Записки бесчувственного - L. L.

внешним миром. Меня не покидало ощущение того, что за мной кто-то наблюдает. Будто бы в кромках деревьев кто-то есть и этому, кому то, что-то нужно от меня. Болела голова. Краем глаза я посмотрел на свои руки и заметил то, что локтевом сгибе остались следы от инъекций. Я насторожился и понял, что меня хоть и выпустили, но выбраться от сюда будет не легко. Мне нужно было что то решить и понять как действовать, но я не мог даже подняться с земли не то, ч чтобы предпринимать какие то действия. Я снова потерял сознание.

Когда я очнулся наступил день. Приподнявшись я отряхнулся и решил во чтобы то не стало выбираться от сюда.

Я прошел несколько километров, прежде чем я понял, что у меня начались галлюцинации. Всё вокруг казалось не настоящим и неосязаемым. Нагнетала давящая атмосфера.

Я шагал и понимал, что я в бездне, от которой не спрятаться.

Вокруг не было ни души. Да, что там ни души, я не встретил даже животных, что было достаточно странным явлением для такого густого озеленения.

Спустя несколько часов я набрёл на красивейшее дерево. Оно зомбировало меня замертво, я смотрел на него, не мигая несколько минут. Я присел, облокотившись на дерево и понял то, что всё происходящее со мной за последние несколько суток было банальным сном. Но я не мог проснуться. Это жутко пугало меня. Расслабившись я понял, что нужно ждать. Время – единственный союзник в этой истории.

Я не мог знать, сколько прошло времени, но очнулся я на берегу, ощущая сильнейшую боль в груди. Поблизости не было никого. Сильный ветер трепал волосы. Девушка, с которой я был знаком довольно непродолжительное время – исчезла. Не осталось ни её машины, ни следов от неё. По земле были разбросаны мои принадлежности для рисования. На одном из листов бумаги была изображена русалка. На обратной стороне листа, красовалась запись: «Я показала тебе изнанку твоего сознания. Ты иной. Когда-нибудь я заберу тебя. Встретимся у озера, в том самом месте, в то самое время».

Я свернул лист и поместил его в задний карман джинсов. Выкурив сигарету, я собрался и неспешно направился домой. Я тщетно старался забыть об этой истории. Но я ждал. Я ждал встречи с ней, зачеркивая цифры на календаре.

Темнота чувств

Темнота неуязвима. Я был убеждён в этом почти тридцать лет. Без малого тридцать лет.

Четверть века я был влюблён в холод и черноту.

Я умел писать в темноте, без единой свечи, лишь потому, что она моя стихия. Тёмная, чёрная, беспробудная стихия – темнота. Мрачность и дым – моё второе имя. Я всегда уважал чёрный цвет. В нём довольно не мало привилегий и разности.

Свет – весьма «относительная относительность». Свет до умопомрачения обманчив и хитрив, а темнота, напротив. Темнота, она настоящая. Она затягивает и никогда не обманывает. Входя в тёмный коридор тянущихся друг за другом переулков, мы на подсознательном уровне готовимся к неизведанному. Но лишь единицы могут действительно узнать, прочувствовать и разглядеть всю привилегированность тёмных коридоров, переулков, комнат и крыш. Таинство темноты уникально и очень любимо мной, хотя – бы потому, что тьма любит одиночество, её не нужно ни с кем разделять, в отличии от света.

Особенно приятны, красивы и притягательны безмолвные библиотеки без света. Бывали, когда – ни будь в библиотеке без света? Нет?! Так, представьте! Пыльные стеллажи, неутомимый запах книг и далеко одиноко стоящая свеча. Только лишь для того, чтобы разглядеть фамилии авторов и название книг на корешке. Завораживает, не так ли?! У меня даже есть предложение о том, чтобы книги расставляли по их принадлежности к тьме и свету. И время посещений было бы не плохо утвердить после полуночи. Для тёмных конечно же. При таком раскладе вещей добавилось бы намного больше романтизма и исключительного интереса.

Но сейчас не об этом.

Я много читал. Очень много читал. Я мог читать одновременно до десяти книг. Странно, но факт. А как по – другому? Как успеть перечитать и прочувствовать прекрасности нескончаемых произведений? К слову, я никогда не читал про любовь. Для меня это было чуждо, совершенно недосягаемо. Любовь как раз – таки была для меня светом, когда я относился к тьме. В меня влюблялись, да, но сам я никогда не чувствовал ничего в ответ. Да и в общем то не хотел. Возможно от части боялся. Боялся того, что я способен на чувственность. Ведь я не осознавал до конца, могу ли я чувствовать? По мне так, я всегда был бесчувственным циником. И знаете, что? Мне это нравилось и полностью, всецело меня устраивало. Я был убеждён в том, что любовь, влюблённость и чувственность – это слабость. Большая людская странность и несусветная слабость которая приводит к боли и душевным мукам. Я видывал страдающих, влюблённых личностей. Хотя их наверно сложно назвать личностями так как таковыми все эти люди по сути не являлись. В общем неутешительное зрелище. Слабое, безвольное, бесхарактерное месиво – вот, что остаётся после неразделённой любви. Бред, да и только, во всей его красе и превосходстве. Разве кому – то это нужно? Возможно – да. Подумав об этой никчёмности, я отплюнулся, привстал и побрёл на кухню, закурить. Я подумал о том, что распахнутое окно и прохладный ветерок, легко несущийся из темноты внесёт новые мысли в мою голову.

Холодный, ночной чёрный воздух выстрелил мне прямо в лицо через оконную раму. Ветер защипал виски, а сигаретный дым глаза. Я смотрел в черно – синюю бездну неба и думал, о чем – то своём, о том, о чем не пишут. Сделав последнюю затяжку почти из тлеющей сигареты, я решил заварить кофе. Крепкий, свежезаваренный кофе – это прекрасно. Вы не находите, что всё прекрасное имеет выдающийся тёмный цвет? Будь то тёмное ночное небо с проблесками звёзд, будь то кофе, черный и крепкий кофе.

Сделав первый глоток горячего напитка, сладкая радость разлилась в груди. Новые и свежие мысли самостоятельно пришли в сознание. Я взял только, что заправленную чернилами ручку, зажёг одну единственную небольшую свечу и продолжил писать.

Я довольно часто писал ночами почти в кромешной темноте. Это не значило, что мне не нужно было ходить на работу, или заниматься другими делами. Как только на порог опускалось солнце и вносило свет, мне в ту же минуту становилось не по себе. Я поднимался из – за, стола, шёл умываться и