Вас снимает скрытая камера! - Наталья Александрова

– Так что вопрос с прокуратурой остается открытым.

– Я что знала, то и рассказала, – обиделась Валентина, – хочешь верь, хочешь не верь…

– Да я верю… – рассеянно проговорила Надежда, глядя на женщину с кулоном. – И куда он ушел-то, к кому, раз уж ты все знаешь?

– Ой, я же самое главное забыла рассказать! – спохватилась Валентина. – Ведь он же к бабе ушел! Представляешь, нашлась такая, которая его подобрала и жить к себе пустила!

– Вот как… стало быть, жена, проживши с ним много лет, сразу же поверила во все плохое, а посторонняя женщина не поверила…

– Брось ты, Надя, – убежденно сказала Валентина, – просто некоторым женщинам так замуж хочется – готовы за Чикатило выйти!

Надежда присмотрелась к женщине с усталыми глазами. Вряд ли такая женщина хотела выйти замуж за Чикатило. Что-то подсказывало Надежде, что она если и хотела выйти замуж, то только за одного человека – за бывшего директора школы Сергея Ивановича Лунгина. Следовало срочно поразмыслить, как поступить дальше. И еще следовало срочно выставить Валентину, поскольку никакой ценной информации из нее больше не выкачать. Как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уходить…

Тут очень кстати раздался телефонный звонок. Звонила Алка Тимофеева и в присущей ей весьма бесцеремонной манере интересовалась, когда она получит назад свой компьютер. Дескать, голова пухнет от мыслей, давно пора донести их до людей. И не может ли Надежда, которой все равно нечего делать, привезти компьютер Алке домой.

Надежда молча проглотила оскорбление – Алку нужно принимать такой, какая она есть, – и согласилась приехать, поскольку в процессе разговора ей пришла в голову мысль, что Алка, много лет проработавшая в школе, вполне может знать Сергея Ивановича Лунгина. Ну не слишком близко, но все же наверняка они сталкивались на всяких учительских конференциях и общегородских педсоветах.

Валентина забрала сахар и упорхнула, если можно применить этот глагол к женщине ее габаритов. Впервые после ухода соседки Надежда не вздохнула с облегчением.

Надежде Николаевне Лебедевой всегда присуще было чувство благодарности.

Она заперла за Валентиной дверь и вспомнила, что у нее есть сегодня еще одно неотложное дело, даже два. Нужно было съездить проведать Дика, овчарку покойного Ильи Константиновича. Надежде вчера очень не понравился больной вид собаки. Что она станет делать, если Дику совсем плохо, Надежда старалась не думать.

Вторым делом был поиск местного алкаша Чугуева и выкуп у него золотой цепочки. Надежде казалось очень важной эта история с цепочкой, тем более что сегодня, усердно разглядывая экран компьютера, она убедилась, что кулон, а стало быть, и цепочка – те самые, принадлежат женщине с усталыми глазами.

Вспомнив, как она кормила сенбернара Арчи, Надежда сварила кастрюлю густой овсянки, добавила в нее вчерашнего мясного супа с приличным куском мяса и большой, аппетитной костью и налила все это в судок. Кроме того, в кладовке она нашла полпакета оставшегося от того же Арчи сухого корма. Сложив все это питание в сумку, отправилась на вокзал.

В Западалове все осталось без перемен. Возле магазина стоял чей-то велосипед, и любознательный мальчуган лет шести пытался отвинтить от него педаль. Проходя мимо, Надежда Николаевна цыкнула на юного Кулибина, но он не обратил на нее ни малейшего внимания.

Проверенным путем Надежда обошла дом Ильи Константиновича, стараясь не попасть на глаза наблюдательной соседке, и вышла к малиннику на задах участка. Раздвинув кусты, пролезла в пролом и забралась в сарай.

«Видел бы меня муж! – думала она, на четвереньках продвигаясь в темноте с тяжелой сумкой в обнимку. – Он бы точно подумал, что мне нужна срочная психиатрическая консультация!»

В дальнем конце сарая блеснули зеленоватые огоньки глаз, и послышалось негромкое ворчание. Может быть, Надежда выдавала желаемое за действительное, но ей показалось, что в этом ворчании не было прежней угрозы.

– Здравствуй, Дик! – проговорила она вполголоса. – Я тебе поесть принесла.

Ворчание стихло, но в тишине Надежда слышала настороженное, если не враждебное дыхание. Сквозь щели в сарай проникало немножко дневного света, и Надежда видела в углу темные очертания собаки. Размеры овчарки впечатляли, но, разумеется, не шли ни в какое сравнение с габаритами сенбернара, которого Надежда воспитывала несколько месяцев и успела к таким масштабам привыкнуть. Пес по-прежнему лежал на рогожке, Надежде показалось, что выглядит он немного получше. Сардельки, оставленные вчера, исчезли, и это был хороший знак. Осторожно, стараясь не делать резких движений, Надежда достала кастрюлю с супом и поставила ее поближе к собаке. Сама же отодвинулась в дальний угол.

