Повесть о партизане Громове - Сергей Омбыш-Кузнецов

— Да-а, непонятно, откуда у них такое упрямство, — заметил Курчин. — Недавно попался к нам в руки из ихних, из большевиков, член Славгородского Совдепа. Мы его и так, и этак: скажи, кто ещё с тобой супротив новой власти? А он ни в какую. Мы его и шомполами лупцевали, и руки выворачивали — молчит, только губы до крови закусил. А потом придумали… День его не кормили, а затем солёной рыбой вдоволь угостили. Воды же ещё два дня не давали. Он всё в дверь камеры стучал, просил пить. Привели его на допрос, на стол графин с водой поставили. Он, как увидел, затрясся весь, кинулся к графину. А мы: скажи, с кем связь держал — иода будет, и всё будет. Может, и совсем отпустим… Отвернулся, слёзы по щекам текут, а всё-таки, гадючья его порода, не сказал…

Игнат Владимирович внутренне содрогнулся, представив мучения этого мужественного человека, сжал в кармане рукоятку нагана.

— Гады! — невольно сорвалось с его губ.

В шуме, царящем в комнате, никто, к счастью, не услышал возгласа Громова, кроме попа, сидящего напротив Игната Владимировича и не принимавшего участия в разговорах. Отец Василий неодобрительно покачал головой и зажал пальцами свой рот, недвусмысленно давая понять: держи, мол, язык за зубами.

Громов опомнился, сдержал ярость, но долго ещё соображал, почему поп его не выдал, а доброжелательно подал знак, чтобы был осторожнее. Однако так ничего придумать и не мог. Лишь много позже узнал, что батюшка был подставной.

В Обиенном старый поп был ярым приверженцем царской власти. Когда на Алтае установились Советы, он с амвона стал призывать прихожан не подчиняться, называя их «антихристовым правлением» и «исчадием адовым». В сельском Совете решили тогда убрать контрреволюционного попа. Убрать-то убрали, пообещав жителям дать нового, хорошего, а взять его было неоткуда. Прихожане ежедневно осаждали Совет, настойчиво требуя назначить попа — какая без него жизнь: ни ребёнка окрестить, ни обвенчаться. Грехи — и то некому отпустить. Сначала председатель просил подождать, затем стал говорить, что новый поп уже едет к ним.

В деревню прислали молодого учителя. Он пришёл в Совет с назначением. Едва только успел представиться председателю, как в помещение ввалилась целая делегация стариков и старух.

— Долго ли ты нас будешь обещаниями кормить? — напустились они на председателя. — Давай батюшку, не то самого служить в церкви заставим!..

Председатель сначала растерялся, а затем не на шутку струсил, когда старики стали подступать к нему, размахивая костылями. Чтобы как-нибудь отделаться от них, председатель Совета заявил:

— Есть вам поп. Завтра будет обедню служить.

Когда старики ушли, он сказал учителю:

— Ничего не поделаешь: учителя мы найдём, а попа едва ли. Придётся вам надеть рясу и идти на церковную службу. Должность тоже воспитательская…

Учитель надел рясу, со временем отрастил длинные волосы, бороду и превратился в отца Василия.

— Получили циркуляр живым или мёртвым захватить Ефима Мамонтова. Банду он организовал — милицию бьёт, представителей земской власти… — продолжал между тем Курчин, и это отвлекло внимание Громова от раздумий о поведении попа и заставило насторожиться. — Большую награду за него обещают, да никто не может поймать. Петляет по всей округе — то в Вострово, то в Малышевом Логу, то в Волчихе появляется. В Вострово однажды чуть не захватали всю его банду. Однако бандиты убили помощника начальника милиции Кошмарышкина и четырёх милиционеров да пятерых ранили и скрылись. Дома востровских большевиков наш сводный отряд сжёг, захваченных врасплох родственников уничтожил, а мамонтовских бандитов до сих пор разыскать не могут. Хитры, да и крестьяне, видно, поддерживают. Послали агентов пробраться в этот отряд…

Игнат Владимирович с волнением слушал рассказ Курчина о Ефиме Мамонтове — руководителе партизанского отряда.

С гулянки Громов пришёл за полночь, по Листофор ещё не спал. Шёпотом он сообщил:

— Виделись с Юровым. Обещал рассказать Мамонтову, что вы его разыскиваете, и, если он захочет встретиться, придёт га вами в пятницу.

Матрёна Якимовна после разговора дядюшки и капитана Трифонова с Громовым на вечеринке окончательно пришла к убеждению, что теперь они обязательно поженятся с Евдокимом Семёновичем. «Лучшего мужа, чем Евдоким Семёнович, и не найдёшь!» — размышляла вдова. Но… женитьба — шаг не шуточный. А она так мало знает о нём. При встречах он о себе, о прошлом и планах на будущее почему-то не говорит.

