Глубинное течение - Барбара Картленд

Он принялся растирать глаза, яростно прижимая их перепачканными краской пальцами.

— У меня голова разболелась… и глаза тоже.

— Хочешь, кофе приготовлю? — предложила Фенела. — Если у тебя что-то с глазами — почему окулисту не покажешься?

— Упаси Бог! Ни за что! — Саймон дернулся в кресле, словно дочь хлестнула его плетью. — Не настолько же я еще стар! Ага, ты будешь поправлять мне на носу очки, подавать слуховой рожок, и отсюда уже рукой подать и до сидячей ванны с инвалидным креслом. Ради Бога, готовь свой кофе и прекрати городить вздор!

В голосе отца звучала неподдельная досада, так что Фенела без дальнейших разговоров отправилась на кухню.

«И какая муха его укусила? — думала она. Что же это с ним творится — никогда прежде ничего подобного не случалось…»

3

Пронизывающий насквозь внезапный водяной шквал обрушился на свертки, которые Фенеле пришлось тащить прямо в руках, и на ее тоненькое пальтишко, немедленно промокшее насквозь. Она пробиралась сквозь ливень, полуослепнув от безжалостных струй и проклиная все на свете, и в особенности — предстоящую ей долгую дорогу вверх по холму, когда рядом с ней неожиданно притормозил автомобиль.

Она обернулась с радостной улыбкой, в надежде, что это Рекс, но, к ее удивлению, в машине сидел сэр Николас Коулби. Прежде чем заговорить с девушкой, ему пришлось спустить оконное стекло, и у нее было достаточно времени, чтобы опомниться от изумления после столь неожиданного поступка сэра Николаса.

— Вас подвезти? — предложил тот.

Фенела, немного поколебавшись, согласилась:

— Огромное вам спасибо — я промокла вся до последней ниточки.

Юноша распахнул перед ней дверцу, впустил внутрь. Она разложила влажные свертки на полу салона: рыбу, запах которой уже начинал просачиваться сквозь газетную обертку, помидоры, выпиравшие из бумажного, на глазах расползающегося кулька и прочие продуктовые богатства, небрежно рассованные по пакетикам и кое-как завернутые в газеты.

— Как глупо с моей стороны — корзинку утром не захватила, — пояснила Фенела. — Так устала, прямо руки отнимаются…

— Рад наняться к вам носильщиком, — отвечал сэр Николас.

Фенела улыбнулась в ответ, толком так и не разобрав: шутит он или говорит серьезно?

Сэр Николас тронулся с места и некоторое время вел машину молча, после чего заговорил в своей обычной смущенной, запинающейся манере:

— Ваш отец был так любезен, что пригласил меня зайти как-нибудь в гости. Могу я воспользоваться его приглашением сегодня вечером? Мне нужно повидать майора Рэнсома, а застать его в лагере очень сложно.

— Ну, разумеется! — отвечала Фенела. Она почувствовала, что пожелание увидеть Рекса Рэнсома было высказано всего лишь как благовидный предлог для визита, и терялась в догадках, что же могло послужить его истинной причиной?

«Он явно не решается зайти просто так, по-дружески, — рассуждала она. — Не решается открыто идти поперек матушкиной воли».

— Как новая картина? — осведомился сэр Николас.

Было заметно, что юноша из всех сил старается казаться разговорчивым и непринужденным, но Фенела почувствовала, с каким усилием дается ему каждый вопрос, и мысленно упрекнула себя за необщительность.

На самом же деле ее просто угнетали усталость и беспокойство, трудно объяснимые для постороннего.

— Картина окончена, — ответила Фенела, — и до деревни я добралась как раз на том самом такси, на котором ее отвозили на станцию. Иначе поехала бы на своем велосипеде…

Ну разве можно объяснить сэру Николасу все обстоятельства, предшествовавшие короткой поездке на станцию с плодом последних живописных усилий Саймона на заднем сиденье?

Не объяснить ему, как она полночи не могла сомкнуть глаз и как в течение долгих часов портрет стоял в темноте, в их с сестрой спальне, отчего и она, и My ощущали себя часовыми, собственной головой отвечающими за его сохранность, так что даже и уснуть не смели: как бы какой беды не приключилось с драгоценным для них полотном.

Но какими же смешными и надуманными казались теперь, при ясном свете дня, все их страхи… Однако вчера вечером, когда Саймон наконец полностью завершил работу, которую собирался назвать «Завтра», Фенела была твердо уверена, что Илейн ни перед чем не остановится лишь бы не выпустить картину на суд публики.

Честно говоря, девушка даже сочувствовала Илейн, однако она твердо знала, что несмотря на в общем-то непростительную дерзость, допущенную Саймоном, портрет этот должен быть продан во что бы то ни стало — ради детей.

А просить Саймона переделать картину — дело абсолютно бесполезное: раз уж он задумывал что-нибудь, то никакая сила в мире не могла заставить его свернуть с намеченного пути. И уж тем более для Саймона и речи не могло идти об исправлении уже законченной работы — уж скорее он смоет всю живопись до основания! В последнем же случае — как хорошо знала Фенела — пришлось бы ждать долгие месяцы, прежде чем отец вновь соберется взяться за кисть.

В конце концов опять-таки Фенеле пришлось принимать окончательное решение: она позвонила мистеру Богису и постаралась — особо не впадая в панику, но все же весьма настойчиво — убедить его забрать картину немедленно.

К счастью, мистер Богис привык иметь дело с художниками и непостоянство их нрава было ему прекрасно известно, поэтому он сообразил наконец в чем дело, и пообещал в самое ближайшее время прислать за картиной парочку своих ребят.

— Мисс Фенела, в мирное время я сразу же прислал бы машину, — пояснил он, — но теперь — сами понимаете! — это невозможно. Моим людям придется ехать поездом до Криперс, и я очень надеюсь, что удастся поймать такси до Фор-Гейбл.

— Но вы отправите их первым же поездом?! — умоляюще воскликнула Фенела, и мистер Богис не только пообещал ей сделать это, но и сдержал свое обещание.

И все же не раньше, чем надежно упакованная картина очутилась на заднем сиденье такси, Фенела позволила себе наконец вздохнуть с облегчением.

Однако полного покоя все равно не наступило, пока девушка не проводила свой драгоценный груз на станцию и не услышала уже по дороге в деревню прощального свистка лондонского поезда, скрывшегося за поворотом. Вот только тогда она разрешила себе окончательно расслабиться и подумать об Илейн.

Разговаривала ли Илейн с Саймоном прошедшей ночью или нет — Фенела и понятия не имела. Но вечером к столу гостья так и не выходила, отчего все почувствовали себя неловко и держались за обедом немного стесненно. Рекс еще прежде всяких объяснений ощутил всеобщее замешательство и не предпринимал никаких попыток вернуть былую непринужденную атмосферу, царившую накануне.