Петербургский сыск. 1870 – 1874 - Игорь Москвин

– Не знаю с чего начать, – пожевал губу Иван Дмитриевич, – но мне многое известно.

– И что же? – прошипела Ирина.

– Многое, – просто ответил начальник сыска, не повышая голоса, – в особенности об издевательствах господина Сорокина.

– Тоже тайна, – съязвила Ирина.

– Почему мне сразу не сказали об этом?

– Какая вера жене, – наконец раздался голос Альбины, – если она должна быть покорна воле мужа да и не говорят плохо о покойнике, хотя как не страшна была его смерть, – она посмотрела Путилину в глаза, в ее словах не было ни злобы, ни отчаяния, ни каких чувств, полнейшая пустота, – я рада, что он умер. Я устала от страха быть выгнанной на улицу, хотя это уже было, он выставлял меня за дверь, а несколько дней назад он пришел домой пьяным, если бы поднял руку на меня, я стерпела бы, но он схватил ребенка и бросил об пол. Наверное, ангел сберег нашего сынишку, он не пострадал, только сильно испугался, но даже не заплакал. В ту минуту мне хотелось его убить, но ужас сковывал меня. Я – женщина, я – слабая женщина. Это Иван был негодяем! – произнёсла сквозь слезы Альбина.

– Зачем вы купили топор? – он обратился к Кузьминой.

– Так Иван просил купить, он же приказал хорошо заточить.

– На что он ему был нужен?

В ответ Ирина только пожала плечами.

– Понятно, – Путилин снова обратился к Кузьминой, – у Вас есть зеленая сатиновая в горошек юбка?

– Да, – искренне удивилась она. – Юбка старая, лежит на дне сундука и одевала ее в последний раз с полгода назад.

– Вас Иван видел в ней?

– Наверное, в первое время я ходила в том, то привезла с собою из дома.

– Кто мог ее взять?

– Не знаю.

– Я, – подала голос Альбина, – меня заставил взять юбку и блузку Иван.

– Для чего?

– Я не знаю. Я его боялась, и мне было страшно сделать что—то не так. Я боялась за сына.

Путилин вернулся к себе в кабинет задумчивым и рассеянным, присел за стол, не снимая шляпы, начал барабанить пальцами по поверхности стола.

– Иван Дмитрич, Иван Дмитрич, – рядом стоял Михаил Жуков, но начальник его не замечал, пока в десятый раз стоящий рядом громко не кашлянул.

– Да, да, – Путилин отвлекся от мыслей, – что тебе?

– Какие будут распоряжения, Иван Дмитрич?

– Присаживайся, – показал рукой на стул.

– Какие будут распоряжения? – повторил вопрос помощник.

– Пока надо подумать, – опять углубился в размышления, потом снова взглянул на собеседника. – Оказывается, наш покойник попросил купить топор Кузьмину, а украсть юбку у нее же свою супругу. Может быть это и ложь, но я склонен верить этим женщинам, хотя… Вот когда я пойму для каких целей Сорокину это было нужно, приблизимся к убийце.

Жуков едва дышал, боясь даже тихим своим сопением отвлечь начальника от размышлений.

– Ясно одно, – поднял голову Путилин, – наш убиенный не так прост, как хотел казаться. В его желании, чтобы за некое преступление пострадала Кузьмина, для этой цели и похищение ее одежды, и просьба о покупке топора. Только почему он поручил жене? Значит ли это, что она должна замолчать вовеки? Наверное, да. Но не сходится.

– Он хотел избавиться от семьи?

– Может быть, – в словах чувствовалось, что Иван Дмитриевич получил в руки маленькую ниточку. – С кем встречался наш покойник в питейных заведениях? Кроме случайных собутыльников, у него должен быть сообщник. Не дает мне покоя… Таится за всем этим что—то крупное.

Утром, едва солнце блеснуло первым лучом, Иван Дмитриевич вошел в кабинет и, не снимая шляпы, принялся рассматривать бумаги месячной давности. Только вчера поздно ночью пришло одно соображение, которое хотелось проверить. Полночи он не мог заснуть, ворочался с боку на бок, не давали покоя мысли и вот сейчас он проверял себя.

Месяц тому в Псковской губернии в деревеньке Семеновцы Порховского уезда близь станции Дно было совершено зверское убийство десяти человек. Вся семья торговца Семенова – он сам, его сын, сноха – были зарублены топором, а шестеро детишек и работник, живший у них, зарезаны. В доме беспорядка не было, словно убийцы знали все тайники местного богатея.

Путилин после проверки бумаг устало опустился на кресло. В бумаге значилось имя убитого работника Василий Сорокин, двадцати четырех лет.

