Письма о науке. 1930—1980 - Пётр Капица

Самая большая трудность, с которой я столкнулся,— это снабжение разными мелочами, даже такими, которые производятся здесь. Сейчас я объясню Вам, в чем тут дело.

Вы понимаете, советская промышленность растет потрясающими темпами, и все делается для того, чтобы ее рост был организованным и хорошо спланированным, так что и вся система снабжения и производства тоже хорошо спланирована и организована. Но снабжение завода, который работает по определенному плану, может быть в деталях установлено в начале года, и потребности завода выражаются, естественно, в очень больших цифрах. Подобная система, конечно, совершенно не подходит для снабжения лабораторий. Я писал и говорил руководству, что лаборатории должны снабжаться иначе, и мне кажется, что здесь начинают признавать, что система снабжения научных учреждений должна быть изменена. Сейчас, например, нам требуются четыре прутка фосфористой бронзы. В начале года мы не знали, что они нам потребуются. Теперь мы должны их получить в виде исключения, для этого требуется разрешение заместителя секретаря[36] тяжелой промышленности, а это означает массу переписки, и она будет одинаково обширна, независимо от того, требуется ли нам 10 килограмм, 10 тонн или 10 вагонов материала. Таким образом, хотя институт и получает достаточно денег, а промышленность работает вполне прилично, мы тем не менее снабжаемся очень плохо.

Все это, конечно, временно, через два-три года все изменится, но пока это не изменилось, мы долиты жить и работать. А Вы знаете, как медленно двигается и меняется бюрократическая правительственная машина, особенно сейчас, когда все интересы направлены на рост промышленности, а интерес к науке носит весьма академический характер. Когда заходит речь о том, чтобы приобрести что-нибудь за границей, то хлопоты почти те же самые. Нам дают вполне достаточно иностранной валюты, но чтобы получить что-нибудь, вам снова надо составить план в начале года. И затем все ваши заявки должны пройти через некую контролирующую организацию, которая должна удостовериться, что данный предмет не может быть приобретен в Союзе. <...> И это относится как к малым предметам, так и к большим. Можете представить себе, сколько нам приходится писать и какое ужасающее количество людей мы должны держать, чтобы проделать всю эту бюрократическую работу. Полагаю, что все это в конце концов изменится, но сейчас Вы можете понять, какую огромную помощь Вы оказываете, посылая мне всевозможные мелкие партии обычных предметов. И в этом причина тех трудностей, о которых Вы с удивлением пишете в своем письмо.

Я знаю, что в своем руководстве лабораторией Вы придаете большое значение экономии и финансовому благополучию. И в Вашем письме я ощутил некоторый конфликт между отеческим отношением ко мне, стремлением помочь и позицией директора Кавендишской лаборатории, стремящегося вести дело как можно эффективнее.

Пусть победит отец!

В конце концов Вам нечего жаловаться, поскольку после того, как я покинул Кавендишскую лабораторию, у физического факультета [Кембриджского университета] осталась лаборатория стоимостью в 25 килофунтов, оснащенная самым лучшим криогенным оборудованием, и я должен отметить, что у Вас останется еще пятизначный капитал в запасе. У Вас будет несколько прекрасно подготовленных работников, таких, как Пирсон, Лаурман, мисс Стеббинг. Конечно, Вы можете сказать, что Вы потратили на это много сил, но даже если Вы тянули за канаты, то обеспечил эти канаты я. <...>

И Вам не следует ворчать, если у Вас останется на несколько сот фунтов меньше, чем Вы рассчитывали. Вспомните о моем положении. Совершенно одинокий, наполовину скованный и очень несчастный. Все мои надежды вернуть немного счастья основаны на ожидании начала моей работы, а без Вашей помощи и сочувствия это невозможно. И если Вы займете формальную позицию, то я — конченый человек. <…>

После всего, что я Вам сказал, Вы сможете понять, почему мне так хочется получить всевозможные материалы в количествах, даже превышающих те, которые мы имели обычно в Мондовской лаборатории. Там у нас была возможность получить все, что нам было нужно, в магазинах, а здесь, вообще говоря, мы этой возможности лишены. Конечно, обо всем этом я буду писать Кокрофту, и он доложит это дело Вам.

Следующий очень важный для меня вопрос — это помощь Пирсона и Лаурмана. Их помощь необходима мне для того, чтобы начать работу в лаборатории и эксплуатировать ее установки в первый период. Вот почему мне так хочется их получить. Вам не следует опасаться, что я задержу их так долго, как я пожелаю, по той простой причине, что у меня нет денег, которые побудили бы их остаться здесь надолго. Лаборантам и ученым здесь платят очень мало. Я, например, получаю здесь по официальному курсу только половину, а в действительности из того, что я получал в Кембридже. Но чтобы жить скромно, мне больше не надо, и я никогда не жаловался на свою оплату. Иметь благоприятные условия для работы — вот все, что мне сейчас нужно...

