Многоэтажная планета - Наталья Суханова

Она вспомнила себя на Земле — длинноногой девчонкой, которая считала себя несчастной. Вспомнила Фиму, с таким серьезным и нежным лицом, что все время хотелось смотреть на него. Вспомнила, что в детстве был он маленького роста и говорил нежным девчоночьим голосом, в то время как у самой Ани голос был сильный и резкий — кого хочешь могла перекричать.

Аня не заметила, что улыбается и плачет одновременно, а увидев испуганный взгляд Сергея Сергеевича, тряхнула головой.

— Ах, если бы вы не были таким взрослым и умным! — сказала она сквозь слезы и улыбку. — Если бы вы были на голову ниже меня и говорили тоненьким голосом невероятные вещи…

— Тогда что? — спросил Сергей Сергеевич как-то рассеянно.

— Тогда… тогда бы я вам, наверное, надоела, потому что все время вертелась бы возле!

— Ничего, — улыбнулся Сергей Сергеевич. — Я ведь тоже долго живу среди насекомых. Я быстро состарюсь и стану смешным, маленьким стариком и буду говорить такие невероятные вещи, что все, кроме тебя, будут разбегаться от меня.

— И может быть, — сказала Аня, кусая дрожащие губы, — к тому времени я снова буду живая, а не такая, как сейчас, — словно живу внутри незнакомого мне человека.

— Разрешите, мадемуазель, — сказал Сергей Сергеевич, — рассказать по этому поводу один старый забавный анекдот…

И так Аня и не поняла, действительно ли в нее по-взрослому влюбился Сергей Сергеевич, так же, как, замечала она, был влюблен в Заряну молчаливый Володин, а может быть, Маазик, или Сергей Сергеевич просто шутил, чтобы отвлечь ее от невеселых мыслей.

Что ж, если он хотел развлечь ее немного, это ему удалось, Оставшись одна, она качала удивленно головой, улыбалась растерянно и разглядывала, прищурив недоверчиво глаза, себя в зеркале.

В эти дни приняли они земную передачу, теперь неуместную: взволнованные земляне поздравляли Бабоныку и весь экипаж с замечательным открытием дефилиппуса. Поздравлял и Фима, несколько неуверенно, правда. «Неужели чувствует, что у нас уже все по-другому? — с бьющимся сердцем думала Аня. — Или ему просто кажется невероятным, что именно бабушка Матильда сделала это открытие?»

— Фима, — сказала Аня, когда наступила очередь ответной передачи, — бабушки Матильды нет… никогда уже не будет.

И все. Больше она ничего не сказала. Да и что еще могла она сказать при всех? А так много надо было бы сказать еще! О том хотя бы, что очень часто теперь при ее приближении смолкают оживленные разговоры и споры.

Аня и боялась, и уже хотела знать, о чем эти споры.

«Знаешь, Фима, — сказала бы она, оставшись одна в своей! каюте, — они то и дело повторяют: «биоактивность», «биоволны», «импульсы», они ссылаются на Тихую, но это и все, что я урывками слышала. «Бабушкин оплывок» — говорят они, потому что иначе никто ведь теперь и не зовет этот оплывок. Понятно, что они не хотят вести при мне эти разговоры, но, как ты думаешь, о чем именно говорят они?»

Так спросила бы она, если бы решилась снова на такую беседу на расстоянии.

Да, всякий разговор о Бабушкином оплывке смолкал при ее появлении.

Зато о дефилиппусе говорили при ней свободно, и она все пыталась представить себе это существо. Она видела снимок, которым очень гордились в экспедиции: не один, а целых два дефилиппуса — не то дерутся, не то обнимаются, не то разговаривают друг с другом. Но и этот снимок был очень нечеток, расплывчат — так обычно выглядят фотографии земных насекомых, которые, как известно, безостановочно движутся, а не ждут, пока их сфотографируют.

— Самое непонятное, — говорил Козмиди, — чем питаются эти существа. Ни-каких следов питания! Можно подумать, что это бестелесные призраки!

— Но ведь и на Земле, — говорила Заряна, — есть бабочки, которые ничего не едят, у которых даже ртов нет.

— В таком случае, очаровательная моя, мы должны предположить, что дефилиппусы — только краткая, и даже очень краткая, жизненная стадия в метаморфозе какого-то насекомого. Как, скажем, бабочки и мотыльки.

— Не обязательно такая уж краткая. Даже те, у кого есть рты, способны не питаться по году и больше.

— Но не при активном движении… И если это метаморфоз, где же тогда другие формы этого существа?

Такие вопросы задавались, собственно, никому — ни один Член экспедиции не мог дать на них ответа.

