех разбираешься.

— Ну, не больно уж сильно и я разбираюсь.

— Речь пойдет о теории стихосложения, метрике и тому подобном…

— Понятно.

— В общем, мы ждем тебя… Да, чуть было не забыл спросить у тебя, кто такой Евтушенко?

— Евтушенко? Известный советский поэт… русский лирик, если я не ошибаюсь… А почему он тебя заинтересовал? — спросил Трау.

— Да так просто… Он хороший поэт?

— Очень популярный, особенно у молодежи. Кое-какие стихи у него спорны.

— А ты его стихи читал?

— Подожди… — Трау снял с полки тоненькую книжицу.

— Вот его «Избранное». Прочти сам, тогда и поймешь.

Ульф взял книжицу и положил ее в карман.

— Так не забудь, в среду! — крикнул он с порога. — Пометь в своем календарике: среда, двадцать часов!

9

В ночь на среду началась оттепель, а утром пошел дождь. Снег сразу же потемнел, а кое-где образовались даже небольшие лужицы. Дождь шел почти весь день. Небо было затянуто тучами, пробиться сквозь которые солнцу удалось только один раз, и то ненадолго. Вечер выдался темным.

В половине восьмого клуб заполнили пограничники, по приглашению комсомольского бюро пришли парни и девушки из близлежащего села. Но Трау еще не было.

Ульф Рэке сидел за круглым столом у окна. Свободный стул рядом с ним был предназначен для учителя.

Кольхаз занял место в первом ряду. Он казался спокойным и уверенным в себе.