Принцессы Романовы: царские дочери - Марьяна Скуратовская

Над могилой Самборский выстроил маленькую церковку. Впрочем, и в деле с постройкой церкви не обошлось без интриг и препятствий. «Архитектор, весьма не доброхотствующий России, построил Греко-российскую церковь не как было представлено в проекте к русскому двору, но в виде, представляющем надгробную пирамиду, и столь тесную внутри, что ни иконостас не мог вместиться, ни священник в алтаре не мог иметь свободное хождение вокруг престола. Это устроено было таким образом с той целью, как меня некоторые уверяли, чтобы по перенесении гроба, запереть оную и прекратить священнослужение, а с тем вместе и положить конец той преданности, которую народ, приходящий на моление, изъявлял покойной палатине, а по этому поводу России и ее Императору. Но таковые злоумышления остались тщетны, – писал Самборский. – Как наша православная церковь, так и гроб Великой княгини пребывают и доселе в своем достоинстве и народном уважении. С подобающим благоговением служение совершает в оной избранный мною священноиерей Николай Музовский, по представлению моему определенный Его Императорским Величеством – моим преемником…»

Андрей Самборский служил в этой церкви и жил подле могилы Александры Павловны до лета 1804 года, когда из-за болезни он вынужден был вернуться в Россию. Но на его место приехал священник Николай Музовский, и на протяжении всего XIX столетия в церкви-усыпальнице проводились богослужения.

В России Самборскому выдали казенную квартиру в Михайловском замке. Он поселился там и устроил в домовой церкви что-то вроде алтаря памяти Александры Павловны, разместив там пять икон, которые сопровождали ее во время пребывания в Австрии и не были помещены в церкви-усыпальнице – и парадные одежды Александры Павловны, которые он купил на распродаже ее вещей в Вене. Он больше не женился и всю оставшуюся жизнь служил сохранению памяти прекрасной, так рано умершей великой княжны Александры Павловны, которую он любил всем сердцем.

Только последний год своей жизни отец Андрей Самборский провел не подле своих святынь, а на даче в Александровке, недалеко от Царского Села. Дело в том, что его дочь Софья, бывшая замужем за первым директором Царскосельского лицея В. Ф. Малиновским, скоропостижно скончалась в 1812 году, через два года за ней последовал и ее супруг, и на руках Самборского остались двое их осиротевших детей. Пришлось отцу Андрею оставить службу и посвятить себя внукам. Вместе со своей незамужней дочерью Анной (той самой, которая сопровождала его в Венгрию) он переехал в Александровку, где и скончался в 1815 году.

Эрцгерцог Иосиф четырнадцать лет носил траур по своей обожаемой супруге. Четырнадцать лет – огромный срок для принца крови! И всю жизнь, согласно воспоминаниям близких, хранил светлую память о первой жене своей, столь безвременно почившей. Согласно закону, он унаследовал внушительное приданое Александры Павловны, но строго исполнял ее предсмертные указания: выплачивал пенсии и вспомоществования всем, кому таковые назначила его покойная жена.

Только под давлением родных он в 1815 году женился на принцессе Гермине Ангальт-Бернбург-Хоймской. Но казалось, несчастного эрцгерцога преследует проклятье… Гермина умерла через два года после свадьбы, в возрасте двадцати лет, родив мужу близнецов. Правда, на этот раз дети – мальчик и девочка – выжили. В 1819 году Иосиф женился на принцессе Марии Доротее Вюртембергской, и этот брак наконец оказался длительным: Мария Доротея родила мужу пятерых детей и пережила его на восемь лет. Эрцгерцог Иосиф скончался в 1847-м, на 71-м году жизни. Интересно, что обе его супруги приходились Александре Павловне родственницами. Впрочем, это как раз весьма распространенное явление в королевских семействах того времени.

В 1805 году, во время антифранцузской кампании, Австрия опять показала себя неверным союзником России, и общее недовольство и гнев русских вызвал в памяти недавнюю кончину Александры Павловны и те страдания, которые она перенесла всего за пятнадцать месяцев пребывания в Австрии. В 1806 году Гавриил Романович Державин написал стихотворение «Эродий над гробом праведницы»:

Прочь, Фурья зависти, от гробаБлаженной и не смей взглянутьТы на него, когда внутрь злобаТерзает тайно твою грудь!

Теките ж к праведницы гробуО, влах и серб, близнец славянИ, презря сокровенну злобу,Ее лобзайте истукан, —Клянясь пред Всемогущим БогомСим нам и вам святым залогом,Что некогда пред ним ваш мечВ защиту веры обнажится…

Как урны глиняны, скудельны,На круговратной зиждясь дске,И зданья буйно вознесены на рыхлосыпчатом песке,Так точно все через коварствоРаспространившиеся царстваИ козни славныя страныВ коротко время разрушатся,Страстьми своими сокрушатся,И след их будет местом тьмы…

Врожденно русским есть геройство,И ваше нам подобно свойство;Одним бы солнцем греться нам!Не разделяет тех пространство,В ком кровь и ум, и дух один…

«Фурья зависти» – это, конечно же, главная обидчица покойной палатины: императрица Мария-Терезия. Она, кстати, ненадолго пережила палатину, скончавшись в 1807 году и оставив по себе недобрую память.

