Записки бесчувственного - L. L.

видел её глаза, они являлись своего рода ключом к ней. Это было странно и давало ощущение того, что будто за ним кто-то следит.

За этой загадочной дверью пряталось неприметнейшее окошко, которое было запрещено открывать.

Как мне объяснила Шеён, это вход твоей боли в сознание. Отворив его, ты будешь уничтожен силой своей же печали и грусти, прожив с ней в муках около одной ночи. Не более того, ибо те, кто решался отворить это окно дольше не протягивали.

Он всегда имел некий соблазн разбить это окно и почувствовать то, что оно могло мне дать. Но как только эти мысли посещали его, в ту же минуту появлялась она. Обнимала его за плечи и в такие моменты ему казалось, что его пробивает заряд молнии. Очень остро он её чувствовал и ему не могло это не нравиться.

По сути это была в прямом смысле, неземная любовь.

Несколько секунд они целовались с неистовой нежностью, прежде чем его одолела нотка неудержимой злости. Как-то по-особенному на него действовали эти стены. Он развернулся, выпустив её из рук, резко ударил ногой в то самое окно, которое вызывало в нём огромный интерес и бурю эмоций.

Стекло разлетелось. Подул сильный холодный ветер, который сносил с ног и из чёрного квадрата бездны посыпались острые осколки льда.

Лёд сильнейшим образом ранил их обоих. Это было мучительная боль, которую не смог бы вынести обычный человек.

В какой-то момент в его сознании прозвучал голос, будто исходящий из канализационного люка:

– Ты должен отпустить её!

Через мгновенье один из осколков скользнул по его шее и наступила кромешная темнота.

Очнулся он на полу, в ванной.

– Почему в ванной?! – пробормотал он.

На теле кровоточили раны, но боли я он чувствовал. Просто его окружало много крови, а в голове творился сумбур, вертелись какие-то слова, фразы, которые он не мог собрать ни в единое предложенице.

Голова…, да голова, я чувствовал, что у меня болит голова.

– Ударился, когда падал – подумал он.

Он чувствовал не только головную боль. Он чувствовал пустоту. Будто бы в груди образовался квадрат, через который фонил холодный воздух и осколки льда от окна рвали оставшуюся грань его плоти.

Он должен был вернуться. Должен был вернуться за ней. Он не мог дать остаться ей там одной, в этой холодной черноте. Он взял книгу и начал искать дверь. Его поиски окончились часа через три. Обычно он быстрее попадал в проход к двери, но сегодня система дала сбой, и он запутался в лабиринтах льда.

Ему было холодно. Невыносимо холодно. Подойдя к двери вплотную, он не обнаружил там её глаз. Он испугался. Страх распластался по его застывшим от холода венам.

Дверь была избита. Похоже, что её изрезали ножами. Ножами изо льда, того самого.

Толкнув дверь от себя, он обнаружил то, что внутри всё было в снегу. Справа в углу от окна, стояла фотография в белой рамке. На ней была изображена Шеён. Снимок был изрезан и испачкан кровью. Опустившись на колени, он взялся за голову и понял, что это конец. Сильнейшая боль растерзала оставшуюся плоть, и он почувствовал, как его душа вышла в окно, в тот сокрушимый холод. В эту секунду он понял, что произошло то, чего он боялся всю жизнь и не жизнь тоже, обрести и потерять единственную любовь.

Очнулся он в белой палате, совершенно потеряв счет времени. Палата была заставлена стеллажами с тысячью книг. Он приподнялся, и его голова закружилась. Он вернулся в первоначальное положение. Через пару минут к нему подошел парень, со шрамами на лице и отрешенным тоном произнёс:

– В твоей палате достаточно книг, возможно ты сможешь найти именно ту, с которой всё началось.

Темнота скрытой сущности

Я устал. Устал видеть этот мрак, эту несуразную мрачность, которая окружала меня вот уже двадцать пять лет. Я не видел света, хотя и писал про него, пытался вообразить, как он легко касается моей белоснежной кожи и дарит тепло. К слову я не знал, что такое тепло солнечного света, ибо меня окружали сырость, мох и темнота.

Нет, я не был вампиром и не жил в склепе, как Вы уже успели подумать. Я был зависим от тьмы. Она являлась моим опиумом и давала мне жить, хоть я и сам изредка мечтал о солнце.

Выходил я только после полуночи. Не далеко от моего дома располагалось старинное кладбище, я любил там прогуливаться. Газончик, знаете ли очень импонировал.

Какие-то записки сумасшедшего, не иначе, скажете Вы.

Одной из таких обыденных ночей я вышел на улицу и неспешно побрёл к озеру. Луна и вода – завораживающий тандем. Я присел на берегу, стал любоваться и писать. Писал я как ни странно дневной пейзаж. Вот такое вот восприятие вещей, наоборот. Довольно эксцентрично.

Спустя несколько часов уединения во главе с красками и самими собой, я заметил всплеск воды.

– Рыба. – подумал я.

Надо же, здесь еще кто-то водится. Странно отыскать какую-либо живность в этом забытом Богом месте. Хотя, возможно ему оно и тоже пришлось бы по нраву. Удивившись, я продолжил писать, так сказать с натуры.

В воде кто-то продолжал отчаянно плескаться. Или кто-то ?! Я подошел вплотную к воде, попробовал температуру и вздрогнул. Вода была ледяная, несмотря на то, что июль вступил в свои права, кажется позавчера.

Просидев на корточках еще пару секунд, я уже было собрался встать и продолжить работу, как ко мне подплыла темноволосая девушка. Цвет её глаз ярко мерцал при свете луны, да так изящно, что я и вовсе забыл о том, что я здесь делаю.

– Как ты можешь плавать в такой ледяной воде? – удивлённо спросил я девушку.

– Ну, градусов восемь, вполне не плохая температура для тренировки духа. – явно смеявшись надо мной, произнесла она.

– От куда Вы? Где Вы остановились? Кроме моего дома, в этой глуши больше ничего не сыщешь, да и как минимум палатки я не наблюдаю.

Я нахмурился от осознания того, что ей возможно нужно будет предложить ночлег, потому что идти, в радиусе, где-то 70 километров ей точно было не куда.

Повернувшись к луне, она нырнула, ответа не последовало. Интерес брал верх и мне хотелось расспросить о том, как она сюда попала. Машина? Она приехала сюда, чтобы искупнуться в чистой воде, чистой и ледяной воде. Вот сумасшедшая девчонка. Пока я думал об этом она вынырнула и подплыла ко мне.

– Я из соседнего города Питэрнайт.

– Хм. – нахмурился я. – Не слышал