Никогда не люби незнакомца - Гарольд Роббинс

Я сидел дома. Перечитав все газеты, заскучал. По субботам дядя Моррис ходил на работу приводить в порядок бумаги, скопившиеся за неделю. В доме остались только мы с тетей Бертой, девочки играли на улице. Наконец я отложил газету в сторону и встал.

— Тетя Берта, можно пойти погулять?

— Конечно, Фрэнки. Можешь не спрашивать.

Я взял пиджак и вернулся в гостиную. Тетя слегка смущенно посмотрела на меня. Я понимал, что ей хочется спросить, куда я иду, а я не знал, что ей ответить. Я не знал, как она отнесется к тому, что я хочу заглянуть к брату Бернарду, а потом в церковь. Когда я дошел до двери, она спросила:

— Ты надолго, Фрэнки?

— Не знаю. Хотел повидать кое-кого из друзей.

— Мы с дядей хотели, чтобы ты как-нибудь сходил с нами в синагогу. Если тебе нечего делать, можно пойти сейчас.

— А мне туда можно? — неуверенно спросил я. — Я раньше там никогда не был.

— Конечно, можно, — очень мягко ответила она и улыбнулась. — Мы с дядей будем очень рады, если ты пойдешь.

— О'кей.

— Подожди минуточку. Я только переоденусь и пойдем.

По дороге тетя молчала.

Одноэтажное здание без статуй святых, даже без шестиконечной звезды не произвело на меня сильного впечатления. Оно совсем не было похоже на место, куда люди ходят молиться. Я почувствовал разочарование.

Еще больше я разочаровался, когда мы вошли внутрь. Пол оказался чуть ниже улицы, поэтому пришлось спуститься на несколько ступенек. Мы очутились в маленькой комнате с серыми стенами. Я начал снимать шляпу, но тетя остановила меня.

— Это синагога. Фрэнки. Здесь не снимают головные уборы.

Я несколько секунд удивленно смотрел на нее. Все здесь было не так, как в церкви Святой Терезы.

Мы вошли в саму синагогу, в которой находилось всего несколько человек. Комната оказалась очень простой. Большинство деревянных скамей нуждались в покраске, многие потрескались. В дальнем конце виднелось возвышение с четырьмя столбиками, над которым висел выцветший навес из красного бархата. Под ним стоял мужчина и читал на иврите свиток, который держали двое помощников.

Мы прошли по проходу и сели. Я хотел опуститься на колени, но тетя дотронулась до моей руки и слегка покачала головой. Я сел рядом с ней.

— Евреи не стоят на коленях перед своим Богом, — прошептала она. — Они поклоняются духом, а не телом.

Я посмотрел на нее широко раскрытыми от удивления глазами. Это место очень отличалось от привычной церкви. Синагога больше напоминала какой-то клуб, чем церковь, за исключением того, что здесь не нужно снимать шляпу.

— Где раввин? — полюбопытствовал я. Все трое на возвышении были одеты в обычные костюмы.

— Он читает Тору.

Наверное, тетя Берта говорила о мужчине, который читал длинный свиток. Вообще-то я ожидал увидеть человека в ярких одеждах.

Со скамьи перед нами тетя взяла маленькую книгу, открыла и протянула мне. Половина страницы была напечатана на иврите, половина — по-английски.

— Раввин читает это место, — сообщила она, показывая пальцем строку. — Он читает на иврите, но ты можешь читать по-английски.

Раввин на секунду замолчал, пока переворачивали свиток, затем продолжил читать. Его монотонный голос усыплял.

— Борух атто адонай, элохену мелех хо'олом... Я посмотрел в книгу. Палец тети показывал строку на английском, и я прочитал: «Блажен ты, о наш Бог...»

Это я понимал. Я закрыл глаза и представил отца Куинна, стоящего на коленях перед алтарем в белом стихаре. От света множества свеч его одежда казалась золотой. Я вспомнил негромкое пение хора, запах благовоний, и мои губы непроизвольно прошептали:

— Слава тебе, Мария, Божья матерь!

Тетя дотронулась до моего плеча, и я открыл глаза. Она нежно улыбалась, но в уголках глаз блестели слезинки.

— Это тот же самый Бог, Фрэнки.

Я расслабился и неожиданно улыбнулся. Тетя Берта права. Слово означает Бога независимо от того, на каком языке оно произнесено.

Когда мы вернулись домой, дядя Моррис уже пришел с работы. Тетя рассказала, куда мы ходили, и он пристально посмотрел на меня.

— Ну и как?

— Не знаю. Там все очень необычно.

— Хочешь научиться ивриту?

Пока я думал, что ответить, тетя сказала:

— Пусть он сам решает, Моррис. Он уже взрослый мальчик, и сам знает, что хочет, а что — нет. Пусть подумает, и если захочет — скажет.

