Кряка - Борис Тихомолов

Девочки сидели у костра, ёжились, поводили плечами, хлопали ладонями по щекам - давили комаров. Комары в станице не редкость - кругом вода, лиманы. Но здесь - рта открыть невозможно! Дина, дуя на горячий чай, забывшись, потянула в себя воздух и тут же поперхнулась комарами. Аня Титаренко, словно в наказание за насмешливые глаза, была ужалена в веко. Глаз вздулся и заплыл.

- Ну вот, - засмеялась Аня, разглядывая себя в зеркальце, - как в сказке у Пушкина. Теперь я Повариха.

Не ложились долго - мешали комары, да и не хотелось лезть в душную палатку. А под утро, едва заснули, - суматошный крик в загоне.

Выскочившая первая Вера Бирюк увидела испуганно сбившихся в кучу утят и вдоль проволочной сетки тени двух каких-то бегущих животных, похожих на крыс, только крупных.

Вера взвизгнула, и ноги сами понесли её в палатку. Нырнула с разгона, налетела на Аню, и они пребольно стукнулись лбами.

Тревога так же быстро улеглась, как и поднялась. В наступившей тишине было слышно, как Вера и Аня, охая, растирали ушибленные лбы.

- Слушай, Вера! - сердито спросила Аня. - У тебя по зоологии какая отметка?

- П-пять, - чувствуя подвох, неуверенно ответила Бирюк. - А что?

- Я бы на месте учителя двойку тебе пожалела бы. Ондатры испугалась.

- Ну, теперь она хорошо запомнит ондатру! - засмеялась Елизавета Петровна. - Давайте спать, девочки, а то скоро вставать.

Утром поднялись измученные, вялые. У Ани - распухший глаз, у Жени губа, у Дины на лбу, между завитушками каштановых волос, - шишки от комариных укусов.

Елизавета Петровна, сидя на раскладушке, торопливо расчёсывала светлые, коротко подстриженные волосы.

- Аня, сегодня ты дежурная, - : сказала она.

- Да, да, я знаю, - ответила Титаренко. - Сегодня мне распоряжаться.

Надела тапочки, накинула косынку на голову, вышла из палатки. И тут же возглас:

- Ой, девочки, как тут хорошо-то! Выходите скорее!

Лиман спал. Никем не потревоженная ровная гладь воды, словно в зеркале, отражала розоватое небо, стволы камышей, зелёные пучки чакана. Солнца ещё не было, но первые лучи его уже нанесли позолоту на далёкий горизонт, на прибрежные холмы, на макушки деревьев.

Тут и там, словно пробуя горло, робко вскрикивали лягушки. Утята, задрав головы, топтались у проволочной сетки, просили есть.

- Ути! Ути! - закричала Аня. - Сейчас, сейчас накормим! - и тут же распорядилась: - Всем! Всем! Всем! Кормить и поить утят! Вера, Дина, Женя, несите воды, остальные - корм!

Сто двадцать наполненных кормушек опустели в пять минут. Наевшись, утята отходили в сторону, ложились, наводили порядок в своём нехитром туалете. Кому мало досталось, всё ещё бегали от кормушек к поилкам, стуча носами и хлюпая.

Больше всех трудился Кряка со своей шайкой. Набив себе зобы, они, толкаясь, бесцеремонно пробились к дощатой перегородке и принялись громче всех кричать, чтобы выпустили к воде.

Выпускать утят собрались все. Девочки волновались не меньше своих питомцев.

Такой торжественный момент!

- Прямо хоть оркестр выписывай, - сказала Аня, поднимая доски.

Утята качнулись, загалдели и всей массой ринулись в широкий проход. Началась давка. Мутный водоворот из жёлтых утиных носов, чёрных бусинок глаз, грязного клочкастого пуха забурлил, закричал. Слабые были тут же опрокинуты, смяты, сильные лезли по головам, топча своих товарищей.

Елизавета Петровна выронила ведро из рук:

- Ой, потопчат, потопчат! Загораживайте скорее!

Лида и Вера, перепрыгнув через загородку, закричали, замахали косынками, стали теснить возбуждённое стадо. Дина с Женей подбежали к выходу, присели, перегородили руками. Поток уменьшился. Поверженные, грязные, с выпученными глазами, утята поднялись, раскрыли рты, бросились к воде.

Порядок был восстановлен. В проходе, мелькая клювами, неслась, извиваясь, всклокоченная узкая лента. Вбегая в воду, утята принимались сразу же плескаться.

Становясь на дыбки, смешно махали кривыми отростками крыльев.

Держались утята дружно, плотным стадом. Плавая среди чакана, ныряли в мелководье, далеко не от плывали. Девочки едва успели привести в порядок палатку, приготовить мешанину для утят, завтрак для себя, как ровно к девяти часам, точно по привычному графику, у база раздалось: "Пи-и! Пи-и!" - пришли покушать.

Увидев утят, девочки ахнули: чистые, белые-белые, пушистые и даже важные.

Второй завтрак был куда вкуснее. Густая мешанина из отрубей, комбикорма и костной муки.

