Пригоршня праха - Ивлин Во

Он дал швейцару полкроны, и они вывалились на Синкстрит.

— Мы сделали все, что могли, — сказал он, — Бренде не на что обижаться.

— Знаешь, что я сделаю. Я ведь все равно прохожу мимо нее, так что я позвоню ей в дверь — на всякий случай, вдруг она еще не легла и ждет нас.

— Точно, так и сделай. Ты настоящий друг, Джок.

— Ужасно уважаю Бренду. Она молодчина.

— Молодчина, что и говорить… Ох, как мне нехорошо.

На следующий день Тони проснулся, горестно вороша в уме отрывочные воспоминания предыдущей ночи. Чем больше он вспоминал, тем более мерзким представлялось ему его поведение.

В девять он принял ванну и выпил чаю. В десять терзался вопросом, следует ли позвонить Бренде. Но тут она позвонила ему, тем самым решив проблему.

— Ну, Тони, как ты себя чувствуешь?

— Ужасно. Я вчера зверски надрался.

— Совершенно верно.

— И к тому же я чувствую себя таким виноватым.

— Ничуть не удивительно.

— Я не все хорошо помню, но у меня сложилось впечатление, что мы с Джоком тебе здорово надоедали.

— Совершенно верно.

— Ты очень сердишься?

— Вчера — очень. Тони, ну что вас на это толкнуло, двух взрослых мужчин?

— Мы были не в духе.

— Ручаюсь, что сегодня вы еще больше не в духе. Только что принесли коробку белых роз от Джока.

— Жаль, что я не додумался.

— Вы такие дети оба.

— Значит, ты в самом деле не сердишься?

— Ну конечно, нет, милый. А теперь быстренько возвращайся домой. Завтра ты придешь в норму.

— А я тебя не увижу?

— Сегодня, к сожалению, нет. У меня все утро лекции, а потом я иду в гости. Но я приеду в пятницу вечером или в крайнем случае в субботу утром.

— Понимаю. А никак нельзя удрать из гостей или с одной из лекций?

— Никак нельзя, милый.

— А, понимаю. Ты просто ангел, что не сердишься за вчерашнее.

— Такая удача бывает раз в жизни, — сказала Бренда, — насколько я знаю Тони, его еще много недель будут мучить угрызения совести. Вчера я от злости на стенку лезла, но дело того стоило. Ему жутко стыдно, и теперь, что бы я ни делала, он просто не посмеет обидеться, а уж сказать что-нибудь и подавно, и вдобавок бедный мальчик еще не получил никакого удовольствия, и это тоже хорошо. Надо его проучить, чтобы он больше не подкидывал таких сюрпризов.

— Любишь ты уроки давать, — сказал Бивер.

В 3:18 Тони вылез из поезда продрогший, усталый и раздавленный сознанием своей вины. Джон Эндрю приехал встречать его с машиной.

— Здравствуй, па, весело было в Лондоне? Ты ведь не сердишься, что я приехал на станцию, правда? Я упросил няню отпустить меня.

— Очень рад тебя видеть, Джон.

— Как мама?

— Вроде хорошо. Я не видел ее.

— А ты мне говорил, что едешь повидаться с вей.

— Да, так оно и было, только ничего не получилось. Я говорил с ней несколько раз по телефону.

— Но ведь ты можешь звонить ей отсюда, разве нет, пап? Зачем ехать так далеко в Лондон, чтобы говорить с ней по телефону? Зачем, а, пап?

— Слишком долго объяснять.

— Ну, а ты хоть немножечко объясни… Зачем, а, пап?

— Послушай, я устал. Если ты не прекратишь свои вопросы, я никогда больше не разрешу тебе приезжать к поезду.

У Джона Эндрю рот пополз на сторону.

— Я думал, ты обрадуешься, что я тебя встретил.

— Если ты заплачешь, я тебя пересажу вперед к Доусону. В твоем возрасте неприлично плакать.

— А мне еще лучше с Доусоном, — проговорил, всхлипывая, Джон Эндрю.

Тони в рупор велел шоферу остановиться, но тот не расслышал. Так что он повесил трубку на крючок, и дальше они ехали в молчании; Джон Эндрю прижался к стеклу и слегка похныкивал. Когда они подъехали к дому, Тони сказал:

„Няня, в дальнейшем я запрещаю Джону ездить на станцию без специального разрешения ее милости или моего“.

— Конечно, сэр, я бы и сегодня его не пустила, но он так просился. Пойдем, Джон, Снимай скорей пальтишко. Боже мой, мальчик, куда ты дел носовой платок?

Тони ушел в библиотеку и сидел там в одиночестве перед огнем.

„Двое взрослых тридцатилетних мужчин, — думал он, — вели себя словно кадеты, вырвавшиеся на вечерок из Сандхерста,[13] — перепились, обрывали телефон, плясали с проститутками в Старушке Сотняге. И Бренда после этого была еще со мной так мила — вот что горше всего“. Он немного вздремнул, потом поднялся к себе переодеться.