Заводчик из Борисоглебска. Владелец мыловаренно-парфюмерного завода. Бежал от красных. Семью его расстреляли — это, пожалуй, всё, что она знает о Евдокиме Семёновиче, и то из уст Тырина. Правда, он ласков с ней, наверное, она ему нравится. Но надо всё взвесить: велико ли его состояние, не пьяница ли? На вечеринках пьёт мало, да, возможно, притворяется! У кого бы разузнать о нём?.. А то, не дай бог, ошибёшься, потом и жизни не рад будешь…

И вдруг ей пришла мысль сходить к Тыриным. Уж если не Василий Иванович, то его жена, эта противная толстуха, должна всё о Евдоше знать. Она дотошная!..

Матрёна Якимовна надела шубу, повязала голову белой шалью и вышла на улицу.

Пригревало по-весеннему, хотя было только начале марта. На крышах домов появились ледяные сосульки Со звоном падала на завалинки капель.

Матрёна Якимовна шла по деревне и раздумывала, что скоро пасха, что на красную горку[11] можно обвенчаться и свадьбу справить. Она уже представила себе, как стоит в церкви в белой фате рядом с Евдокимом Семёновичем. Отец Василий надевает на них венцы и ведёт вокруг аналоя, а все бабы смотрят на неё с завистью, перешёптываясь: «Вот счастье-то Матрёне выпало. Мужик красивый и, говорят, очень богатый…»

Василия Ивановича дома Не было. Жена его сидела за столом. Перед ней стоял самовар, и она, смешно складывая трубочкой толстые губы, тянула из блюдечка чай. По лицу её катился ручьями пот.

— Садись, Якимовна, со мной чаёвничать, — пригласила хозяйка..

Матрёна Якимовна сняла шубу и подсела к Тыриной, проговорив:

— Не хочу. Аппетита лишилась. Ты лучше, пока муженька твоего нет, расскажи, стоющий ли мужчина Евдоким Семёнович. Уж ты-то, наверно, знаешь.

— Знаю, — ответила Тырина и захлебнулась чаем. Нестоющий. — И, поставив на стол блюдце, пристально посмотрела на Матрёну Якимовну. — Да тебе-то зачем?

Матрёна Якимовна засмущалась.

— Да как тебе сказать. Ну, вроде… руку он у меня просит.

— Эвон оно что! — изумилась Тырина. — А ты-то как?

— Я ещё не решилась.

— И не надо. Плохой он человек. Большевик…

— Да что ты! — испуганно вскрикнула Матрёна Якимовна и, закатив глаза под лоб, схватилась за сердце.

— Правда, — продолжала Тырина. — Когда первый раз пришёл к нам, мой Вася его другой фамилией назвал, только как — теперь уж и не помню. А он давай крутиться: мол, спутал ты. Я заводчик, насчёт поставки мыла приехал. Да меня не проведёшь. Пристала к мужу: скажи и скажи, кто такой. Он мне и выложил: совдепщик, от новой власти скрывается…

Домой Матрёна Якимовна пришла разбитая и усталая. Не раздеваясь, бросилась на кровать и затихла. «Что теперь делать, что? — думала она, всё больше приходя в ярость. — Каким подлецом оказался, а я-то думала, я-то гадала… Большевик, совдепщик!.. А благородным человеком прикидывается. Был бы он здесь, вцепилась бы ему в глотку, лицо в кровь изодрала. Ах, мучитель! Нет, я тебе не прощу, не прощу! Я не такая, чтоб позволить над собой смеяться. Я…» — Матрёна Якимовна даже заплакала от обиды и злости.

Пришла в голову мысль: сходить к сестре, которая была замужем за капитаном Трифоновым и сейчас жила в деревне, рассказать всё. «Пусть кум приедет и арестует его, а потом пытает, мучает, чтобы знал, как надо мной издеваться. И-их, несчастная моя головушка!..»

Матрёна Якимовна вскочила с кровати и кинулась вон из избы. Она бежала по улице, бледная, с горящими глазами и выбившимися из-под шали растрёпанными волосами. Встречные удивлялись: что это с ней случилось?

Рассказав сестре о коварстве Евдокима Семёновича, Матрёна Якимовна немного успокоилась. «Вот и всё, — думала она. — Словно тяжёлая ноша упала с плеч. Приедут, заберут Евдошу. И опять я одна-одинёшенька. Была вдовой, вдовой и осталась…»

И чем больше Матрёна Якимовна думала о своей несчастной судьбе, тем больше начинала понимать, что ей нелегко оторвать от себя Евдокима Семёновича. Слишком долго она вынашивала свою мечту о замужестве, слишком быстро привязалась к нему. Поздняя любовь, что репей, прицепится — не оторвёшь, а оторвёшь, так всё равно следы останутся. И в душе зашевелилось беспокойство: то ли сделала? Зря, однако, рассказала сестре о Евдокиме Семёновиче. Хоть он большевик и совдепщик, но человек хороший и ей ничего плохого не сделал…