Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром - Патрик Данн

Думать, что мы не способны заниматься магией, поскольку не принадлежим ни к одной из данных культур и не имеем доступа к их инициационным традициям, было бы ошибкой, ввергающей в уныние. На самом деле у нас, в Америке XXI века, есть свои магические традиции, и было бы неплохо осознать и использовать этот факт. Инициация в большинстве наших магических систем хотя зачастую и отмечена ритуалами (такими как викканская церемония, включающая в себя ритуальный обман и связывание, или инициация в церемониальную ложу с ответами на вопросы, заучиванием ритуальных текстов и клятвами), но, как правило, представляет собой в большей степени внутренний, нежели внешний процесс. В западных магических традициях мы не поглощаем знание, как сонгаи, но представляем себе, что оно растет внутри нас, как растение. По этой причине вновь посвященных в церемониальную магию называют неофитами, что в переводе с греческого и означает «новое растение». Подумайте о том, насколько вы выросли с тех пор, как начали практиковать магию, и выразите этот рост словами: возможно, вы обнаружите, что создали собственную песню силы.

Второе условие успеха в магии заключается в следующем: заклинание должно быть составлено правильно, из надлежащих слов, подкрепленных надлежащими материалами. Гибкость этого условия делает его довольно необычным. Его смысл меняется от культуры к культуре, от заклинания к заклинанию. Некоторые заклинания требуют использования особых и труднодоступных материалов, тогда как для других достаточно самых обычных предметов или не нужно вообще ничего. Но, независимо от того, какие атрибуты привлекаются, слова заклинания должны быть совместимы с используемыми материалами. Например, староанглийские метрические заговоры (ряд заклинаний, записанных в XVIII веке) содержат инструкции по решению определенных магических задач, и многие из них требуют ритуальных действий. Часто эти ритуальные действия описываются в самом заклинании с использованием того же размера. Например:

I circle myself with this stick – And take a succor in God’s fealty

Against the sore stitch – And the sore blow

Against ferocious fear

Against mighty misfortune – Which is hateful to everyone.

Я обвожу себя этой палочкой – И черпаю поддержку в верности Богу

Против мучительной боли – И болезненных ударов

Против жестокого страха

Против всесильной неудачи – Ненавистной каждому[50]

В некоторых ритуалах, описание которых можно найти в Греческих магических папирусах, есть формулы, где прямо называются используемые материальные предметы. Например: «Вино, ты вино. Вино, ты не вино. Ты глава Афин»[51]. Ясно, что такое заклинание может быть действенным только тогда, когда человек произносит его над кувшином или другим сосудом с вином. В американской народной традиции худу человек может произносить короткий стих, собирая мешочек моджо[52], однако в этом случае сами предметы обладают силой и заклинание необязательно. Легко представить, что слова соединяются с объектами каким-то жестким образом, хотя, с точки зрения лингвистов и постмодернистов, это не так. Слова условны: это просто цепочки звуков, которыми мы договорились указывать на тот или иной объект или идею, хотя они сами не являются этим объектом или идеей. Но в магии все иначе: она устанавливает связь между словом и идеей.

Некоторые люди считают, что этот основополагающий принцип магического мышления иррационален по своей сути[53]. Они говорят, что идентифицировать слово с вещью, которую оно называет, – значит исказить карту территории, и в этом я с ними согласен. Однако в магии мы выходим за пределы обычного применения слов, которое лингвисты называют пропозициональным, и переходим к перформативному использованию языка. В перформативном употреблении слова, которые обозначают определенные вещи, и есть эти самые вещи. Как говорит Дж. Л. Остин, «когда я говорю „согласен“, я не сообщаю о браке. Я вступаю в него»[54]. Фраза «Я приговариваю вас к жизни» – это и есть официально оглашенный приговор. Эти слова не указывают ни на что, что не является ими, поскольку они представляют собой нечто вроде магического акта, в котором высказывание становится фактом действительности, будучи просто произнесенным. Следовательно, если магическое мышление, привязывающее слова к обозначаемым ими объектам, считать источником суеверий и иррациональности, то большинство наших ритуальных институтов – включая брак, суды и деловые контракты – следует признать суеверными и иррациональными.

