А вот и Полетта - Барбара Константин

– Да уж, готов поверить! Вы бежали, потом дрались, а в конце вам удалось добраться, куда вы хотели, потому что вид у вас стал такой довольный и успокоенный. Спортивный сон-то.

Он протягивает ей кружку с настойкой чабреца:

– Пейте, а то остынет.

Она послушно пьет.

– Оленка и Данута, это ведь имена ваших дочек, так?

Она кивнула.

– Вы твердили их имена, вот сейчас, во сне.

– Да, я хорошо помню.

Температура спала, и Марселина смогла наконец подняться. Она пролежала четыре дня, и ноги были как ватные. Фердинанд и Ги помогли ей дойти до окна. Она смогла увидеть Корнелиуса, который самостоятельно выбрался из стойла и теперь прогуливался по двору. Услышав, как она стучит по раме, он повернул голову и пустился к ней мелкой трусцой.

34

Выбор Ги

Ги в конце концов решил обосноваться в комнате Лионеля, старшего сына Фердинанда. Тот покинул ее тридцать лет назад, когда ему исполнилось семнадцать. Никаких шансов, что он вернется и захочет получить ее обратно. Странный тип этот Лионель. Время от времени он звонит, чтобы рассказать, как у него дела. Обычно около четырех часов утра. Там, в Австралии, это около восьми вечера, но он постоянно забывает о разнице во времени. Или, может, ему плевать. Вполне вероятно. Это в его духе. Он и маленьким ни с кем не дружил, любил доводить мать до слез, отрывать мухам крылья и внушать младшему брату, что он вампир. А потом он уехал туда, очень далеко, чтобы никого больше не видеть, оборвать все связи. И судя по всему, нашел, что искал. Ни женщины, ни мужчины, ни ребенка – жил один бог весть где. И умудрился найти работу, которая всему этому соответствовала. Занимался он ремонтным обслуживанием «Динго-Фенс» – противодингового ограждения. Самый длинный забор в мире. Протяженностью больше пяти тысяч шестисот километров. Он предназначался для того, чтобы защитить стада от диких собак (а именно от динго). Но, похоже, вышло не слишком эффективно. Так Лионель говорит, а уж он-то должен знать. Сколько лет он его чинит.

Чтобы съездить за мебелью Ги, они прикрепили к трактору прицеп и запаслись брезентом на случай, если пойдет дождь. За руль сел Ги, а Фердинанд пристроился на крыле рядом. Урчание мотора, холодящее сиденье, жесткая тряска, запах дизельного топлива – все это вернуло его на несколько лет назад. За всю поездку они не обменялись ни единым словом, полностью сосредоточившись на радости вновь обретенных ощущений.

Переезд был недолгим. Ги хотел забрать только лимонное дерево да кое-какие инструменты из своей механической мастерской. Но по настоянию Фердинанда решил перевезти еще и кровать, прикроватную тумбочку, туалетный столик Габи и комод, чтобы убрать свои вещи. Остальное решено было не трогать.

Когда они приехали на площадь, Ги заглушил мотор трактора и пригласил Фердинанда выпить по стаканчику. В ресторане звякнул колокольчик, Ролан выглянул из-за кухонной двери. И ужасно удивился, увидев их. Закричал наверх:

– Мирей! Спускайся скорее, тут дядя Ги и мой па… отец!

Она примчалась мигом.

Они расселись вчетвером, выпили по стаканчику белого. У Мирей было прекрасное настроение. Она сразу заметила, что Ги выглядит куда лучше. Всего за несколько дней он буквально преобразился, жизнь втроем и воздух фермы пошли ему на пользу. А до Ролана в этот момент дошло, что никто и не подумал ввести его в курс дела. Он поднялся, глубоко задетый, стараясь скрыть боль, которую почувствовал в левой стороне грудной клетки, – доктор Любен заверил его, что это чисто психосоматическое, беспокоиться не из-за чего, – сослался на срочные дела на кухне и оставил их беседовать втроем. И очень кстати: Ги хотел поговорить с Мирей. А раз уж подошло время забирать детей из школы, Фердинанд предложил свои услуги, и она согласилась. Такая возможность представилась ему впервые, и он умчался. А в это время Ги объяснял Мирей, что хочет оставить ей свой дом. Никаких особых воспоминаний с ним связано не было, потому что все главные, настоящие воспоминания, связанные с ней самой, с ее четырех лет и до восемнадцати, остались там, на ферме. И оставались там все последние десять лет, с тех пор как они оттуда уехали. Так что вот: к этому дому он никак не привязан, и она может делать с ним все, что захочет. Продать или сдать, как ей заблагорассудится. Но Мирей это совсем не понравилось. Она даже взъелась на него немного. На ее взгляд, он слишком гонит коней, следовало бы хорошенько подумать, прежде чем от всего избавляться. А главное, посмотреть, как пойдет совместное проживание. И десяти дней не прошло, еще неизвестно, какие проблемы могут возникнуть с Фердинандом и Марселиной. Очень может быть, что они начнут действовать ему на нервы, и что он станет делать, если ему некуда будет деваться? Надо быть благоразумней. Ей тоже иногда хочется все послать. Она замужем за Роланом уже девять лет. Но ее удерживает страх принять необдуманное решение, а потом пожалеть. В конечном счете желание порвать с друзьями или с мужем – это одно и то же. Такое может случиться, но в обоих случаях рискуешь сесть в лужу. Следует все серьезно обдумать, прежде чем на такое решиться.