- Кушайте, уточки, кушайте! - раскладывая корм, приговаривала Юля Марьина.

- Растите, уточки, растите на два пуда! - смеялась Дина.

Поели утята и опять ушли: бултыхаться у берега, ловить лягушат, доставать с илистого дна червячков. Через три часа пришли снова.

Девочки встречали их с радостью. Они очень гордились, что приучили утят к дисциплине.

- Какие вы умненькие, хорошие! - умилялась Юля. - С вами ни забот, ни хлопот!

- Оказывается, совсем нетрудно утят на лимане выращивать, - сказала Дина. - Правда ведь, Лида?

- Правда, правда! - согласилась Лида, взяла Кряку на руки, прижалась к нему щекой.

Кряка вытянул шею и закричал: "Кря-кря!.." Дина захлопала от радости в ладоши, подбежала, затормошила утёнка:

- А ну ещё!

"Кря-кря!.." - прозвучало в ответ.

- Урра-а-а! - закричала Дина. - Наш Кряка будет уткой!

Известие это обрадовало всех. Девочки брали по очереди Кряку на руки и, смеясь от удовольствия, слушали её "кря-кря". Ну конечно, это утка! Селезни кричат совсем по-другому.

С этого дня Кряку стали ещё больше баловать:

кормить из рук, угощать всякими вкусными лакомствами. Вечером, во время ужина, Кряке разрешалось ходить возле стола, выпрашивать кусочки. И, когда ей вместо обещанного мяса, которое она очень любила, давали горелую корочку, Кряка злилась и норовила ущипнуть за голую ногу. Она была большой и важной, и на голове у неё рос хохолок. Как-то, в одно из своих посещений, дед Моисеич, прикинув Кряку на руке, сказал:

- Два кило будет, не меньше. Хорошая, очень хорошая утка, породистая! Берегите её на племя. И шайку её тоже берегите. На выставку пойдут...

Приехавший как-то к девочкам на лодке с уловом рыбы Серёжа чуть не лопнул от зависти.

- Конечно, - сказал он, - с такими утками на любую выставку возьмут! и зло посмотрел на Кряку.

"Противная утка! - подумал он. - Встретить бы где-нибудь в камышах да голову свернуть! Прославила на всю станицу. Только об этом и говорят. Хоть глаз не показывай".

Наверное, Кряка взгляд Овсиенки оценила по-своему.

"Кажется, он хочет чем-то меня угостить!" - подумала она и, дав сигнал своей свите, поплыла вслед удалявшемуся челноку.

Серёжа, толкаясь шестом, смотрел вперёд и не заметил, как за ним, пробираясь среди редкого камыша, тянулась белая верёвочка из утят.

Путь был непривычно большой. Так далеко Кряка ещё не заплывала, и поэтому она очень обрадовалась, когда увидела среди тёмно-зелёного чакана других уток.

Поклонившись несколько раз и сказав скороговоркой: "Кя-кя-кя-кя!" Кряка принялась знакомиться. Свита её - сорок девять утят подплыли и тоже стали знакомиться. Со всех сторон доносилось оживлённое:

"Кя-кя-кя-кя" (это кричали уточки), и что-то вроде звонкого шипения молодых селезней: "Кря-а-а-а! Кря-а-а-а!.."

Но хозяева не очень-то были расположены к пустым разговорам. Они, словно по команде, перевернулись вниз головой и замахали в воздухе лапками.

Кряка покрутила головой налево, направо, хотела обидеться", но передумала и только было примерилась нырнуть сама, как вдруг услышала своё имя.

Кто-то, ахнув, сказал:

- Кря-а-ка!..

Кряка повернула голову: на челне с шестом в руках стоял Овсиенко. Выражение лица его было не очень-то добрым, поэтому Кряка, сделав предупреждающий знак своей шайке, отплыла на всякий случай в сторону.

Серёжа задыхался от негодования. Два километра толкался он до девчачьего база да два обратно. Устал, натёр мозоли на ладонях, и вот пожалуйста - чужие утки да ещё эта вредная Кряка, из-за которой он уже пострадал.

Всё сводилось к тому, чтобы гнать их обратно. Это значит - к четырём проделанным километрам прибавить ещё четыре. Да и гнать их как-то неудобно. А если кто увидит? Сразу же подумает, что здесь дело нечисто. Опять шум, опять скандал - и пропал тогда на веки веков мотовелосипед!

У Серёжи от злости даже слезы на глазах навернулись.

- Противная, вредная утка! - застонал он, сжимая одеревеневшими пальцами шест. - Дать бы тебе сейчас по башке!..

Кряка насторожённо закрутила головой.

Крикнув тревожно: "Спасайся!" - она изо всех сил заработала перепончатыми лапками. Все сорок девять утят, мгновенно развернувшись, сразу же бросились удирать вслед за Крякой.

Если бы их движение было направлено в сторону своего база, то Серёже осталось бы только шлёпнуть шестом по воде раза два, присвистнуть вдогонку, и всё бы обошлось без лишних волнений. Но тут, увидев, что Крякина стайка мчится в самую середину его стада, Овсиенко, желая её опередить, сильно оттолкнулся шестом.