Дорога за горизонт - Борис Батыршин

А вот какой – о том знает начальник экспедиции, глубокоуважаемый господин Семёнов. Я же с забайкальцами, покамест, должен сопровождать его до Александрии.

«Но к чему же тут Александрия?» – спросишь ты меня, друг мой Картошкин? – «Она-то к сему вояжу имеет весьма далёкое отношение, ибо Бур-Саид[23] находится хоть и недалеко от этого города, но всё же в стороне?»

Что ж, ты совершенно прав и не забыл, по всей видимости, начатков географии, старательно вдолбленной в наши пустые головы гимназическими наставниками. Визит в Александрию предписан упомянутым уже господином Семёновым. Личность эта, насквозь загадочная – руководитель нашей экспедиции; автор сих строк состоит при нём для непосредственного управления забайкальским воинством, ну и, пожалуй, на посылках. Хотя, жаловаться грех: господин Семёнов оказался интереснейшим собеседником; мы проводим в разговорах весь досуг, которого на борту парохода достаточно. Оказывается, мой спутник год назад вернулся из путешествия по Сирии и Багадскому вилайету Османской империи. Он получил там массу впечатлений, которыми теперь охотно делится со мной. Область интересов сего господина – археология, занятие почтенное и требующее навыков как в географии, так и в топографии. Только вот строгость, которой сопровождалось моё назначение, трудно соотнести со сбором керамических черепков и старинных бусин, чем, как известно, и занимаются археологи – когда не заняты выкапыванием из глины Приамовых сокровищ[24].

Приама. Одна из самых знаменитых археологических находок в истории.

Сперва я решил, что придётся переучиваться в гробокопатели, и совсем было собрался обрадовать этим своих забайкальцев; но Олег Иванович, спасибо ему, намекнул: наша миссия куда заковыристее поисков Трои, и потребует не столько способностей кладоискателя, сколько талантов лазутчика. Так что смотрю я на снежные ливанские горы и гадаю – чем-то ещё обернётся для меня это приключение? А пока, остаюсь верен тебе по гроб – твой гимназический товарищ, поручик Корпуса военных топографов Садыков.

Писано 2 мая, сего, 1887-го года, на борту парохода «Одесса», в Твердиземном море».

Со спутником Семёнову повезло. Ироничный, склонный более слушать, чем говорить, поручик Садыков оказался идеальным спутником в долгой поездке. Против ожиданий, он не пытался расспрашивать Олега Ивановича; тот сразу понял, что молодой топограф не имеет представления об истинной цели путешествия. Конечно, перед отправлением Садыков имел беседу с Корфом, но та свелась к общим словам насчёт «особой важности» миссии и необходимости точно выполнять указания начальника. Олег Иванович поначалу удивился, а потом хорошенько обдумал и понял – Д. О. П., новое секретное ведомство, только-только начал создаваться; проверенных людей взять пока неоткуда. Так что поручика выбрали, скорее всего, «по анкетным данным» – а уж потом, в личной беседе Корф составил о нём впечатление. Честный, безусловно верный присяге, энтузиаст своего дела, поручик ничего не знал о гостях из будущего – и решать, в какой форме посвятить его, Корф предоставил самому Олегу Ивановичу. Резон в этом был: сколь не изучай бумаги, а полуторачасовой беседы недостаточно, чтобы составить впечатление о человеке. Тогда как морское путешествие позволяет присмотреться к будущему спутнику, прояснить всю его подноготную и, в конце концов, принять решение – открывать ему подробности намеченного предприятия, или оставить в роли слепого исполнителя.

Олег Иванович склонялся к первому варианту. Поручик ему понравился – кроме талантов собеседника, он демонстрировал острый ум и к тому же, определённо имел экспедиционный опыт. Садыков два года провёл в Туркестане, ведя топографическую съёмку для железнодорожного ведомства, а до этого – занимался делом и вовсе деликатным: вместе с жандармскими чинами выслеживал в приграничных с Афганистаном районах «пандитов» из Королевского Управления Большой тригонометрической съемки Индии. На счету Садыкова числилось несколько изловленных туземных разведчиков-картографов; отзывы жандармского отделения о молодом военном топографе были самые восторженные, что, видимо, и сыграло решающую роль при отборе и Оснащение казачков достойно особого внимания. Никто не скрывал, что экспедиция послана русским картографическим ведомством – да и в бумагах это было ясно указано. Так что и поручик и забайкальцы сохранили военную форму, удалив лишь знаки различия. Оружие тоже было непривычным – по настоянию Олега Ивановича были закуплены новейшие бельгийские револьверы системы Нагана[25] образца 1886-го года под патрон калибра семь с половиной миллиметров с бездымным порохом. Винтовки «Бердан № 2» заменили на карабины Генри-Винчестера с трубчатыми магазинами на восемь патронов; сам Олег Иванович взял «лебель» с телескопом – тот самый, что сопровождал его в Сирии. Казачки, получив незнакомое оружие, поначалу ворчали, но за время плавания вполне освоились с новинками. Вспомнив прошлую поездку, Олег Иванович испросил разрешения капитана – и теперь ежедневно полуют «Одессы» превращается в стрелковый тир: забайкальцы, Садыков да и сам Семёнов увлечённо палят по чайкам и выброшенным за борт ящикам.