Теперь можно начинать следствие не с нуля, а с маленькой единички, есть от чего двигаться. Случайное совпадение? Оба из одной деревни, братья? Родственники? Однофамильцы? Иван да Василий, Василий да Иван. Что ж придется навестить Псковский край и там из первых рук все разузнать.

В восемь часов сотрудники в ожидании указаний собрались в путилинском кабинете.

После приветствия Иван Дмитриевич выдержал паузу.

– Господа! Я хотел бы, чтобы сегодняшний день вы употребили для получения сведений о нашем покойнике, то есть об Иване Спиридоновиче Сорокине. Мне доподлинно известно, что он замешан в преступные дела, доказательств пока не имею, только умозаключения. Каждый из вас получит задание, жду с отсчетами вечером после девяти часов.

В полдень Путилин поднимался по лестнице, ведущей к квартире Сорокиных. Дверь отворила сама хозяйка, аккуратно причесанная и в накинутом на плечи черном плате.

– Проходите, – вместо приветствия произнёсла безучастная вдова и, не дожидаясь ответа, прошла в комнату, где махнула рукой, указав на стул, – присаживайтесь, раз пришли, – голос звучал глухо, без какой бы то ни было интонации.

– Спасибо, – осмотрелся Иван Дмитриевич, хотел положить шляпу, но присел, держа ее в руках.

– Я вас слушаю.

– Наверное, вам неприятен разговор о муже, но я вынужден побеспокоить Вас еще раз, чтобы уточнить некоторые обстоятельства.

– Ваше право, господин Путилин, ваше право.

– Альбина, скажите, господин Сорокин рассказывал о своей семье, откуда родом?

– Он был немногословен, но за годы прожитые с ним… У него в деревне, откуда он приехал, осталась мать и младший брат. Не знаю, но то ли Василий, то ли Викентий, не могу сказать. В Петербург Иван приехал к сестре задолго до нашего обручения, которая его позвала к себе, мол, здесь можно больше заработать, но я ни разу не видела ее.

– Хорошо. А часто из дома отлучался Иван Спиридонович?

– Не часто, но бывало, хотя больше одной ночи не отсутствовал. Говорил, что ездит по окрестным деревням для закупки товара.

– К нему кто—нибудь приходил?

– Нет, он гостей не жаловал. Только один раз появился неприятный человек за эти годы.

– И когда?

– Не знаю, – провела рукою по волосам, вспоминая, – недели две тому будет.

– Какой из себя?

– Что сказать? Тепло было, а он в теплой одежде, правда, без шапки, но взгляд какой—то не людской, а звериный, навроде хищника. Глазки такие маленькие и колючие, я запомнила это потому, что они с Иваном пошептались в коридоре и пришедший быстро ушел.– она замолчала, словно что—то вспоминала, Путилин ее не торопил, – вот еще, над глазом, – она провела левою рукою по лбу, – рваный шрам.

– Большой?

– Нет, с мизинец.

– Долго они разговаривали?

– Минут с пять, но Иван после разговора был очень сердит.

– Сестра где проживает?

– Где—то на Васильевском, вот точнее сказать не могу, не знаю.

– Спасибо, Альбина, – Иван Дмитриевич поднялся со стула, – за беседу.

Кузьмина ничего не могла добавить к тому, что говорила ранее. Не могла и ответить: зачем купила для Сорокина топор? Сама себе удивлялась. Не слишком хороший человек Иван Спиридонович мог подобрать ключик к женскому сердцу, которое таяло под его жаркими речами.

Вечером вернулись на доклад агенты.

Отправленные в трактир «Муром» удивили.

– Иван Дмитриевич, самое удивительное, что в сей трактир так просто не попасть. Стоит вроде бы на отшибе, завсегдатаев не так много, а пускают не всех, словно секреты оберегают.

– Может быть, так и есть.

– Хозяин – личность угрюмая, бывший моряк Серафим Матушкин. Высокий, двух аршин и десяти вершков, черные волосы.

– Особые приметы.

– Не заметили, но есть у него один помощник – мастер на все руки и дров наколоть, и трактир убрать, и посетителя нежелательного выставить, так у него над левой бровью косой шрам.

– С вершок?

– Да, – удивленно сказал докладывающий.

– Так, – постучал пальцами Путилин по столу, – завтра продолжайте наблюдение.

Через час пускающий в небо черные клубы дыма паровоз уносил Ивана Дмитриевича и его помощника с Царскосельского вокзала в город Порхов для изучения подробностей по делу убийства семейства торговца Семенова.

Михаил поначалу смотрел в окно, разглядывая проносящиеся деревья и изредка попадающиеся дома. Не выдержал:

– Иван Дмитриевич, убийство купеческой семьи и Сорокина одних рук дело?