Я был очень благодарен тете. Я еще не знал, хочу учить иврит или нет. Тетя Берта сказала то же самое, что говорил брат Бернард.

— Но он должен готовиться к бармицва[8], — запротестовал дядя Моррис.

И опять ответила тетя Берта с мудрой улыбкой на губах:

— Сейчас это не так важно. Бармицва не сделает Фрэнки более мужественным. Если он посчитает, что ему нужна вера, он без труда найдет ее. Фрэнки уже благословлен дважды.

Это был наш первый и последний разговор о религии. Меня оставили в покое, и после той субботы я совсем перестал думать о религии. Я не пошел в хедер, но перестал ходить и в католическую церковь. Я вообще забыл о Боге в полной уверенности, что мы с ним договоримся, когда возникнет необходимость. Я никогда не спешил и всегда решал свои дела, когда наступало время.

Глава 3

Прошлое не вернуть, это я хорошо усвоил. Хотя я продолжал дружить с Джерри Коуэном и Мартином Кэбеллом, наша дружба после моего переезда как-то ослабла. Не потому что мы охладели друг к другу, просто я проходил процесс адаптации. Я уже не искал пути в большой мир людей. У меня была семья, и мне это нравилось. Я начал узнавать, что значит быть любимым и любить самому, но это чувство было направлено только на моих родственников. По отношению к другим людям я остался тем же. Я словно раздвоился, и невозможно было сказать, где заканчивалась одна половина и начиналась другая. Но я не думал об этом и даже больше — тогда не знал этого.

Шли дни. Учился я средне, ничем не выделяясь из остальных учащихся. Я не очень удивился, когда постепенно стал вожаком, и принял это, как должное — я всегда был лидером. Я был агрессивнее и находчивее остальных ребят. Меня не беспокоили вопросы секса, и я с улыбкой слушал их разговоры о девчонках. Этот этап я уже прошел. Я стал неплохим спортсменом. В первый же год меня приняли в баскетбольную команду и команду пловцов. Я играл в баскетбол с единственной целью — победить. К черту все правила и справедливую игру, я ненавидел проигрывать!

Моя близость с семьей росла по мере того, как они обрубали острые грани моего характера. Постепенно настороженность прошла и осталась только агрессивность, которую я научился скрывать. Я научился заставлять других людей думать по-моему.

Вечером в пятницу перед Рождеством состоялся баскетбольный матч между нашей школой и школой имени Джеймса Монро, а потом танцы. Я слышал разговоры, что меня могут избрать президентом курса, и хотя притворялся, что ничего не знаю, понимал, что многое будет зависеть от сегодняшней игры.

Я вышел на площадку, полный готовности показать все, на что способен. Играл жестко, на грани фола, как играли у нас на Десятой авеню. Я злоупотреблял индивидуальной игрой и играл на зрителей, но мы выиграли, и я стал героем матча.

В душевой раздавались недовольные разговоры ребят, но я рассмеялся про себя. Пусть ворчат! Если начнут шуметь по-настоящему, я сумею заткнуть им рты. Одевшись, я вышел из раздевалки и, остановившись на краю импровизированной танцплощадки в спортзале, принялся искать Джерри и Мартина. Они что-то серьезно обсуждали с одним из учителей, разрешение которого было необходимо для выдвижения кандидатуры на выборы президента курса. Я направился к выходу и сделал вид, что не заметил их.

— Эй, Фрэнки! — закричал Мартин. — Куда это ты направляешься?

— Домой, — улыбнулся я. — Я обещал тете...

— Ты не можешь уйти, — прервал он меня. — Ведь ты гвоздь вечера. Тебя все хотят видеть, все ждут на танцах.

— Кто все?

— Ребята. Нельзя просто так взять и уйти. Ходят слухи, что тебя могут выбрать президентом. Представляешь, как будет выглядеть твой уход? — Я рассмеялся про себя. — Эй, Джерри! — Мартин схватил Коуэна за руку. — Фрэнки собирается домой.

— Зачем? — Джерри изумленно уставился на меня. — Ты что, совсем рехнулся?

— Нет, просто устал. Весь вечер носился на площадке.

— Черта с два! — решительно объявил Джерри. — Ты остаешься на танцы. Тебя выберут новым президентом курса.

— Послушайте, ребята. Кто все это затеял?

Мартин и Джерри обменялись взглядами, и Кэбелл ответил:

— Понимаешь, нам это показалось неплохой идеей! Тебя отлично все знают, любят. Из тебя выйдет неплохой президент.

— А что мне придется делать?

— Совсем немного, — объяснил Джерри Коуэн. — Будешь ходить на педсовет и помогать там ребятам. У тебя будут некоторые привилегии. Подробнее расскажу после танцев.

— О'кей, — сказал я. — Но сначала я должен позвонить домой.