Между тем нрав дефилиппусов явно менялся. Почти превратились нападения на людей и роботов, исследующих оплывки.

Да и оплывки были уже не те. Они больше не напоминали мутно-прозрачные полудрагоценные камни. Цвет их теперь не отличался от цвета соседних участков ствола. И оплывки же не казались неровными выпуклостями на сгибах, они как бы срезали углы между вертикальными стволами и более тонкими — до двух метров в поперечнике — горизонтальными ветвями. Толстотрубчатый пейзаж Флюидуса больше теперь напоминал рисунок сот, чем криво, неумело разграфленный тает бумаги.

Все чаще, снимая показания приборов на оплывках, а потом слушая обсуждение этих показаний, Аня ловила себя на мыслях о Бабушкином оплывке — так ли он потемнел, как эти, так ли увеличился, вырос? Единственное, что она знала даже раньше — ни один дефилиппус не пронесся над Бабушкиным оплывком.

— Оплывки стареют, — говорил Маазик.

Однако группа, в которой находилась Аня, именно теперь обнаружила свежий, еще почти прозрачный оплывок.

Капсула улетела за Тихой, а они смотрели, как темнеет оплывок и пропадает в его глубине нечто напоминающее скрюченное, сложенное втрое существо.

— На старинный янтарь похоже, — сказала Заряна.

Остальные молча глядели на темнеющий оплывок.

Когда прилетела Тихая, он был уже темен.

— Это Мательдина насекомая, — сказала Тихая. — Мертвая.

В самом деле, все время, пока Аня еще видела его, дефилиппус был неподвижен.

— Неужели стволы питаются останками животных? — нарушил кто-то молчание.

Страх шевельнулся в душе Ани. Она представила, как стоит кому-то погибнуть — ствол разверзается и втягивает погибшего в свое нутро. А что, если он даже растет в направлении к погибшему, охотится за ним? Ствол под ее ногами, площадки листьев уже не казались ей такими невинными, такими безвредными, такими растительными, как раньше.

Летели на корабль они, превышая дозволенную скорость. Однако их новость, их сенсация не оказалась единственной. Группа Маазика в тот же день и почти в тот же час обнаружила свежий оплывок со скрюченным, еще видным дефилиппусом внутри. Мало того, в тот самый момент, когда капсула Маазика опускалась к оплывку, другой, живой дефилиппус промелькнул над ним. Смутную эту тень Сергеев успел дана сфотографировать.

— Надо же, закон парных случаев, — сказала задумчиво Заряна.

— Так что такое эти оплывки? — думал вслух Козмиди. — Захоронения? Откладывание на своем мертвом собрате яичек? Убийство? Или, напротив, скорбь?

Откашлявшись, Сергей Сергеевич заметил:

— Каждый способен найти этому множество аналогий земной природе…

— Но здесь все-таки не Земля, — продолжил его мысль Козмиди, — и нам пока рано думать и прикидывать, что это означает в действительности.

— Роботы пронаблюдают, — подвел итог Михеич.

Однако в ту же ночь все аппараты оказались смяты, пленки — засвечены.

— Почему же, — решилась спросить у Михеича Аня, — никто ни разу не тронул ничего у Бабушкина оплывка?

Михеич молчал, а Аня сказала, вопросительно глядя на него:

— Конечно, есть и еще оплывки, у которых дефилиппусы не устраивали разбоя. Может, это испорченные оплывки?

Михеич не отвечал, и Аня продолжала:

— А может, это не то, что нужно дефилиппусу и его потомству. Как я была бы рада, если так… А импульсы?! — вдруг вспомнила Аня. — Импульсы в Бабушкином оплывке ведь есть? И они, как и в других оплывках, стали иными, разве нет? Да-да, сама знаю… А что, если это радиопередачи для нас? И если эти радиопередатчики работают на энергии разрушения?

— Аня, перестань самоедствовать, — строго сказал Михеич, в то время как его морщины стали не строгими, а грустными. — Придумать можно что угодно. Но это ничему не поможет. Нужно знать.

Что ж, он сердился правильно. И все-таки это была ее, а не его бабушка, самый родной ей человек.

— Я бы тоже хотела знать, — сказала она, — что бы ни было, лучше знать!

Пришел день, когда она не удержалась: оказавшись в соседнем квадрате, отправилась к Бабушкину оплывку.

Еще не подойдя близко, она обратила внимание, что около него тесно от роботов и людей. Люди были чем-то очень поглощены. Она еще не решалась подвинуться ближе.

— Неужто не видите? — спросила Тихая, которая тоже была, оказывается, здесь.

Молчали — значит, не видели.

— Приборы в самом деле показывают какое-то движение, — сказал Козмиди. — И при…