Брак Александры Павловны и эрцгерцога Иосифа так и остался единственным – и неудачным! – опытом родства между Домом Романовых и австрийскими Габсбургами.

В 1807 году известный скульптор И. П. Мартос создал по просьбе императрицы Марии Федоровны памятник Александре Павловне, который был установлен в Павловске, на берегу речки Славянки. Мраморный памятник на постаменте из лабрадора оказался очень удачным. Василий Жуковский был так потрясен красотой этой скульптурной группы, что даже посвятил ей стихотворение:

И ангел от земли в сиянье предо мнойВзлетает; на лице величине смиренья;Взор в небо устремлен; над юной головойГорит звезда преображения.

Стихотворение снабжено прозаическим отрывком, описывающим памятник: «Художник умел в одно время изобразить и прелестный характер и безвременный конец ее; вы видите молодую женщину, существо более небесное, нежели земное; она готова покинуть мир сей; она еще не улетела, но душа ее смиренно покорилась призывающему ее гласу; и взоры, и рука ее, подъятые к небесам, как будто говорят: да будет воля Твоя. Жизнь, в виде юного Гения, простирается у ее ног и хочет удержать летящую; но она ее не замечает; она повинуется одному Небу – и уже над головой ее сияет звезда новой жизни…»

Во время Великой Отечественной войны фашисты буквально сравняли Павловск с землей: так же как Петергоф и Екатерининский дворец с парком. Часть парковых скульптур была вывезена в Германию, а часть – не представлявшую интереса для Рейха – не поленились взорвать. Так был уничтожен и памятник Александре Павловне. Правда, сохранилась мраморная композиция, которую Мартос представлял императрице в качестве образца для будущего памятника: она хранится в Русском музее.

Усыпальницу Александры Павловны в Иреме посещали в 1814 году ее старший брат, император Александр I, и сестры – великие княгини Мария и Екатерина Павловны.

А за четыре года до них, в 1810 году, могилу посетил русский генерал В. Б. Броневский, оставивший запись об этом: «Дворец в Офене теперь совершенно пуст; палатин после смерти своей супруги никогда в нем даже на время не останавливался. Во дворце мебель, все вещи сохранялись в том виде, в каком они были при жизни Великой княгини. Так, на открытом фортепиано лежала тетрадь русских арий; эрцгерцог отметил своей рукой песню „Ах, как скучно мне на чужой стороне“, которую его супруга пела в последний раз в жизни. Привратник узнав, что мы русские, тотчас привел к нам священника, живущего здесь при гробнице Александры Павловны, – имя магическое для обожавших ее венгров… Жители всегда называли ее покойною королевою. Гробница ее находится в деревушке, населенной сербами в 10 верстах о[т] города. Отец Николай (Музовский) заслужил здесь великое уважение. Крестьяне протестантского исповедания приходят к нему из дальних деревень, он читает им Евангелие на немецком языке; по праздникам же посещают церковь его добрые сербы из соседних деревень… Всякому известно, с каким восторгом Александра Павловна принята была на пути ее к столице Венгрии и в самой Вене. Благосклонность ее, доступность, кротость, пленительное обращение и неземная красота, подобно магическому жезлу, покорили сердца благородных венгров; вся нация видела в ней опору, надежду и утешение. Политические мечтатели не замедлили распространить пустые слухи, основанные на чрезмерной преданности и любви к ней народа, особенно славян греческого исповедания, которым через покровительство ее, доставлены многие преимущества, касающиеся до свободного последования обрядам своей церкви. Сии пустые слухи огорчали Великую княгиню; она однако ж своим откровенным поведением умела рассеять несправедливые подозрения осторожного двора, но не могла охладить очарованной ею нации. Любовь народа при последних днях ее жизни достигла до фанатизма. Недостаточное движение до разрешения ее от бремени, которое не совсем было счастливо, и твердая пища, как полагают здешние медики, были главнейшей причиной преждевременной ее кончины. Но другие уверяют, что она умерла в девятый день от родов по обыкновенным причинам, и сие гораздо вероятнее. К несчастью, имели неосторожность объявлять любопытному народу каждый день по два раза, что королева находится вне опасности, как вдруг ее не стало, и невозможно было скрыть ее смерти. Сначала никто не хотел верить, но вопли горести и отчаяния, унылый звук колоколов и печальный вид придворных привел в движение народ, между коим и доселе не истребилось ложное мнение о причине ее смерти, и те из них, которые допущены были до гроба, видя бездыханное тело обожаемой королевы, думали, что она только покоится сладким сном, требовали и умоляли возвратить ей жизнь. Опустим завесу на сие печальное происшествие; не будем верить несправедливым толкам легковерных людей и не будем обвинять народ добрый, но всегда легкомысленный».