Дело сибирского душегуба - Валерий Георгиевич Шарапов

или на добрую память. Или для чего-то их использовал. У него имелось безлюдное место, куда свозил своих жертв. Там насиловал их и убивал. Это могли быть подвалы заброшенных мастерских, складов, чего угодно. Место за пределами городской черты, что уменьшает вероятность случайных прохожих. Но город рядом. Именно там он похищал детей. Значит, имел транспорт. Меня он тоже похитил, используя при похищении машину. С перерывом в несколько дней он выкрал и умертвил Олю и Катю. Затем схватил меня. Но мне удалось бежать. Выручил милицейский патруль. Злодей сбежал в лесополосу. Со мной беседовали сотрудники милиции после того, как я пришла в себя. Но что я тогда помнила? Лишь завершающий этап своих мытарств — и никаких мертвых девочек. Связали ли милиционеры этот инцидент с пропажей Оли и Кати — даже не знаю. Я была ребенком.

— Что ты запомнила?

— Немногое. Даже сейчас внешность убийцы — в тумане. Мужчина, крепкий, среднего роста, голос грубоватый. Возможно, роль играл, а в жизни совсем другой. Подстраховывался — и оказалось, не напрасно. Свое лицо он ни разу не осветил. Помню запутанные лабиринты, подвалы, голые каменные стены, потеки. Какое-то оборудование под брезентом, цементный пол. Во дворе — штабеля бетонных блоков. Бежала влево, по диагонали — через лесополосу. Город, кажется, был слева. Вдоль дороги — плакат на столбиках, «Слава КПСС», или что-то в этом духе… Или еще ВКП(б) была? — я невольно задумалась.

— Твоя политическая безграмотность просто обезоруживает, — вздохнул Хатынский. — С 1952 года — КПСС. В пятьдесят девятом году трудящиеся горячо поддерживали решения XXI съезда партии.

— Да, наверное, — я смутилась. — Покровское шоссе. Никого тогда не нашли. Прочесывали склады, подвалы — но не усердствовали. Знали бы про трупы — проявили бы больше рвения. Уверена, где-то там преступник и спрятал тела.

— Ты же не хочешь сказать, что преступник вернулся через семнадцать лет? — насторожился Хатынский. — Прости, но это глупо.

— Согласна, — кивнула я. — Глупее некуда. Но это так. Это он, Виктор Анатольевич, я чувствую. И не надо звонить в психушку. Да, уже не молод, но еще крепкий и дееспособный, так сказать. Где он был семнадцать лет, надо выяснять. Не думаю, что сидел. Ведь понимает: это элементарно — выявить тех, кто в нужный период загремел на долгий срок, и взять на заметку. Мог и прекратить убивать, почему бы и нет? А теперь сорвался. Мог сменить место жительства, а потом вернуться. Могли измениться личные, семейные обстоятельства, мог заболеть. Нужно выяснять, случались ли в других регионах подобные преступления. Раньше девочки просто пропадали. Он их держал у себя в подвале, по лесу не разбрасывал. Сейчас у него нет надежного логова, поэтому мы нашли труп. Нужно форсировать расследование, Виктор Анатольевич, привлекать все силы. Найти останки Оли и Кати, известить родственников. Теперь мы точно знаем, что они мертвы. Во всяком случае, я это точно знаю…

— Во-первых, твое озарение никакой не документ, — в принципе, справедливо заметил Хатынский. — Никто не позволит нам делать выводы на основе твоих детских якобы воспоминаний…

— Так ищите тела! — воскликнула я. — Район известен — помогу. Не факт, что он вытаскивал их в лес, чтобы зарыть. Это риск даже в безлюдном месте. Тела могут выкопать собаки, найти дети. Уверена — они до сих пор в подвале. Кирки, ломы, перфораторы — мне вас учить, что делать? Найдутся тела, и эти два дела можно объединять…

— Поучи нас, как выполнять работу, — проворчал Хатынский. — Допустим, я тебе верю. Люди Горбанюка обязаны об этом знать. Этот чертов приезжий тоже должен знать. Представляю, какая вонь пойдет, если мы утаим от него эту информацию. Поручу-ка это дело тебе.

— Как скажете, товарищ подполковник. Но не рассчитывайте, что сразу побегу исполнять ваше поручение. Раздражает меня этот тип. И еще одно, — я собралась с духом. — Об этом никто не говорит, мы эту тему старательно обходим. Над Диной Егоровой маньяк надругался в пятницу вечером или в ночь на субботу. Сегодня понедельник. Он будет продолжать, и это не зависит от того, сколько помоев вы на меня сейчас выльете. Может, именно сейчас продолжает или уже сделал. Представляете последствия? Ведь шила в мешке не утаишь.

Хатынский выразительно указал на дверь. Он был бледен, губы дрожали.

— Уйди, Вахромеева, прошу тебя. С тобой даже не помрешь нормально…

Потом он обвинял меня, будто я накаркала. Не прошло и часа, как у дежурного зазвонил телефон. Снова труп, снова ребенок… Опера и криминалисты умчались на место происшествия, а я сидела на своем рабочем месте и чувствовала, как погружаюсь в какой-то беспросветный кошмар. Заброшенная свиноферма неподалеку от деревни Урбень. Северо-восточное направление, выезд на Приваловское шоссе, а затем поворот на проселочную дорогу недалеко от моста через Карагач. Две версты по лесу, холмы, заросшие ельником. Прямо по курсу урочище Маракан, овеянное дурной славой. Заброшенные свинарники ютились здесь между лесными массивами. Некто Гудков, механизатор из Урбени, получил отгул за работу в выходные, решил провести его с пользой. Взял собаку — лохматую беспородную псину — и отправился на рыбалку. Подготовился основательно: рюкзак, чехол с удилищами, соответствующая экипировка, включающая болотные сапоги. Шел напрямую к Карагачу мимо свинофермы, было восемь часов утра. До речки оставалось около километра — Карагач в этом месте давал крутой изгиб. Собака бежала рядом — и вдруг с лаем умчалась куда-то в сторону, пропала за постройками. Гражданин Гудков стал кричать, звать пса, в итоге вышел из себя и полез через кустарник, увяз в зацементированных досках. Непослушную, но обладающую безупречным нюхом псину он обнаружил во втором строении, в глубине прогнившей загородки. Если бы не этот случай, тело могли вообще не найти! Собака скулила, обнюхивала труп. Рыбалка отменялась. Чертыхаясь, Гудков оттащил от тела собаку, побежал обратно в Урбень, где из сельского совета позвонил в полицию Грибова, а потом побежал обратно. Своих оперов в Урбени не было, если не считать вечно похмельного участкового…

Меня на данное мероприятие не пригласили — думаю, в том заслуга подполковника Хатынского. Мир вокруг меня неуклонно превращался в кошмар. Я не могла работать, не понимала, о чем говорят коллеги. Клин выбивался клином. Я спустилась в фойе, перекинулась парой слов с дежурным, после чего отправилась на стоянку к своему «Москвичу». Минут за пятнадцать добралась до городских окраин, свернула с Приваловского шоссе на север и поехала по бездорожью. Устала так, словно шла пешком. Свиноводческое хозяйство не работало уже лет пятнадцать, но запашок остался. Бесхозяйственность в животноводстве царила пугающая, но говорить об этом могли только в киножурнале «Фитиль». Если здесь забросили, значит, в другом месте