In vinas veritas - Александр Бруссуев

Провели мы в этом шип ярде пять дней, каждый из которых был наполнен борьбой с местными пролетариями. Они, в свою очередь, отдавая должное коммунистическому воспитанию, классово нас ненавидели, считая буржуями и оппортунистами. Сказать, что перевес остался за нами — значит, погрешить против истины.

Самый примитивный способ отделаться от настырного механика — это сказать, что не понимают английского языка. И ребята вовсю использовали его. Все недостатки, недоработки бравых китайских судостроителей, сколько бы на них не пытался я ссылаться, остались с нами до самого выхода судна в первый рейс. Я смотрел на этот способ работы и удивлялся: неужели и у нас такое было? Да и сейчас такое есть, закричат мне замотанные бардаком в экономике соотечественники. Но здесь все усугублялось тем, что мы могли просто утонуть, благодаря преступной халатности корабелов. И пошли бы ко дну за здорово живешь, если бы нам не везло с погодой, если бы опыта было недостаточно. А, может быть, на это и был сделан расчет?

Однажды, уже после обеденного перерыва ко мне подошла маленькая сморщенная китаянка. Целый день она таскалась за мной по машинному отделению с ведром и тряпкой в руках. Делала вид, что моет, на самом деле внимательно приглядывалась к любому моему действию. Я уж начал было думать, что ее специально приставили ко мне для коммунистического надзора. Возраста она была совершенно неопределенного: может лет семьдесят, а, может, и тридцать. Подошла она и начала мне что-то втолковывать. Китайский язык за три дня я еще не совсем хорошо освоил, а, вернее, совсем не освоил, поэтому ни черта не понял. Тогда она стала говорить очень медленно, надеясь, на мою сообразительность. Но я был туп, как китайский болванчик, даже головой не кивал. Но упорная тетенька не собиралась сдаваться: она вытащила из потаенного кармана кусок серого мела и написала на палубе слово. Или предложение. Мне стало даже забавно: иероглифы — это такая замечательная вещь, что нужно приложить столько усилий, чтоб понять, что это не картинка, а письменность, что у меня жизни не хватит для постижения самых азов. Мой нетренированный взгляд углядел в ее рисунке-иероглифе клетку, которую начали чирикать, но не успели. Хорошо же! Я попросил жестом мел и старательно написал ответ. Вернее, нарисовал, потому что постарался схематично изобразить писающего мальчика. По моему мнению, получилось неплохо. Я еще для пущей важности дорисовал брызги и посмотрел на тетю. Она сначала нахмурила брови, рассматривая мое творчество, потом ее брови полезли наверх. Потом она попятилась от меня и, всем своим видом выказывая ужас, заспешила прочь.

Так и остались для меня загадками, что же эта китаянка хотела мне сказать, и что же сказал ей я.

Другая группа китайцев, посреди ночи прокравшаяся в мою каюту, предварительно долго ковырялись в дверном замке. От этого неясного скрежета я и проснулся. Испытал искреннее удивление, когда они все скопом вошли ко мне, догадавшись просто толкнуть дверь. Потом я очень возмутился, справедливо решив, что предстал лицом к лицу с ворами. Ну, а те, в свою очередь попытались завязать со мной диалог на языке жестов. Они старательно выдували все вместе воздух из легких, сопровождая это круговыми движениями ладоней и непонятными словами. Может быть, для китайского цирка пантомима и была хороша, но мне ужасно хотелось спать. Поэтому я отобрал у артистов связку ключей, нимало не заботясь, откуда она у них взялась, вытолкнул их взашей в коридор и улегся досыпать.

Какое же было поутру мое удивление, когда я по своему обыкновению спозаранку вышел на зарядку и обнаружил всех действующих лиц ночного вторжения в мою каюту сидящими с унылыми лицами в коридоре. Увидев меня, они вскочили и скоренько продолжили свое представление с надуванием щек. Тут до меня начало потихоньку доходить, в чем же дело. Эти ребята были заурядными наладчиками воздуходувок в каютах, старпом им подогнал ключи, те и рады стараться. А то, что по ночам некоторые люди имеют обыкновение спать — это их не касалось: ведь они работают посменно. Вот они и остались досиживать свою смену под дверью.

Да, китайское качество — это особый вид услуг. Они делают макеты. Чтобы эти макеты заработали, нужно приложить усилие, причем, явно не китайское. Ну, а чтобы радоваться безотказной и полезной работой, требуется перебрать механику до основания, заменить микросхемы, корректно отрегулировать и правильно установить. Зачем же тогда нужен китайский макет? А просто для того, чтобы использовать его как приблизительное руководство по сборке. Все вполне ясно. Непонятно только одно: каким образом нам, двум механикам, электромеханику и парочке довольно грамотных филиппинских мотористов перебрать весь пароход, при этом постоянно поддерживая его в режиме жесткой эксплуатации? Испытывая дефицит в запчастях, зачастую в состоянии штормового моря, когда и устоять-то на ногах сложно, под постоянным прессингом со стороны тупоголового командно-штурманского состава?

Ох, лукавые китайцы! Нет на вас зла! Такая у вас природа! Нет обид на вас, потому как вы не обижаетесь на нас! Даже когда прибежал белый от негодования старпом и рассказал, что был свидетелем, как заполняли танки питьевой водой перед отходом судна в первый рейс. Чистую воду заливали через специальные водостоки, в то время как сверху танков большие люки были не задраены. Да, что там не задраены — они валялись поодаль. А группа работяг в праведном пролетарском гневе против буржуазных пережитков старательно сливала содержимое своих мочевых пузырей прямо в открытые зевы свежевыкрашенных специальной санитарной краской емкостей для пресной питьевой воды. Этот жест протеста не имел полового разделения: женщины и мужчины одинаково сосредоточенно старались угодить струями в центр пустоты, радуясь звукам журчания. Старпом появился вовремя, когда в революционных умах еще не созрело желание перейти на тяжелую артиллерию. Нам осталось только посмеяться и понадеяться на наш испаритель, который должен был в открытом море снабжать нас дистиллированной водой, часть которой идет на питьевые нужды.

Мои размышления и ассоциативные воспоминания оборвались внезапным грубым окриком из-за дверей каюты:

— Мы что, сюда мечтать приехали?

Я даже вздрогнул от неожиданности. А на пороге появился Саша, двумя пальцами поддерживая за шнурки безвольно висящие кроссовки примерно моего размера.

— Примерь, страдалец!

— Надеюсь, не с покойника? — поинтересовался я, имея в виду то, что старпом пришел в одиночестве. Сергея Михайловича поблизости не наблюдалось.

— Побойся бога! — поморщился Александр и присел на подвернувшийся стул. — Горошков убёг на полусогнутых вслед за твоим паном Зюзей. Имя такое было у твоего сменщика, у румына.