Револьвер Олега Ивановича тоже не прост – на его стволе красуется резьба под глушитель. Два таких приспособления было захвачено во время мартовского вторжения в Москве, и ещё одно было взято на Троицком мосту, в столице. Корф сразу оценил достоинства трофея – и уже через две недели были изготовлены первые образцы под полицейские револьверы системы «Смит-и-Вессон», а так же карманные «бульдоги»; через подставную швейцарскую фирму стали готовить заявку на патент[26]. Новинку предполагалось наименовать в соответствии с традициями – ПБС.

Под глушитель приспособили и наган – один из первых образцов как раз и достался Семёнову. Кроме того, револьвер снабдили планкой для крепления лазерного целеуказателя – Олег Иванович не доверял своему умению стрельбы из короткоствола, а потому предпочёл пользоваться высокими технологиями. К тому же, на это крепление можно было, при желании, установить мощный тактический фонарик.

В массивных кофрах и баулах хранилось снаряжение – на манер того, что было подобрано когда-то для поездки в Сирию. Аптечка, составленная Каретниковым, в расчёте на тропические болезни; палатка-купол, коврики из пенополиуретана, рюкзаки с гидраторами, фонари, химические источники тепла и света, примус, и еще множество полезнейших мелочей. Не были забыты и средства связи, но членов экспедиции ещё только предстояло научить пользоваться этими хитрыми приспособлениями.

Казаки, как и поручик Садыков, везли привычный по Туркестану экспедиционный багаж – кошмы, парусиновые армейские палатки, керосиновые лампы, котелки, конская упряжь – казачьи и вьючные сёдла. Лошадей рассчитывали приобрести на месте, что оставалось главной темой бесед между казаками и Антипом. Бывший лейб-улан без устали нахваливал арабских лошадок; но на вопрос, можно ли раздобыть точно таких же в заморской стране Занзибаре, и в какую сумму в серебряных рублях встанет приобретение, ответить затруднялся.

Помощник» (проще говоря, слуга) Олега Ивановича легко нашёл общий язык с забайкальцами. Те поначалу смотрели на него свысока, но узнав, что Антип свой брат – служивый, кавалерист, хоть и не казак, – уже к вечеру второго дня глушили с ним водку. Садыков с Семёновым не препятствовали – чем еще заниматься личному составу во время вынужденного безделья? Забайкальцы казались мужиками серьёзными, бывалыми, безобразия на пароходе не учиняли, ограничиваясь стенами каюты. Правда, наутро Антип и двое казачков, Фрол и Пархомий, щеголяли свежими синяками на физиономиях – но это уж в порядке вещей.

Для Антипа Семёнов припас наган и винчестер; кроме того, он отставной улан вооружился кривой арабской саблей, подаренной Семёновым ещё во время сирийского похода. Так что маленькая экспедиция была вполне оснащена, вооружена и готова к любым перипетиям африканского путешествия.

В массивных кофрах и баулах хранилось снаряжение – на манер того, что было подобрано когда-то для поездки в Сирию. Аптечка, составленная Каретниковым, в расчёте на тропические болезни; палатка-купол, коврики из пенополиуретана, рюкзаки с гидраторами, фонари, химические источники тепла и света, примус, и еще множество полезнейших мелочей. Не были забыты и средства связи, но членов экспедиции ещё только предстояло научить пользоваться этими хитрыми приспособлениями.

Казаки, как и поручик Садыков, везли привычный по Туркестану экспедиционный багаж – кошмы, парусиновые армейские палатки, керосиновые лампы, котелки, конская упряжь – казачьи и вьючные сёдла. Лошадей рассчитывали приобрести на месте, что оставалось главной темой бесед между казаками и Антипом. Бывший лейб-улан без устали нахваливал арабских лошадок; но на вопрос, можно ли раздобыть точно таких же в заморской стране Занзибаре, и в какую сумму в серебряных рублях встанет приобретение, ответить затруднялся.