Один из способов привыкнуть к магическому использованию языка – упражнение-разговор с неодушевленными предметами. Я иногда говорю с деревьями и скалами, и если не нахожусь там, где может пострадать моя репутация или карьера (скажем, в кампусе), то могу делать это и на людях. Допускаю, что это достаточно сложно – преодолеть чувство неловкости и социальное давление, особенно поначалу, – но именно эти ограничения помогают преодолевать данное упражнение. Оно также привязывает наши слова к миру таким способом, какой мы редко используем в других обстоятельствах. Мы начинаем воспринимать предметы из мира природы или мира нашей повседневной жизни не как «что-то», а как «кого-то». Относиться к миру как к «кому-то», а не как к «чему-то» – значит воспринимать его не как объект речи, от которого мы отдалены, а как субъект речи и ее объект одновременно. Мы можем разговаривать с объектом об этом объекте так же, как можем обсуждать наши истинные чувства с другом. Как ни странно, открываясь деревьям и камням, мы учимся воспринимать своих друзей, семью и даже незнакомых людей как «кого-то», а не как «что-то»[55]. А может быть, это не так уж и странно: что, кроме второстепенных признаков, отличает дух камня от духа дерева, а этих духов – от духа вашего друга? Может, что-то и отличает: каждый из них способен научить нас чему-то своему, одни духи живут быстрее и переживают больше за более короткое время. Но было бы глупо игнорировать одного духа и при этом надеяться быть открытым для другого.

Последнее условие успеха для магического заклинания таково: вербальная часть заклинания должна быть произнесена в соответствующей манере. Смысл этого тезиса зависит от контекста. Магическая книга «Гоетия» получила свое название от греческого слова, означающего «вой, крик»; возможно, здесь имелся в виду вид заклинания, которое выкрикивалось или протяжно пелось (хотя название также могло означать, что кричат и воют демоны, перечисленные в заклинании). В Греческих магических папирусах часто даются указания относительно того, как следует произносить заклинания, причем предлагается сопровождать их «хлопающими звуками» или свистом. Классические римские и греческие заклинания было принято невнятно бормотать или шептать, что, с одной стороны, защищало священные слова от ушей профанов, а с другой – создавало ощущение общности между магом и силами, к которым он обращался. Существует лингвистическое доказательство того факта, что магические заклинания порой пелись: я уже упоминал о том, что слово incantation («заклинание») происходит от латинского глагола cantare – «петь». В Ордене Золотой Зари поощряется так называемое вибрирование слов силы, то есть нечто вроде звучного кантус плянус[56]. С точки зрения современной магической практики работы это означает, что мы не должны изнурять себя монотонными, тупыми повторениями магических заклинаний, если хотим, чтобы они произвели нужный эффект. И мы не должны автоматически перенимать претенциозный общепринятый «ритуальный голос», который нам так часто приходится слышать (а некоторые из нас даже мучают им, к примеру, ни в чем не повинных участников ритуалов Самейна). Вместо этого мы должны делать свой выбор осознанно и внимательно.

Лингвисты, описывая способы использования человеком голоса, выделяют такие его варианты его звучания, как шепот, «скрипучий голос», смех и т. п. Такие свойства голоса несут информацию о нашем настроении или намерении, но не о прямом значении высказывания или его пропозициональном содержании[57]. Так, если я что-то шепчу, вы можете предположить, что я стараюсь сохранить сказанное в секрете, а если пронзительно кричу – подумать, что я говорю с человеком, находящимся от меня на большом расстоянии, или хочу, чтобы вы отнеслись к данной информации как к срочной и очень важной. Возьмем, к примеру, высказывание «будьте осторожны». Если я шепчу: «Будьте осторожны», – то, вероятно, деликатным образом предостерегаю вас от чего-то, что вы собираетесь сделать или сказать. Возможно, речь идет о какой-либо особой ситуации. Например, вы хотите затронуть некую щекотливую тему в обществе, где это будет неуместно. Если же я кричу: «Будьте осторожны», – то предостерегаю вас от прямой, может быть физической, опасности. Пропозициональное содержание моих высказываний одинаково, однако отношение этого содержания к реальной ситуации в каждом из случаев – то есть их прагматическое значение[58] – разное.