Прошло некоторое время, и соблазнительный запах мясного супа оказался непреодолимым. Надежда уловила в той стороне шевеление, потом услышала громкое чавканье.

– Ну, молодец, хороший пес, хороший! – приговаривала Надежда. – Только не спеши, не торопись, никто у тебя еду не отнимет!

Надо сказать, что Дик ел быстро, но аккуратно, ничего не расплескал, и вмиг управился с супом и овсянкой. Прежде чем всерьез заняться сахарной косточкой, он благодарно ткнулся в руку Надежды носом. Нос был мокрый и холодный, и это тоже был хороший знак.

– Ну вот… – Надежда растрогалась. – Что же мне теперь с тобой делать? Взять тебя в город я не могу… представляю, что сказал бы Саша… и Бейсик… ну, покормлю еще несколько раз, а там уж ты выздоровеешь, и придется тебе самому о себе заботиться…

Дик на секунду перестал хрустеть костью и поднял на нее большие выразительные глаза. Надежда неожиданно почувствовала, как защемило у нее сердце. Она высыпала в миску сухой корм, осмелилась почесать Дика за ушами и виновато проговорила:

– Ты только не ешь все сразу, оставь на потом… завтра я, наверное, не смогу к тебе приехать…

Она поползла обратно к лазу из сарая, стараясь не оглядываться на пса.

У нее за спиной раздался громкий, грустный вздох, от которого сердце Надежды защемило еще сильнее.

Выбравшись из зарослей малинника в проулок, Надежда замерла на месте как вкопанная. Всего в нескольких шагах от нее стоял человек.

Первой ее мыслью было броситься наутек, но через секунду она поняла две вещи. Во-первых, этот человек стоит к ней спиной и, следоваельно, не видел, как она с самым подозрительным видом вылезает из кустов. И во-вторых, этот человек вообще не из тех, кому ее поведение может показаться подозрительным.

Это был тот самый алкаш, который накануне предлагал ей купить золотую цепочку и которого она позже безуспешно искала возле магазина. Тот самый Вова Чугуев. Вот так удача! На ловца, как говорится, и зверь бежит!

Господин Чугуев был облачен в тот же, что и накануне, сатиновый халат некогда черного цвета, из-под которого торчал воротник вязаной женской кофты. По-видимому, этим нехитрым одеянием исчерпывался его гардероб, который был одновременно и повседневным, и парадно-выходным, причем, скорее всего, он не снимал свою одежду и на ночь.

Алкаш, как уже говорилось, стоял посреди дороги спиной к Надежде и что-то разглядывал в пыли проулка. При этом он бормотал себе под нос, время от времени озабоченно вздыхая.

Надежда невольно отметила, что только что оставленный ею в сарае Дик производит впечатление гораздо более разумного существа, чем этот славный представитель западаловского населения. Тем не менее, движимая неуемным любопытством, она окликнула Чугуева.

Тот вздрогнул и обернулся.

– Э-э, женщина, ты, это, откуда тут взялась? – проговорил он, невольно попятившись.

Проигнорировав этот вопрос, Надежда взяла быка за рога:

– Ты мне вчера цепочку предлагал, так я, того, надумала. Хочу ее купить. У тебя она еще?

Чугуев оживился. На его опухшем, заросшем серой щетиной лице возникли пятна лихорадочного румянца, и он запустил грязную лапу в глубину своей вылинявшей и засаленной хламиды.

– Есть, есть у меня эта вещь! – забормотал он с нездоровой суетливостью. – Оченно хорошая вещица, не пожалеешь… Тут она, обожди, в карманец куда-то завалилась…

Волосатая рука проскользнула сквозь драный халат и высунулась из прорехи. Алкаш озадаченно уставился на нее, как на посторонний и враждебный предмет, и предпринял еще одну попытку. Наконец после трех или четырех безуспешных манипуляций он выудил из недр халата грязный до невозможности платок и со счастливой улыбкой развязал его, бормоча:

– Вот же она, вот! А я-то думаю, неужто вывалилась! Нет, у Чугуева все завсегда в полном порядке! Чугуев – он не промах, не лох какой-нибудь! Вот же она, родимая!

Действительно, в платке лежала, свернувшись колечками, та самая золотая цепочка необычного плетения. Как и накануне, она показалась Надежде похожей на маленькую, но смертельно опасную ядовитую змейку.