Черные сказки железного века - Александр Дмитриевич Мельник

с кем связалась. Этот мальчишка не ведал ни страха, ни сомнений. И обладал потрясающим обаянием — искренности, молодости, простоты. К тому же она довольно скоро поняла то, что Берни стало ясно в первые пятнадцать секунд знакомства — они просто созданы друг для друга. В них обоих жил озорной бунтарский дух. Глаза их зажигались совершенно одинаковыми веселыми искрами, когда они сталкивались с очередной официальной глупостью. Оба обладали чувством юмора, оба были общительны, оба остро переживали несправедливость и терпеть не могли обмана и фальши. К примеру, вопреки идиотскому запрету нацистов, они с удовольствием целовались на публике. А как веселились болельщики на церемонии награждения прошлым летом на «Нюрбургринге»! Адольф Хюнляйн вручил победителю — Караччиоле кубок со статуэткой богини скорости и только отвернулся, как бронзовый призер Роземайер засунул в губы богине дымящуюся сигарету. Какое дурацкое выражение лица было у корпсфюрера, когда он обернулся, услышав хохот публики! Наконец, оба были бесстрашными спортсменами — только Бернд сражался с соперниками и с трассой за рулем четырехсотсильного гоночного автомобиля, а Элли бросала вызов небу, устанавливая рекорды дальности и высоты за штурвалом «Мессершмитта-Me108-Тайфун». И оба, словно в пику суеверным итальянским гонщикам и пилотам, считали себя законченными фаталистами — их любимым числом была «чертова дюжина», 13.

Элли Байнхорн и Бернд Роземайер.

Следующий сезон стал бенефисом Роземайера. Словно обретя, наконец, свою счастливую звезду, в тридцать шестом году он выиграл Гран-при Германии, Швейцарии, Италии, победил в гонке «Эйфельреннен» на любимом «Нюрбургринге».

Давно забылись четыре досадные неудачи на старте сезона — авария в Монако, где единственным трофеем стала каменная цветочная ваза, что выломал из стены его «Ауто-Унион», пожары на Больших призах Триполи и Туниса, еще одна авария в Испании, на тренировке Гран-при Пенья-Рин, где он повредил колено и нос и где в гонке прохудился бензобак. Зажили кровавые мозоли, полученные на дьявольски скользкой и узкой трассе в городском саду Будапешта — на финише его вынимали из кабины механики, сам он не мог опереться о борта кузова стертыми до мяса руками.

А в памяти остался лишь один большой праздник. В тридцать шестом ему удавалось все, казалось, он жил в самом центре бесконечной фиесты, и все, к чему прикасалась его рука, все, на чем останавливался взгляд, становилось чудесным, красивым, счастливым.

Пятого июля Бернд решил тряхнуть стариной и вышел на старт мотоциклетного Гран-при в Хохенштайне. Через восемь дней они с Элли поженились. И еще через две недели Роземайер выиграл на «Нюрбургринге» Большой приз Германии, на четыре минуты обойдя ближайшего из конкурентов.

Один-единственный день в том счастливом сезоне ему совсем вспоминать не хотелось. Второго августа он вышел на старт Кубка Чано. И в этот же день Элли на своем «Мессершмитте» отправилась устанавливать рекорд — через три континента за один день. Бернд так нервничал, что никак не мог сосредоточиться, прошел всего шесть кругов и вернулся в боксы, чтобы отдать свою машину Штуку — дальше ехать он не мог. А вечером отправил телеграмму жене: «Поздравляю. Но ты никогда больше не должна меня покидать».

Первая попытка

С этого дня они стали неразлучны. И все снова у него получалось. Элли без всякого сожаления бросила карьеру летчицы-рекордсменки. «А что тут думать, малыш, — говорила она ему. — Ведь ты у меня гораздо более талантливый гонщик, чем я у тебя — летчица». Подумать только — меньше года назад она над ним еще смеялась. Теперь Элли учила Берни летать, а он выигрывал гонки одну за другой: Кубок Ачербо, Гран-при Германии по горным гонкам, еще один подъем на холм — «Фельдбергенреннен». Они были самой популярной парой в Германии, их буквально носили на руках.

У Берни всегда было много друзей. И на редкость мало завистников. Ему это никогда не казалось странным, он об этом просто не думал. А сейчас, сидя в кабине машины-рекордсмена в ожидании, что ветер стихнет и ему наконец можно будет выйти на старт, вдруг задумался — почему так, чем он привлекал людей? Молодой, веселый, смелый. Все эти качества способны вызвать зависть. Но ведь не вызывали же! Да еще этот почти осязаемый ореол удачи, что постоянно, будто нимб, сиял над его головой. Он побеждал, и это было абсолютно естественным, иначе, казалось, и быть не могло. Он проигрывал, установив попутно рекорд круга или победив в тренировке — и тоже спокойно и просто, иногда нахмурясь, но чаще улыбаясь: «Через неделю — новая гонка...»

В 1937 году Роземайер выиграл кубок Вандербильта в США.

Самые разные люди становились его искренними почитателями: Алиса, жена Караччиолы, и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, опасаясь преследований которого семья Карача перебралась в Швейцарию. Вообще, такое соседство было несколько неестественным — это совершенно неожиданно только что пришло в голову Бернда. Он жил в большой семье замечательных гонщиков, настоящих мужчин, благородных и верных, честных и мужественных. И его же друзьями были офицеры СС и СА. Бернд никогда не задумывался о политике, это было не его делом. И если иногда посмеивался с друзьями над некоторой опереточностью эсэсовских мундиров, над надутым дураком Хюнляйном, которого рейхсканцлер поставил руководить всем немецким автоспортом, то все же не разделял опасений Караччиолы и недоверия большинства остальных гонщиков по поводу фашизма и фашистов. Ведь навели же они порядок в германской промышленности, а германские автомобили теперь лучшие в мире. «И самые быстрые!» — всегда добавлял Бернд. Поэтому Роземайер не стал особенно возражать, когда в честь июньской победы в «Эйфельреннен» Гиммлер присвоил ему звание оберштурмфюрера СС. Но оно грело его не больше, чем почетное прозвище «Небельмайстер», «Повелитель тумана», которое дали ему журналисты после той гонки. Действительно, туман в окрестностях Нюрбурга был такой, что хоть глаз коли — видимость порой не превышала двадцати метров.

Но тогда было хотя бы тепло. А сейчас он окончательно задубел в этой алюминиевой консервной банке.

В самом начале одиннадцатого к нему подошел Вилли Себастьян; в прошлом сам гонщик и хороший инженер, он уже возглавлял производство гоночных «Ауто-Унионов».

— Кажется, ветер стихает, Берни, Можно выезжать на первую попытку.

— Наконец-то, — Роземайер кивнул.

Через три недели в Берлине открывается автомобильная выставка. Гитлер должен произнести там речь о достижениях германской промышленности, и боссы двух крупнейших немецких концернов хотят, чтобы в речи прозвучала фраза о новых мировых рекордах. Так вместо отпуска где-нибудь на хорошем курорте он оказался в это январское