Борьба со смертью - Поль де Крайф

 Большинство американских матерей рожают дома. Некоторые еще счастливее - у них есть постоянные врачи, которые соблюдают правила асептики и не спешат от пациентов с ожогами, абсцессами, гниющими ранами, воспаленными глотками прямо к постели роженицы. Врачи, в большинстве, не начинают осмотра рожениц, не переменив по меньшей мере халата, и пользуются абсолютно стерильными инструментами и материалом. Многие исследуют женщин только в стерильных резиновых перчатках.

 Но мы должны быть практичными. Остается еще достаточно врачей, не знающих о Земмельвейсе, слишком занятых или беспечных, чтобы быть опрятными,- родильная горячка все еще убивает одну из восемнадцати женщин, умирающих в возрасте от пятнадцати до сорока пяти лет. Как мотут быть уверены отцы и матери, что врач бережно отнесется к родам?

 В Америке издавна знают выход из положения: закон об ответственности. Бостонский врач Де Норманди предлагает каждый случай родильной горячки протоколировать в судебном порядке, чтобы было точно установлено, кто именно виноват. Давно известно, как помогают такие законы. Шестнадцать штатов уже издали закон об ответственности за гибель роженицы от родильной горячки. А насколько снизилась в этих штатах угроза этой жгучей смерти?

 Но отцы, а особенно матери, могут добиться практических результатов. Они могут сплетничать. В своих женских клубах, в обществах благочестия, в кружках кройки и шитья, между прочим и совершенно неофициально, они могут узнавать, в какие именно больницы легли на роды их товарки, не вернувшиеся домой. Болтая в антрактах между официальными занятиями - шитьём, картами и спасением души, они могут допытываться, какой именно врач принимал ребенка у такой-то рожавшей дома женщины и оставил ее ребенка сиротой, а мужа - вдовцом.

 Они могут даже систематизировать эти сведения, проверять их. Хорошим врачам, чистым больницам нечего бояться. А ведь все больницы стремятся иметь пациентов, все врачи - люди, и когда бойкот* будет угрожать их заработку, все врачи имеют возможность отвести такую угрозу.

 'Это место книги Де-Крюи звучит очень странно для советских читателей. Серьезные разговоры о бойкоте врача и его «лечебного заведения», как об одном из возможных средств для насильственного внедрения известных медицинских идей, - кажутся нам весьма странными. Это возможно, конечно, только в условиях капиталлистических стран, где частная практика для многих врачей является единственным заработком, заработком чисто коммерческого типа, имеющим все признаки торгового предпрнятия.- Прим. ред.

 У них есть областные медицинские общества, где, несмотря на все профессиональные предрассудки, отравляющие эти организации, я видел признаки растущего духа общественности. Доктор С. Г. Торнтон в Лебаноне (штат Кентукки) - вовсе не пионер борьбы со смертью, как Земмельвейс, и не блестящий его последоватоль, как Де Ли. Но Торнтон выработал свой план. В медицинском журнале Кентукки он изложил этот план. Он выслушал доклад о том, как 308 матерей в штате Кентукки умерли от родов. Он сам старый врач, и у него за двадцать семь лет практики не было ни одного случая родильной горячки. Он говорит своим коллегам, что в ученом докладе о том, как и почему погибли эти 308 рожениц, не хватает одной детали... - Там не указаны имена лечивших их врачей. «Если бы они были названы, мы бы знали, где начинать борьбу», - пишет Торнтон.

 Это, может быть, грубо, жестоко, но это единственный путь к преодолению халатности и чудовищной безответственности медицинского сословия. И план Торнтона гораздо мягче мер, которые принял Земмельвейс по отношению к себе самому, когда понял, что был непосредственной причиной гибели рожениц.

 Он далеко не так жесток, как требование мягкосердечного Оливера Уенделя Холмса. Еще до Земмельвейса Холмс - из сопоставления некоторых фактов - пришел к заключению, что родильная горячка заразительна. Он ознакомился с наблюдениями английского врача Уайрмаха и ирландского врача Коллинса, которые знали, что чистота полезна, но не выработали, подобно Земмельвейсу, точную науку чистоты. Этим мы обязаны исключительно Земмельвейсу. Холмс был гораздо суровее чувствительного доктора С. Г. Торнтона. Он написал: «Мы должны гарантировать снисхождение всем врачам, бывшим до сих пор причиной стольких бедствий, но теперь настало время, когда существование в практике врача родильной горячки нужно рассматривать не как несчастный случай, а как преступление».

 Но будем практичными. Нельзя сажать врача в тюрьму по обвинению в убийстве роженицы. Женщины нуждаются не в нелепых законах, не в отвлеченной науке о гемолитическом стрептококке, а в хороших врачах, вроде Торнтона, прямодушие которого приближается к всесокрушающей честности Земмельвейса.

Бантинг. Нашедший инсулин

Разве не безумие со стороны борцов со смертью сдаваться в бою только потому, что в их распоряжении нет богато оборудованных лабораторий и неограниченного количества обезьян и морских свинок? Бантинг был молодым хирургом, был неизвестен в ученом мире и работал в помещении, которое только из вежливости можно было назвать лабораторной. Но недостаток в подопытных животных он возмещал силой воли и упорством.

Первое, что поражает в Бантинге, как и в Земмельвейсе, - это его простота и обезоруживающая честность. Как и у Земмельвейса, у Бантинга не было ни богато оборудованной лаборатории, ни средств на покупку собак, - ничего, что помогло бы ему сделать его глубокое открытие, и так же, как Земмельвейс, канадец Бантинг и не думал сдаваться в борьбе с человеческими страданиями, несмотря на неудачу крупнейших физиологов, пытавшихся выделить инсулин, несмотря на уверенность некоторых теоретиков, что это вообще невозможно.

Открытие инсулина только чуть-чуть опоздало для спасения моего отца. Поэтому я всю жизнь с благоговением относился к Бантингу и его волшебному лекарству. Я называю инсулин волшебным, потому что принимающие его диабетики - среди них мог быть и мой отец- часто живут дольше не страдающих диабетом людей. Это, конечно, выдвигает Бантинга в первые ряды современных борцов со смертью.

Мой отец - тень крепкого прежде человека - умер от диабета в 1917 г. Это случилось всего за четыре года. Как можно было этого избежать, вы узнаете дальше.

Незадолго до смерти впалые щеки сделали его похожим на собственный его дагерротип, старый и выцветший, снятый с него в юности. В эти весенние дни он большей частью лежал без сознания. Однажды он посмотрел на меня внезапно прояснившимся взглядом и спросил: «Поль, что такое смерть?»

Вот почему меня так захватывают события, разыгравшиеся в несколько жарких ночей 1921 года в Торонто.

Кто же был Бантинг, которому удалось это чудо?

II

Конечно, Бантинг даже и не пытался найти инсулин. Диабет - внутренняя болезнь, а Бантинг никогда и не помышлял в эти тяжелые для него послевоенные дни