По заданию губчека(Повесть) - Сударушкин Борис Михайлович

Пошла чащоба, за ноги цеплялись сухие сучья, дорога давалась все труднее. А тут еще из распоротой молнией тучи хлынул проливной дождь. Не заметили, как угодили в болотину, долго не могли выбраться, опять сбились с пути.

Когда дождь кончился, Перхуров послал сразу три группы разведчиков. Через два часа ни одна из них не вернулась. Обругав пропавших, полковник заявил, что пойдет сам, вдвоем с Бусыгиным. Недобро хмыкнув, Иванцов подумал: «Странное дело: на разведку — и с саквояжем!»

Не оглядываясь, Перхуров и Бусыгин углубились в осинник. Артиллерия на левом берегу молчала, залпы глухо доносились только с правого, словно раскаты далекого грома.

Наткнулись на избушку пасечника, одним углом осевшую в землю, постучали в щелястую дверь. Вышел маленький, седой, как лунь, старик в длинной исподней рубахе. Испуганно смотрел на них, переминался босыми ногами.

Попросили у него напиться. Не приглашая в дом, пасечник вынес ведро с водой и берестяной ковшик.

Утерев платком усы и бороду, Перхуров как бы между прочим поинтересовался, далеко ли до железной дороги.

— Рядышком, версты не будет, — высоким бабьим голосом сказал старик. — Прямо к станции выйдете, — махнул он рукой.

— А кто там — белые или красные? — уточнил Бусыгин.

— Нетути белых, в шею выгнали, — простодушно ответил старик.

И точно — когда они, где перебежками, где ползком, приблизились к железнодорожному полотну, то увидели на нем воинский эшелон. На одном из вагонов аршинными кривыми буквами было выведено: «Бей белую контру!»

В открытых дверях стояли, сидели, свесив ноги в обмотках, солдаты в новеньких зеленых гимнастерках. Это были красноармейцы архангельского военкома Геккера, которые вышвырнут из Заволжья офицерские отряды.

Не сговариваясь, Перхуров и Бусыгин повернули на восток, бросили отряд на произвол судьбы.

Так полковник Перхуров совершил еще одну измену, не последнюю в своей жизни…

9. Казань

Возле Костромы полковник послал штабс-капитана, одетого в полувоенную форму, в город.

Бусыгин вернулся с губернской газетой, из нее узнали то, о чем уже догадывались, — мятеж в Ярославле подавлен.

На газету большими кусками нарезали три фунта дешевой колбасы, располовинили каравай хлеба. Ели и не могли насытиться.

Потом Перхуров переоделся в приобретенное Бусыгиным гражданское платье — узенькие чиновничьи штаны, серый заношенный пиджак. В этом наряде и с саквояжем полковник стал похож на бежавшего с деньгами кассира.

За Костромой угнали двухвесельный ялик. Плыли по ночам, прижимаясь к берегу, днями отсыпались в прибрежных кустах. Уже не переставая лили дожди, с течением спорил встречный ветер, оба веслами до крови стерли ладони.

За Васильсурском встретили рыбаков, от них узнали: дальше плыть нельзя — впереди стоят сторожевые пароходы и всех заворачивают, некоторых даже арестовывают.

У тех же рыбаков обменяли лодку на еду и котелок, пошли пешком. Двигались левым берегом, в нескольких верстах от Волги. Однажды увидели в лесу рабочих, занятых укладкой бревен, затаились в кустах. Из разговоров услышали — Казань кем-то взята, вроде бы чехами.

Рабочие по виду — из бывших офицеров, но подойти к ним Перхуров побоялся. Начал остерегаться даже верного Бусыгина — на ночь клал саквояж под голову, спал с наганом в руке.

Перед самой Казанью их окружили чешские солдаты, загомонили непонятно, угрожающе размахивая короткоствольными винтовками.

— Свои! — воскликнул Перхуров и перекрестился.

Но, когда солдаты попытались из его рук вырвать саквояж, он стал отбиваться со свирепостью. Вмешался офицер, немного понимавший по-русски. С трудом «главноначальствующему» удалось объяснить, кто он, вместе с Бусыгиным их отправили в штаб.

