Мечта - Валентина Соломонова – Долгуна

Это была она, та девушка под деревом, это она вслед уходящему мужчине закричала с таким отчаянием в голосе «Витя-я-я!». И мужчину я узнал, не мог не узнать эти широкие плечи, эту статную фигуру. Это был мой отец.

Подъезжаю к дому ближе к полудню. На пороге встречает тетя Оля «Молодец, угадал к обеду. Вот придет отец, он как всегда в гараже, и будем обедать». Я моюсь, раскладываю сумку, сейчас придет отец, что ему говорить? а стоит ли вообще что-то говорить? Он тогда свой выбор сделал. Одному богу известно, как ему дался тот выбор. Чувствую, внутри меня, наконец, отпускает и тает тот давний холодок «Я отцу не судья…». Открывается дверь, заходит отец, я обнимаю его «Здравствуй, папа…».

Неожиданное письмо

— Урок окончен! Домашнее задание все записали?

— Да-да, записали! До свидания, Людмила Иваннаа! — класс мгновенно пустеет. Укладываю тетрадки в портфель, просматриваю между партами, не забыл ли кто чего. По улице иду не спеша, надо передохнуть от шума — гама, от школьных проблем. В голове все равно вертится

— Что-то сегодня Горохов Ваня был очень рассеян на уроке, на выходных надо будет зайти к ним домой.

В почтовом ящике лежит письмо. Кто бы мог мне написать? Со своими родными переговариваюсь по телефону, писать письма им нет никакой необходимости. Прочитав имя отправителя, не поверила своим глазам. Оно поразило и озадачило одновременно. Уж от кого, но именно от нее, я никак не ожидала письма. Да и содержание оказалось странным. Ведь я знала ее давным-давно, и человека, так ловко умеющего устраиваться в жизни, не встречала. А теперь она пишет, что очень больна, и просит приехать проведать ее.

Перечитываю Нинкино письмо — «Дорогая Люда, помнишь ли ты меня еще? Мы ведь жили с тобой по соседству много лет, и мне казалось, что даже дружили. Сейчас то время видится таким далеким, но и самым легким и безмятежным. Прости, что беспокою, но мне очень надо увидеть тебя. О себе рассказывать особенно нечего, жила как умела. Через некоторое время после твоего отъезда, переехала из нашей деревяшки в двухкомнатную квартиру в новом районе, открыла свое дело, в общем, стала ИП. Дела шли неплохо, ты меня знаешь, я своего не упущу. Но потом то дефолт, то кризис, то поставщики кинули, и все разладилось, я задолжала банку, пришлось все продать и идти работать в магазин. А за всем за этим, не завела себе ни семью, ни даже близких подруг. Сейчас я больна. Конечно, понимаю, что все грехи за раз не отмолишь, а их у меня было немало. Но почему — то из всех не могу забыть свою вину перед тобой. Я виновата, знаю, прости меня. Боюсь, не переживу я эту операцию, если можешь, приезжай пожалуйста. Нина».

Да, конечно помню, как сейчас, нашу окраину деревянную, где все одинаково бедны. Но тогда мы об этом не догадывались, думали, что так и должно быть. Поэтому жили даже весело: то ссорились, то мирились. С Нинкой жили дверь в дверь, забегали друг к другу то соли перехватить, то табуретки одолжить, когда гости приходили. Но особо не водились, я еще школьницей сопливой была, а Нинка, хотя старше всего на два года, уже работала буфетчицей при санатории. У нее там тетка числилась завхозом. Ее привозили и увозили на служебной машине. Она перед нами задирала нос. Где нам до нее — до Нинки! Она и одета была получше наших учительниц. А мы, соседские девчонки, бегали кто в чем придется.

После школы я поступила в педучилище. Студенческая жизнь затянула с головой. Где-то на последнем курсе однокурсник Паша стал каждый день провожать меня до нашей окраины. Я сперва просто посмеивалась над ним, но он был такой настойчивый, что я его восприняла всерьез. Вот так и завелась наша любовь. Он сделался почти своим человеком в нашем околотке. С ним стали здороваться даже наши парни, особо не жаловавшие посторонних. На практику меня отправили в соседний район на целый месяц. Паша обещал перевестись на свою практику в тот же район, но сломал ногу и не приехал. По окончании месяца я летела домой как на крыльях, думала, вот мы встретимся, и я больше никогда и никуда без Паши уезжать не буду. Дома меня встретили как-то странно, отводили глаза, избегали разговоров, как будто были не рады мне. Я решила, что обиделись на меня за то, что не писала. А что писать — то? Что за месяц может случиться? С утра пораньше, пока домашние еще спали, натянула свое лучшее платье и решила потихоньку смыться в город к Паше. Открыла дверь и натолкнулась на …Пашу. Он выходил из двери напротив. Обернувшись, он увидел меня, попятился обратно в дверь, но она была уже закрыта. Боже! Какое ужасное лицо я увидала, в нем отразились сразу испуг, стыд и что-то еще такое скользкое, не передать словами. Он промычал невнятное и бросился на улицу. А я как стояла, так и села на пол в своем лучшем платье. После экзаменов сразу уехала туда, куда распределили и больше никогда в нашу окраину не возвращалась.

Письмо летит на пол, я иду собирать сумку, надо успеть на последний теплоход.

Ночной звонок

Не спится, ноет спина. С трудом поднявшись с кровати, усаживаюсь на любимое кресло у окна. За окном огни ночного города. Люблю смотреть на эти огни, за ними творится жизнь. За тем окном молодые любят друг друга, за тем мама качает малыша, за следующим, может, ругаются муж с женой. Телефон молчит, давно не звонила Варюша. Ее звонок я могу отличить от всех звонков. Конечно, по ночам мне звонят редко, но иногда случается. Или запоздавший родственник, или кто-то из знакомых, который боится беспокоить домашних. Знают, что я не сплю и всегда открою. Вот уже два года, я не выхожу из дома, то есть, не могу выйти. А ведь активнее меня не было ни в школе, ни в институте. Ни одно мероприятие, ни одно спортивное соревнование я не могла пропустить. Участвовала во всем что надо и не надо. На увещевание родителей, притормозить, посидеть дома, отвечала буквально следующее «Как я могу сидеть в четырех стенах, жизнь же пройдет мимо!». И вот теперь приходится сидеть, в этих самых четырех стенах.

Поначалу чувствовала только небольшое недомогание, и надеялась, что все пройдет. Когда поняла,