За обедом он сказал:

— Эмброуз, впредь, когда я буду обедать один, накрывайте мне в библиотеке.

Потом сел с книжкой перед огнем, но читать не мог. В десять часов перед тем, как пойти наверх, он раскидал дрова в камине, закрыл окна и выключил свет. Этой ночью он спал в пустой спальне Бренды.

II

Так прошла среда. В четверг Тони возродился. Утром он ходил на заседание совета графства. Днем зашел на ферму и поговорил о новой модели трактора с управляющим. А потом уже можно было повторять: „Завтра в это же время Бренда и Джок будут здесь“. Обедал он перед камином в библиотеке. Диету он забросил много недель назад. („Эмброуз, когда я один, мне не нужен полный обед. В будущем готовьте для меня только два блюда“.) Он просмотрел счета, которые оставил ему управляющий, и лег спать со словами: „Когда я проснусь, уже будет пятница“.

Однако наутро пришла телеграмма от Джока:

„Приехать не могу, должен быть избирателей, если через две недели“.

Тони ответил телеграммой: „Восторге любое время всегда дома“.

„Наверное, помирился со своей девицей“, — решил Тони.

Пришла и записка от Бренды, нацарапанная карандашом:

„Приезжаю в субботу с Полли и приятельницей Полли, Вероникой, в машине П. (Скорее всего и Дейзи. Горничные и багаж поездом 3:18.

Сообщи, пожалуйста, Эмброузу и миссис Моссон. Для Полли надо открыть Лионнес[14], ты знаешь, как она строга насчет комфорта. Веронику можно поместить куда угодно — только не в Галахада. Полли говорит, она оч. занятная. С ними приедет миссис Бивер, — не сердись, пожалуйста, это по делу: она думает, ей удастся что-нибудь сделать с утренней комнатой. Полли везет шофера. Кстати, на следующей неделе я оставлю Гримшо в Хеттоне, скажи миссис Моссоп.

Снимать ей жилье в Лондоне и хлопотно и накладно. По правде говоря, я могла бы обойтись и без нее, что ты скажешь? Хотя она незаменима с шитьем. Страх как хочу увидеть Джона. Все уедут обратно в воскресенье вечером. Не упивайся, милый. Приложи все усилия.

В пятницу Тони не знал, чем заполнить время. С письмами, он покончил к десяти. Пошел на ферму, но и там ему нечего было делать. Обязанности, прежде казавшиеся столь многочисленными и разнообразными, теперь занимали ничтожную часть дня; он сам не сознавал, как много времени он, бывало, проводил с Брендой. Он посмотрел, как Джон катается по загону. Мальчик явно затаил на него обиду после ссоры в среду; когда Тони зааплодировал Удачному прыжку, Джон сказал:

— Он еще не так может. — И потом: — А когда мама приедет?

— Только завтра.

— А.

— Мне сегодня утром надо съездить в Литл-Бейтон. Хочешь поехать со мной? Может, нам удастся посмотреть псарню.

Джон уже много недель приставал, чтоб его туда взяли.

— Нет, спасибо, — сказал он. — Я хочу закончить картину.

— Ты можешь ее закончить и потом.

— А я хочу сегодня.

Когда Тони ушел, Бен сказал:

— Ты чего это взъелся на папашу? Ты ведь никому проходу не давал — с самого рождества клянчил, чтоб тебя взяли на псарню.

— А ну его, — сказал Джон.

— Ах ты, пащенок, слыханное ли дело об отце так говорить?

— А ты при мне не смеешь говорить „пащенок“, мне няня сказала.

Итак, Тони отправился в Литл-Бейтон один, ему нужно было обсудить кое-какие дела с полковником Бринком. Он надеялся, что Бринки оставят его у себя, но полковник с женой были званы на чай к соседям, и он в сумерках вернулся в Хеттон. Легкий туман стлался по парку, доходя до груди, серые контуры башен и зубчатых стен расплывались в воздухе, истопник спускал флаг на главной башне.

— Бренда, страдалица моя, какая чудовищная комната, — сказала миссис Бивер.

— Мы ею почти не пользуемся, — холодно сказал Тони.

— Надо думать, — сказала та, которую называли Вероникой.

— Не понимаю, чем она плоха, — сказала Полли, — вот разве что старомодная.

— Видите ли, — объясняла Бренда, не глядя на Тони, — мне нужна хотя бы одна сносная комната внизу. Сейчас у нас только курительная и библиотека. Гостиная огромная, и о ней не может быть и речи. Я думала, мне нужно что-то вроде будуара более или менее для себя. Как вы думаете, есть тут от чего оттолкнуться?

— Но, ангел мой, она вся в углах, — сказала Дейзи, — и потом еще этот камин, из чего он, кстати, сделан, из розового гранита? И вся эта лепнина и панели. Нет, тут все чудовищно. И вдобавок она такая мрачная.