Вайзер Давидек - Павел Хюлле

– Да, – вздохнул мужчина в форме. – Ну так скажи нам, когда был первый взрыв, когда это было?

– Где-то в начале августа, – с готовностью ответил я.

– А точней? – вмешался директор.

– Точней не помню, но наверняка в начале августа, когда ксендз начинал богослужения.

– При чем тут богослужения?! – подскочил как ошпаренный М-ский. – При чем тут богослужения? Вы слышите, товарищ директор? Они продолжают свое. – И снова повернулся ко мне: – Что за богослужения?

– Молитвы о благополучии крестьян и рыбаков, пан учитель, – отвечал я вежливо. – А именно о дожде, чтобы он очистил залив и оросил поля, ведь была жуткая засуха, и ксендз Дудак говорил, что это Божья кара за грехи.

– Чьи грехи? – вставил тот, что в форме.

– Ну, за людские грехи. – Я не очень знал, что ответить. – Ксендз говорил, что люди отступаются от Бога и от святой католической веры, так вот Бог наслал эту засуху как знамение, чтобы люди исправились, а если нет…

– Ну-ну, – подхватил директор, все больше перекручивая галстук. – Если нет – тогда что?

– Если не исправятся, то Бог сделает с нами то же самое, что в Содоме и Гоморре, сожжет города и людей и…

– Хватит! – рявкнул М-ский. – Достаточно. Вы слышите, сержант? Это же настоящее Средневековье, они не щадят даже детей, – и мы должны в таких условиях работать, да? Жаль, что этого не слышал прокурор, это, пожалуй, подпадает под какую-нибудь статью!

Мужчина в форме остановил его жестом:

– Мы должны работать спокойно, товарищ М-ский, эмоции – наихудший советчик в таких делах. – Он снова повернулся ко мне. – Так ты говоришь, приятель, что это было в начале августа, да?

– Да, это было в начале августа, – подтвердил я.

– Хорошо, а откуда вы узнали, что Вайзер будет что-то такое делать?

– Он сам нам сказал.

– Как это было?

– Мы играли в Брентове, а он пришел и сказал, если мы хотим увидеть кое-что классное, то можем пойти с ним, и привел нас в ту ложбину за стрельбищем.

– А Вишневская, – вспомнил он фамилию Эльки. – Была тогда с ним Вишневская?

– Да, была, она с ним всюду была.

– Всюду, значит, где еще?

– Ну так, вообще, ходила с ним повсюду, я не знаю, куда еще, но они ходили всегда вместе.

Я увидел, что сержант расстегивает очередную пуговицу своей гимнастерки и волосы еще больше полезли сквозь его сетчатую майку.

– Хорошо, – сказал он, – значит, вы просто пошли с ним, точнее, с ними, так как Вишневская была с Вайзером, и что же было дальше?

– Мы пришли, и Вайзер сказал, что будет взрыв и чтобы мы его во всем слушались, иначе может произойти какое-нибудь несчастье. Он приказал нам залечь в окопе, а потом стал что-то делать с проводами от… от…

– От генератора, – вставил тот, что в форме.

– Да, от генератора, а потом сказал: «Внимание» – и покрутил ручку, и вдруг грохнуло, и нам на голову посыпались песок и трава.

– И это все?

– Да. Вайзер спрятал куда-то генератор и сказал, что мы уже можем идти домой.

– Погоди, из того, что ты говоришь, следует, что, когда вы шли на место взрыва, у Вайзера не было с собой заряда? Так?

– Да. Каждый раз, когда мы ходили смотреть взрыв, эта мина уже была закопана в землю, а при нас он только подсоединял провода к генератору, – значит, все было приготовлено заранее.

– То есть он закладывал заряд и провода без вас, понимаю. Скажи мне теперь, как долго лежала мина от закапывания до взрыва – час, два, целый день?

– Не знаю, – ответил я. – Этого не знал никто, Вайзер ничего не объяснял и на взрыв приводил нас всегда в последнюю минуту.

Человек в форме почесал в затылке и посмотрел на директора, потом на М-ского.

– Ну хорошо, а не подмывало вас пойти туда без него и посмотреть, не приготовлен ли очередной заряд?

Я учуял, как изо рта сержанта, который с последними словами наклонился ко мне слишком близко, выплывает тоненькой струйкой запах чеснока, такой же, как от соленых огурчиков, хотя в то лето было их мало, как и укропа и чеснока в огороде возле нашего дома.

– Нет, Вайзер запретил нам ходить туда без него и сказал, что вся ложбина заминирована.

– И вы ему поверили?

– Он никогда не врал, да и взрывы происходили в разных местах ложбины, и мы боялись на такую мину наступить…

Директор резким движением, вместо того чтобы ослабить галстук, затянул его крепче.