Теперь о Джоне [Кокрофте]. Я очень тронут тем, как он действовал, и высоко ценю его помощь. К сожалению, не вижу, как бы я мог компенсировать его за его работу в Англии, но я не сомневаюсь, что Вы проследите за тем, чтобы он был должным образом вознагражден. Но когда Джон приедет сюда, я сделаю все возможное, чтобы он приятно провел здесь время, и обеспечу ему что-нибудь вроде бесплатной поездки на Кавказ или в Крым. Вы же знаете, что в сердце моем есть немало чувства благодарности.

Я написал Вам длинное письмо, и я надеюсь, что оно даст представление о моей жизни и моем положении, которые далеко не завидны. А также надеюсь, что могу рассчитывать на Ваше сочувствие и поддержку, и знаю, что получу их, так как Вы всегда были добры ко мне, особенно сейчас, когда я так нуждаюсь в этом. В своем нетерпении скорее приступить к работе я пытался подгонять Вас, и Вам не надо сердиться, потому что это вполне естественно. Не ждали же Вы, что я попрошу Вас задержать работу на ожижителе? Не ждали? Тогда все в порядке[37].

Я написал Вам длинное письмо, и если оно Вам понравится, я буду продолжать делать это. Говорить с Вами для меня удовольствие, и я надеюсь, что Вы не будете возражать.

Сердечный привет Вам и леди Резерфорд. <…>

Любящий Вас П. Капица

27) П. А. М. ДИРАКУ 5 марта 1936, Москва

Дорогой Поль,

Я давно уже собирался написать тебе, но сначала у нас были заботы с мальчиками — оба болели, Питер[38] провел в постели почти месяц с воспалением среднего уха, а потом заразился гриппом Андрей. И наконец, и у меня было воспаление среднего уха, и я даже сейчас все еще несколько глуховат на правое ухо. Довольно скучная история. Но в остальном дела идут не так уж плохо. Мы вполне готовы к установке научного оборудования из Кембриджа.

Все, что прибыло, находится в хорошем состоянии, но нам очень хочется как можно скорее получить дубликаты установок, потому что их отсутствие задерживает начало работы. Я очень устал ждать. Почти два года выброшены из активной работы — какая досада! Библиотека моя приведена в порядок, и я уже получаю все журналы и начал читать. Приступил также к чтению лекций[39].

Но здесь, в Москве, я очень тяжело переживаю отсутствие общения с учеными. У них тут нет настоящего научного общества, все они загружены лекциями и озабочены тем, как заработать денег на пропитание. Я часто думаю о Резерфорде: ведь мог же он в Канаде, совсем один, делать замечательную работу. Это говорит о том, что даже в такой обстановке можно работать.

Анна деятельно помогает мне в моей переписке, и мы рассчитываем получить загородный дом под Москвой, чтобы можно было наслаждаться лесными прогулками.

Жду с нетерпением лета, надеюсь, что ты сможешь приехать, чтобы пожить с нами. Приезжай в любое время и на любое время. Я устрою визы и все прочее.

Буду рад услышать от тебя о жизни в Кембридже и о том, что происходит в науке.

Кстати, получил ли Бор портрет Резерфорда, выполненный Гиллом?[40] Анна сказала мне, что он был ему послан, но от Бора я не получил никаких вестей. А ты? Портрет был послан ему от твоего и моего имени.

Сердечный привет от нас обоих. Надеюсь, что у тебя все в порядке.

Всегда твой П. Капица

28) В. И. МЕЖЛАУКУ 25 апреля 1936, Москва

Многоуважаемый Валерий Иванович,

Строители не поправляются. Тот график работ, по счету уже четвертый после Нового года, и который мы составили 19-го на совместном совещании, <...> — сорван по многим пунктам. По жилому строительству так же скверно. Обещанных двух смен нет. Сегодня днем, например, работает всего пять маляров. К полам не приступлено. Стекла в разбитые окна и не собираются вставлять и т. д. и т. д. Ясно, что срок окончания лаборатории — 1-го мая и жилстроительства — 25-го мая выдержан не будет. Мы готовы приступить к работе, приборы в основном получены, мастерская есть, основной кадр людей есть, и вся задержка в строителях. Я не знаю, что мне делать? Если бы тут касался вопрос внутренней жизни института, где я хозяин и за всякие недостатки я ответственен, то я уверен, что я смог бы найти способы навести порядок и добиться того, чтобы работа выполнялась; и если у нас будет институт плохо функционировать, то Вы, конечно, будете иметь полное основание это поставить мне, как ответственному лицу, на вид.