Александр Суворов - Сергей Григорьев

С раннего утра до ночи Александр оставался в ротах - обедал и ужинал у солдатского котла - и возвращался на квартиру к дяде в Преображенском полку в такой усталости, что оставалось только спать. С дядей, тоже очень занятым в своем полку, Александр виделся мельком, они мало говорили между собой, встречаясь только рано утром за чаем и изредка вечером, когда удавалось ужинать вдвоем. Как-то дядя сказал:

- Брат Василий спрашивает письмом, как ты здоров, как служишь. Жалуется, что ты ему давно не пишешь.

- Я ему все разом отпишу подробно.

- Напиши не отлагая.

Суворов тут же сел к столу, сдвинул в сторону книги, очинил перо и написал отцу:

"Здоров. Служу. Учусь.

С у в о р о в".

Привезенные из Москвы книги ни разу не раскрывались, кроме "Парле Франсе". На книге Квинта Курция о делах Александра Македонского лежал рукописный устав полевой и караульной службы.

В марте полковые штапы баллотировали отличных солдат, и Александр Суворов, прекрасно аттестованный ротным командиром, получил капральство. Это прибавило ему забот. Пришлось заботиться о своем капральстве, следить, чтобы солдаты выходили в караул хорошо одеты и на постах не засыпали. Надлежало уравнивать наряды, посылки и работы, разбирать споры молодых солдат, дрязги старых солдат с женами и ссоры солдатских жен между собой. За всем тем оставалось еще водить караулы, ставить часовых, проверять посты и пикеты в полку и в городе, то в дому полкового командира, то у графа Лестока, лейб-медика Елизаветы, и, наконец, самому стоять часовым у Зимнего дворца на Мойке, при покоях великого князя Петра Федоровича.

Приближалась весна, а Суворову еще ни разу не пришлось встретиться со сверстниками своими, записанными вместе с ним в полк в сорок втором году в Москве. Князя Сергея Юсупова Александр видел только издали, когда он приезжал на плац в карете, поставленной на полозья. В ротах ни Юсупов, ни оба князя Волконских, ни Долгорукий ни разу не попались Суворову на глаза.

Ветры с моря приносили сырое тепло. Начались дожди. Набухали почки. И даже хмурые ели стали зеленее. Под ногой в полку везде хлюпала вода, под снегом побежали ручьи. Неву взломало. Прошел ладожский лед. Комендант санкт-петербургской крепости под грохот крепостных и корабельных пушек зачерпнул невской воды серебряным ковшом и внес его в Зимний дворец*. Открылась навигация. Начался светлый май. Гвардия уходила в лагеря.

_______________

* Таков был обычай.

Семеновцы тоже рассчитывали отдохнуть на лагерном приволье от тяжкой зимы. Однако объявили, что полк останется на все лето в городском своем расположении достраиваться и будет нести все караулы в городе. Двор Елизаветы Петровны отбыл в Петергоф. Однажды семеновцев послали в караул и туда.

У всех гвардейских полков имелись на Неве свои гребные флотилии. Семеновских солдат посадили в лодки на Фонтанке. У Лоцманского островка шлюпки вышли из устья Невы.

Ветер дул с моря. В заливе зыбь порядочно качнула лодки, и солдаты вышли на берег мокрые, иззябшие, с зелеными от приступа морской болезни лицами. Прямо с берега солдат развели на посты.

Суворову пришлось стоять на часах в петергофском парке, у Монплезира, любимого павильона Петра: отсюда открывался широкий вид на море. Финский берег тонкой синей зубчатой чертой показывал, где небо отделяется от моря. Одинокая финская лайба, раскрылив серые паруса, летучей мышью неслась в устье Невы. Рыбачьи лодки пятнали белесое море черными точками.

Ветер прохватывал часового насквозь, высушивая мокрую одежду, и, хотя солнце пригревало, Александра охватил озноб. Руки стыли. Зубы выбивали барабанную дробь. Суворов хотел уже вызвать свистком подчаска и просить смены, как услыхал за поворотом дорожки говор и смех. К Монплезиру по дорожке, усыпанной красным скрипучим песком, приближалась Елизавета Петровна, затянутая в рейтузы, в ботфортах со шпорами, в белом колете* и офицерской шляпе. Она звонко чему-то смеялась. А за ней, несколько отстав, шли, перекоряясь и бранясь, две старухи. Ветер вздувал их широкие платья колоколами.

_______________

* К о л е т - короткая кавалерийская куртка.

Суворов вытянулся и сделал мушкетом на караул. Елизавета Петровна взглянула на Суворова, расхохоталась и, остановясь, указала старухам на часового. Старухи, подойдя, продолжали спорить. Они говорили по-французски громко, не стесняясь, полагая, что часовой не может их понять. Суворов немало удивился, узнав в одной из старух лейб-медика Елизаветы, француза Лестока, а в другой - канцлера Бестужева. В этот день при дворе была объявлена любимая игра Елизаветы Петровны - "метаморфоз"*, и дамам приказано быть в мужском, а кавалерам - в женском платье.