– Узнаешь это? – Сержант показал мне фотографию черного ящика с рукояткой и рычажком, напоминавшим держалку от штопора.

– Да, узнаю, это тот генератор, который Вайзер всегда куда-то прятал после взрыва.

– А где он его взял? – быстро спросил М-ский.

– Не знаю, может, нашел вместе со всем остальным на кирпичном заводе.

– Кстати, а что у него было там, на заводе, что он вам показывал, когда вы туда ходили?

– Мы туда не ходили, на заводе мы встретились с Вайзером только один раз.

– А как это было? – подхватил сержант.

– Где-то после второго или третьего взрыва Элька пришла к нам и сказала, если мы хотим заиметь настоящий автомат, то есть настоящий автомат для игры, то можем пойти с ней. Она не сказала куда и повела нас на старый кирпичный завод, где ждал Вайзер, и он дал нам ржавый автомат и немецкую каску – мы тогда все время играли в партизан, и Вайзер сказал, что это для нас. И ничего больше нам не показывал.

– Так-так, это в какой же части завода вы тогда были?

– Возле печей, там, где вагонетки и рельсы.

– И вы не видели ни подвала, ни боеприпасов, которые он там хранил?

– Нет, только когда начались поиски и милиция нашла этот заваленный подвал, только тогда мы узнали, что там Вайзер хранил.

– А раньше ни о чем не догадывались? Откуда, например, он – взял генератор и порох для зарядов? Не спрашивали у него? Ни разу?

– Спрашивали, но Вайзер сказал, что каска и автомат – награда за то, что мы умеем держать язык за зубами, и когда он проникнется к нам доверием – именно так он и сказал: проникнется к нам доверием, – то мы получим что-то классное, но не раньше. Мы и не спрашивали.

– Ну хорошо. – Сержант был явно разочарован. – А Вайзер в партизан с вами не играл?

– Нет, когда нельзя было купаться, мы ходили на кладбище в Брентово, и он приходил иногда, но в войну никогда с нами не играл.

– Войну он сам себе устраивал, но в другом месте, – вставил М-ский, и директор кивнул, но ничего не сказал.

– А вам не приходило в голову, что обо всем этом надо было рассказать кому-нибудь из взрослых? – продолжал сержант. – Что это может для всех вас плохо кончиться?

Я молчал: что я мог ему, человеку в гимнастерке и сетчатой майке, волосатому, как Тарзан, на такой вопрос ответить? И наконец выдавил из себя то, чего он ждал:

– Да, сейчас я думаю, что мы должны были это сделать.

– Вот именно, только сейчас, – вмешался М-ский, но сержант прервал его:

– Как вам пришло в голову этот старый автомат и каску дать в руки сбежавшему из больницы пациенту? Разве вы не знали, что он психически болен? Бегал по округе и пугал людей – ну, кто до этого додумался?

– Это было не так. Каску и автомат после игры, когда уже возвращались домой, мы всегда прятали в пустом склепе, в самом углу кладбища. А один раз пришли – нет ни каски, ни автомата. И только потом кто-то нам сказал, что этот псих носится по Брентову в нашей каске и с нашим автоматом, но его самого мы не видели.

– Если бы только это, – вздохнул директор, расслабляя галстук, который теперь напоминал цветастую косынку пани Коротковой. – Если бы только это, мальчики!.. Господи, что мне с вами делать… – но он не договорил, так как М-ский посмотрел на него грозно, и директор замолчал, как по мановению волшебной палочки, а сержант продолжал спрашивать:

– А теперь скажи, сколько было всего взрывов и чем они отличались один от другого?

– Сейчас, – подсчитывал я в уме, – взрывов было шесть, каждый раз по одному. Все были похожи, и только последний, о котором я уже рассказывал в прошлый раз, только тот, последний, был очень сильный, то есть сильнее всех остальных.

– Та-а-а-ак, – протянул сержант. – Ну хорошо, а теперь, приятель, еще раз опиши подробно, что произошло в ложбине в этот последний раз.

Я говорил то же, что прежде, когда М-ский сделал мне «хобот», говорил медленно, чтоб не ошибиться, и все слушали внимательно, будто слова, вылетающие из моего рта, были червячками и каждого из них они разглядывали под лупой со всех сторон. А когда я закончил на том, как Элька и Вайзер исчезли за холмом, М-ский не выдержал и рявкнул:

– Как вы могли их видеть, ведь они тогда уже погибли. Или ты хочешь нас убедить, что вы видели две души, улетающие на небо, а?

И он наклонился ко мне угрожающе близко, но сержант придержал его и велел мне подойти к столу, где он разложил военную карту, на которой ложбина была обозначена черными горизонтальными линиями.

– Вы стояли здесь, возле ямы, да?

– Да, совершенно верно, – подтвердил я.

– А гора, о которой ты говоришь, это склон ложбины, да?