Лучше воздержаться - Роберт Силверберг

— Эта задача может оказаться не такой уж и простой, Хирсен, — возразил седовласый Фрэнтор-старший, поспешая на помощь сыну. — Многие из нас давно уже утверждают, что политика Правительства в отношении Венеры неправильна. Кто знает, какие средства нападения они нашли и как намерены их применить.

— Сказки! — воскликнул Хирсен. — Вы относитесь к «зеленышам», как к людям, а они животные и должны быть благодарны за блага цивилизации, к которым мы их приобщили. Не забывайте, мы относимся к ним гораздо лучше, чем мы относились на заре нашей истории к некоторым нашим же земным расам, например, к краснокожим индейцам.

Карл Фрэнтор снова горячо вмешался в разговор:

— Надо исследовать эту загадку, господа! Угроза Энтила слишком серьезна, чтобы сбрасывать ее со счетов, какой бы глупой она ни казалась, а в свете побед венерианцев ее можно считать чем угодно, только не глупостью. Я предлагаю, чтобы вы направили меня на Венеру с адмиралом фон Блумдорффом в качестве специального посланника. Позвольте мне докопаться до сути этого дела, прежде чем мы нападем на них.

Тут впервые заговорил Жюль Дебюк, Президент Земли, человек мрачный и замкнутый:

— Во всяком случае, предложение Фрэнтора резонно. Кто против?

Возражений не было, хотя Хирсен нахмурился и сердито фыркнул. И вот, неделю спустя, Карл Фрэнтор вместе с космической армадой Земли отправился на Венеру.

После пятилетнего отсутствия Карла приветствовала какая-то совершенно неузнаваемая планета. Такая же серо-белая, насквозь мокрая, с теми же вроде бы разрозненными куполами городов, она тем не менее казалась совершенно иной.

Там, где прежде земляне надменно разгуливали среди съежившихся от страха венерианцев, теперь господствовали туземцы. Афродополис стал целиком и полностью туземным городом, а в кабинете бывшего губернатора восседал… Энтил!

Не веря своим глазам, Карл уставился на него. Он утратил дар речи.

— А ведь я так и думал, что из тебя может получиться важная шишка, — выдавил он наконец. — Эх ты, пацифист.

— Я тут ни при чем. Так распорядились обстоятельства, — ответил Энтил. — Но ты! Вот уж не думал, что именно ты будешь представителем своей планеты.

— Именно мне ты адресовал много лет назад свою дурацкую угрозу. И, как видишь, я пришел не один. — Он указал неопределенным жестом вверх, где, неподвижные и грозные, праздно повисли космические корабли.

— Ты пришел угрожать мне?

— Выслушать, каковы твои намерения и условия.

— Нет ничего проще. Венера требует независимости и признания ее Землей в качестве равной и суверенной державы. Мы, со своей стороны, обещаем дружбу и свободную и неограниченную торговлю.

— И вы полагаете, что мы примем это без борьбы?

— Я надеюсь, что да… ради собственного блага Земли. Карл нахмурился и в раздражении откинулся на спинку кресла.

— Ради бога, Энтил, время загадочных намеков прошло. Раскрой свои карты. Как вам с такой легкостью удалось овладеть Афродополисом и другими городами?

— Мы были вынуждены пойти на это, Карл, мы этого не хотели. — Голос Энтила от возбуждения зазвучал пронзительно. — Они не принимали наших справедливых условий сдачи и начинали палить из своих тонитовых ружей. Нам… нам пришлось применить… это оружие. А после пришлось добить большинство землян — просто из жалости.

— Ничего не понимаю. О каком оружии ты говоришь?

— Помнишь, как мы ходили с тобой в руины Аш-таз-зора, Карл? Потайная комната, древняя запись, пять небольших цилиндриков?

Карл мрачно кивнул:

— Так я и думал, но я не был уверен.

— Это оказалось ужасное оружие, Карл. — И Энтил поспешно продолжая, как будто сама мысль о применении этого оружия была ему невыносима: — Его создали древние… но они никогда его не применяли. Вместо этого они его спрятали, и я ума не приложу, почему они его вообще не уничтожили. Жаль, что не уничтожили, право слово. А вот не уничтожили, и я, найдя его, вынужден был применить его… на благо Венеры. — Его голос понизился до шепота, но он собрался с духом и заставил себя объяснить: — Те небольшие цилиндрики, которые ты видел, Карл, оказались в состоянии создавать силовое поле какой-то неизвестной нам природы (тут древние весьма благоразумно отказываются высказываться до конца), поле, которое способно разъединять мозг и разум.

— Что?! — Карл уставился на него с раскрытым от удивления ртом. — Что ты такое говоришь?

— Ну, тебе, вероятно, известно, что мозг — это всего лишь вместилище разума, а не сам разум. Природа «разума» является загадкой, неизвестной даже нашим древним; но чем бы он ни был, он использует мозг в качестве своего посредника для выхода в материальный мир.

— Ясно. И ваше оружие… отключает разум от мозга… делает разум беспомощным… этакий космопилот без контрольных приборов…

Энтил мрачно кивнул.

— Ты когда-нибудь видел лишенное разума животное? — спросил он вдруг.

— Ну да, собаку — на занятиях по биологии, еще когда учился в колледже.

— Тогда идем, я покажу тебе лишенного разума человека.

Карл последовал за венерианцем к лифту. Пока он стрелой несся к нижнему этажу, где располагалась тюрьма, его разум пребывал в смятении. Разрываемый на части ужасом и яростью, Карл испытывал то безрассудное желание убежать, то непреодолимое стремление умертвить стоявшего рядом венерианца. Будто в тумане, он вышел из лифта и последовал за Энтилом по мрачному коридору, петлявшему между рядами крошечных зарешеченных камер.

— Вон. — При звуке голоса Энтила Карл очнулся, будто попал под струю холодной воды. Он проследовал за указующей перепончатой рукой и уже не мог оторвать взгляда от представшей перед ним отвратительной человеческой фигуры. То есть человека она напоминала только очертаниями. Оно, это существо, — Карл просто не мог себе представить, что это «он» — безмолвно сидело на полу, а огромные вытаращенные глаза неотрывно смотрели на голую стену перед ним. Глаза, лишенные души, отвисшие губы, с которых стекали слюни, бесцельно движущиеся пальцы. Карлу стало дурно, и он поспешил отвернуться.

— Он не совсем децеребрирован, — тихо проговорил Энтил. — Органически его мозг безупречен и неповрежден. Он просто… отключен.

— Как же он живет, Энтил? Почему не умирает?

— Потому что не тронута вегетативная нервная система. Поставь его, и он не упадет. Толкни его — и он снова обретет равновесие. У него бьется сердце. Он дышит. Если положить пищу ему в рот, он проглотит, хотя он умрет от голода, но сам не исполнит акт поедания пищи, которую поставят перед ним. Это жизнь… в некотором роде, но лучше уж смерть, так как это отключение навсегда.