_______________

* М е т а м о р ф о з (метаморфоза) - превращение.

- Какая милочка! - сказала Елизавета Петровна, подойдя к часовому, и потрепала его по щеке. - Обратите внимание на эту девочку в мундире... Как тебя зовут?

- Александр Суворов, ваше императорское величество...

- Да ты уж не дочка ли гвардии капитана Василия Суворова, милашка?

- Сын... Так точно!

Лесток подошел к часовому и, взяв его за перевязь на груди, обратился к Бестужеву, продолжая с ним спорить:

- Вы гневаетесь, господин великий канцлер, ибо знаете, что неправы. В России все можно купить: генерала за сто тысяч рублей, ну, а этого солдата - за рубль. Вот и вся разница.

- Ах так! - воскликнула Елизавета Петровна. - Мы сейчас это испытаем, - продолжала она по-французски. - Алексей Петрович, дай рубль взаймы. У меня только червонцы.

Бестужев поднял юбку, достал из кошелька рубль и, сделав глубокий реверанс, подал монету Елизавете.

- Ты мне понравилась, милочка, - сказала по-русски Суворову царица, возьми рубль...

- Нет, ваше величество: устав караульной службы запрещает часовым на посту брать подарки, тем более деньги.

- Но я тебе приказываю. Ведь ты знаешь, кто я?

- Тебе, дурак, царица дарит, бери! - прибавил Лесток, хлопнув Суворова по плечу.

Александр вспыхнул, отступил на шаг и крикнул по-французски:

- Если вы, сударь, еще раз коснетесь меня рукой, я вызову караул. Часовой - лицо неприкосновенное!..

- Ого! - в изумлении воскликнул Лесток, опустив руки. - Каков маленький капрал!

- Молодец! - похвалил Бестужев.

Елизавета Петровна кинула серебряный рубль на песок, к ногам Суворова, и сказала:

- Возьми, когда снимешься с караула... Видишь, граф, и в России есть непокупное.

Г Л А В А П Я Т А Я

СОБЛАЗН

Стать литератором - эта мечта многих юных не миновала Суворова. "Разговор Герострата с Александром Великим в царстве теней" - так называлась его первая попытка влиять на людей не прямым примером своей собственной жизни, а рассказом о жизни других.

Александр раскрывал тетрадь и читал написанное им самим, как нечто новое, незнакомое, чужое:

"А в которую ночь Олимпиада родила Александра, и в ту пору сгорело преславное капище Ефесской Дианы*, зажженное от некоего бездельника Герострата, который, будучи пойман, в розыске, сказал: что он учинил то не для иного чего, токмо чтоб каким-нибудь делом прославиться. Тогдашние ефесские волхвы столь срамное подеяние вменили в презнаменование большого разорения и весь город жалостным воплем наполнили: зажглась где-нибудь свеча, которая со временем для такой же причины (ради славы напрасной) пламенем своим весь восток выжжет...

_______________

* Храм Дианы в Эфесе почитался одним из "семи чудес" древнего

мира.

Герострата казнили смертью. Умер и Александр Македонский. Встретясь с ним в царстве теней, Герострат так приветствовал героя:

- Здравствуй, подражатель славы моей!

А л е к с а н д р. Какое между нами сравнение? Я - победитель вселенной. А ты человек самый презренный.

Г е р о с т р а т. Не будь горд, Александр: царствование твое миновалось, и от всего твоего величества на свете только пустой звук остался, власть твоя прешла. Здесь все в одном положении, и нет никакого разделения между царя и невольника. Тамо ты страшен был, где тебе множество народа повиновалось и жертвовало страстям твоим, а здесь лишен ты скипетра, лишен окружающих тебя льстецов, лишен боящихся тебя, и больше гнев твой никому не вреден.

А л е к с а н д р. О боги! Герострат ругается Александру!

Г е р о с т р а т. Я не знаю, для чего ты много меня унижаешь. Та ж причина понудила меня разорить Ефесский храм, которая понудила тебя опустошить всю вселенную. Оба мы основанием дел наших имели тщеславие, и оба мы живем в истории: ты разорителем вселенной, а я разорителем Ефесского храма.

А л е к с а н д р. Я искоренил гордость царей персидских и привел Грецию в безопасность!

Г е р о с т р а т. Ты искоренил гордость царей персидских, а на место оное свою восстановил. Освободив ее от чаемой напасти, ввел и в действительную напасть, которую она, тобой обманута, своею купила кровью.

А л е к с а н д р. Победители никогда игоносцами не называются.