Ги молчал.

Выждав, пока она закончит, он протянул ей ключи от дома. Она замялась, и он положил их на стол. Он совершенно уверен в своем решении отдать ей эту хибару. Невелик подарок, но он ее, и только ее. И Габи согласилась бы. Это было их общее решение. Все это без единого слова. Мирей поняла и кивнула. Только тогда он заговорил с ней о том, что решил для себя самого. Сказал, что не может жить один. Двух недель вполне хватило. Ему нужно, чтобы вокруг были люди, чувствовать себя полезным, быть с кем-то вместе. Иначе он теряет и вкус к жизни, и всякое желание жить. Так вот, он свой выбор сделал. Он будет жить с друзьями. Ферма большая, он там ни от кого не зависит и может побыть один, если захочется. Он устроил мастерскую в углу амбара и мастерит по ночам, когда нападает бессонница. И прекрасно себя чувствует. А к тому же целый дом, полный дедушек и бабушек, – это совсем неплохо для малышей…

Мирей взяла ключи от дома, потянулась поцеловать его и прошептала на ухо: Спасибо, дядя.

35

Конфеты, жвачка и «кошачьи язычки»[3]

Выходя из школы, Малыш Лю и Людо увидели Фердинанда, который ждал их за оградой, кинулись к нему со всего разбега и повисли на шее. Затем потребовали чего-нибудь вкусненького. Он не стал спорить, и они заскочили в булочную. С Мирей они обычно сразу отправлялись домой; на этот раз они решили воспользоваться случаем по полной. Выбрали все, что она им запрещала. Конфеты, жвачку и булочки с шоколадом. По дороге домой они умудрились все поглотить, да еще выпалить кучу вопросов, не давая, естественно, времени ответить. Они желали знать: вырос ли малыш Шамало, охотится ли он на мышей, когда они смогут приехать в гости, ведь скоро начнутся рождественские каникулы, выбрал ли он уже подарки и правда ли, что родители скоро разведутся? Тут возникла заминка, и Людо почувствовал, что должен вставить пару слов; поэтому он вытащил жвачку изо рта и с легкой довольной усмешкой того, кому известно нечто, неизвестное всем остальным, пояснил: это, конечно, еще не точно, но, скорее всего, так и будет, потому что Мирей и Ролан теперь ругаются каждый день. Едва договорив до конца, он отправил в рот здоровый комок жвачки и принялся прилежно его жевать. А Фердинанд только и сказал: А! Чуть дальше, проходя мимо, он показал им закрытый магазин сестер Люмьер[4] и дом, где они жили. Разумеется, Малыш Лю пожелал узнать, почему их так зовут, почему мы прошли мимо, а не зашли поздороваться, раз уж это знакомые, и они родственницы или как. Фердинанд возвел глаза к небу, слегка оглушенный градом вопросов, и, ничего не ответив, развернулся и постучал в дверь. Никто не открыл. Прижав ухо к створке, он различил внутри перешептывание. Чтобы успокоить старушек, он прокричал свое имя: Все в порядке, Гортензия, убери ружье, это Фердинанд с малышами, мы зашли поздороваться.

Их впустили, и обе зашлись в экстазе при виде детей: какие же они красивые и как выросли, черт возьми, как бежит время, дерьмо свинячье! Они виделись всего пару недель назад, после похорон Габи, но ни та ни другая этого уже не помнили. Потом Гортензия повела их к буфету, достала большую жестяную коробку и, закатив глаза от предвкушения, предложила угощаться, пока Фердинанд вполголоса допрашивал Симону, откуда взялось ружье. Есть детям уже не хотелось, но Гортензия настаивала, она хотела, чтобы они попробовали разные печенья. Ну же, не стесняйтесь, берите сколько хотите, а то они испортятся. Дети из вежливости взяли по паре штучек, Людо откусил от «кошачьего язычка», но тут же выплюнул: тесто прогоркло. Чтобы избавить младшего брата от этого печального опыта, он пихнул его локтем в бок. Но Малыш Лю не понял, вскрикнул: Ай! – и попытался дать сдачи. Людо увернулся и сумел прошипеть ему на ухо, что печенье испорченное, так что Малыш Лю быстро успокоился. Гортензия отошла поболтать к Симоне и Фердинанду, и мальчики воспользовались этим, чтобы подобраться к клетке с попугаями, просунуть старое печенье сквозь прутья и таким образом незаметно от него избавиться.