Отоспавшись, весь следующий день Перхуров бегал по магазинам и барахолкам, пытаясь, подыскать что-нибудь похожее на форменную одежду. С рук удалось купить почти новый офицерский френч с аккуратно заштопанной дыркой. Ее полковник разглядел только у себя в номере и мысленно обматерил татарина-перекупщика. Перхуров догадался: хозяин френча сам рассчитался с жизнью — штопка находилась точно напротив сердца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Вечером бывший «главноначальствующий» встретился с бывшим руководителем разгромленного «Союза защиты Родины и свободы» в номере гостиницы «Болгар».

Вид у Савинкова был угрюмо-сосредоточенный, в глазах нездоровый блеск, голос охрипший и раздраженный. По случаю встречи он выставил бутылку коньяку и часто прикладывался к ней.

— Если бы не изменил большевикам командующий Восточным фронтом Муравьев — не видать бы нам Казани. Город взяли полковник Каппель и чешский поручик Швец. А формально власть у самарской Учредилки — Комитета членов Учредительного собрания, — рассказывал Савинков. — Короче говоря, полная неразбериха. Не успел появиться здесь, как ко мне приставили шпика. И не поймешь, на кого он работает, — на чехов, на Каппеля или на Учредилку.

Перхуров спросил, насколько надежна оборона города.

— Долго нам здесь не удержаться.

— Неужели дела обстоят так плохо?

— Судите сами. Рядом, в Свияжске, штаб красных. Каппель пытался атаковать его, но безуспешно. Романовский мост через Волгу также не удалось взять. Вот так-то, полковник. Здесь находится основная часть золотого запаса России, свыше миллиарда рублей. Потихоньку начали отправлять его в Самару и Уфу… Рабочие бунтуют, крестьяне из Народной армии бегут, тюрьма «Плетени» набита битком, а толку никакого. Учредиловцы, как крысы в бочке, грызутся между собой за портфели, за деньги…

Слушая Савинкова, полковник все больше хмурился, теребил бороду.

— А чехи? Какую роль в наших событиях играют они?

— Чехи не могут разобраться, что же делается в России, на кого опереться. У них одна задача — прорваться к Владивостоку, а оттуда во Францию и по домам. Сейчас у меня все надежды на Колчака и союзников. Только эти две силы — одна с востока, другая с севера — способны по-настоящему бороться с большевиками. А при такой расстановке значение поволжских городов огромно. Как вы упустили Ярославль?! — не удержался от упрека Савинков, глотнул из рюмки коньяку.

— Я смог его взять, — устало бросил Перхуров. — А удержать город можно было только артиллерией, которая находилась в Рыбинске, где восстанием руководили вы лично, — едко закончил полковник.

Савинков недовольно поморщился, ругнув себя, что коснулся этой болезненной темы:

— Не будем заниматься взаимными упреками. Остались в Ярославле люди, преданные нашему делу? Можем мы рассчитывать на них в дальнейшем?

Перхуров рассказал о последнем разговоре с начальником контрразведки Суреповым, о тайнике с оружием, о явках, переданных поручику Перову.

Савинков, разминая ноги, прошелся по комнате. Одет он был в чешский, с иголочки, китель, французские, крепкие еще галифе и заношенные русские сапоги.

— Вы хорошо знаете этого поручика?

Перхуров оскорбился:

— Я бы не стал отдавать явки первому попавшемуся! За мужество генерал Брусилов лично наградил его именным оружием.

— Перов знает, кого контрразведка назначила руководителем подполья?

— Нет. Об этом знают только три человека — я, Сурепов и его заместитель Поляровский.

Савинков опять сел за стол, пригубил рюмку:

— Будем надеяться, полковнику Сурепову также удастся уцелеть. Ярославль нам еще пригодится, это замок сразу на две двери — на Москву и Петроград. Мне стало известно, что даже после нашего поражения там сохранился костяк кадетского «Национального центра». Вне подозрения большевиков его руководитель. А эта организация связана с «Союзом возрождения России», состоящим из меньшевиков и эсеров, и так называемым «Правым центром». В настоящее время предпринимаются решительные шаги, чтобы объединить эти разрозненные силы в единую организацию. Не дожидаясь, когда это произойдет во всероссийском масштабе, мы уже сейчас можем сделать это в Ярославле. Но туда нужно послать очень энергичного и надежного человека.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})