Притчи приемного покоя - Андрей Левонович Шляхов

сопровождаемый напутствием свыше (то есть – из департамента здравоохранения): «от таких врачей нужно избавляться». За что получил? Да ни за что! Сделал все правильно – и огреб люлей по полной программе.

Пациент Алямовский предпочитал лечиться по принципу «кашу маслом не испортишь». Таблетки он пил горстями, не обращая внимания на то, что ему говорили врачи. У нас ведь только на словах все мало-мальски действенные препараты отпускаются по рецепту врача и вообще, тот, кому действительно нужно, всегда найдет способ.

При таком подходе слабость, общее недомогание и частые головокружения будут постоянными спутниками. Как с ними бороться? Странный вопрос! Нужно увеличивать дозы! Там, где не помогают три таблетки, помогут шесть. Или десять…

Обожравшись (иначе и не скажешь) таблеток в очередной раз, Алямовский был экстренно госпитализирован с подозрением на острый инфаркт миокарда. А о чем еще подумает бригада, если человек внезапно теряет сознание и давление у него по нулям? Жена Алямовского не рассказала «скорикам» о чрезмерном увлечении мужа таблетками, она талдычила про то, что он «сердечник со стажем» и «несколько инфарктов на ногах перенес». (Возможно, правы те врачи, которые услышав о перенесенных на ногах инфарктах сразу же назначают консультацию психиатра, но это так, к слову).

Плугарев отрегулировал терапию, привел Алямовского в стабильное состояние и выписал в положенный срок со спокойным сердцем. Надо сказать, что в отделении Алямовский особо не возникал и, в целом, производил впечатление неконфликтного человека. Как оказалось, он просто берег силы для решающей атаки и собирал материал. Заодно заручился поддержкой двоих соседей по палате – маразматичного деда Загайнова и алкаша Демченко, который за бутылку готов был продать все, начиная с родной матери и заканчивая родной страной. Но на бумаге оба выглядели весьма достойно. Загайнов – подполковник в отставке, «афганец», перечень наград укладывается в восемь строчек. Демченко тоже не лыком шит – участник ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, кандидат химических наук, награды тоже имеются, правда поменьше, чем у Загайнова.

Алямовский обратился не к главному врачу, а в департамент здравоохранения, причем копию своей жалобы кляузы ради пущей надежности отправил в Минздрав. Начав с характеристики лечащего врача Плугарева (неуч, хам, вымогатель), он перешел к порядкам в отделении неотложной кардиологии и обстоятельно перечислил нарушения, замеченные в процессе лечения. В туалетах – грязь, сестры раздают таблетки с утра на весь день вперед (если кто не в курсе, то это строжайше запрещено – некоторые же могут и разом все принять), обходы производятся без должного внимания, еду выдают остывшей, закрывают глаза на курение в туалете… В народе подобный подход называется: «вали кулём, потом разберём». Все сказанное подтверждали «товарищи по несчастью» – Загайнов и Демченко.

– Поймите меня правильно, Сергей Иванович, – сказал Плугареву главный врач. – Я хорошо вас знаю и очень уважаю, но на меня давят. Там… – последовал тычок указательным пальцем вверх. – …хотят крови. В смысле, требуют избавиться от вас и Юлии Самойловны. Ну с ней-то вопрос решенный, а вот терять вас мне очень не хочется, однако и против департамента я пойти не могу, вы же понимаете. Правда, можно сделать ход конем…

«Ход конем» заключался в следующем. Плугарев пишет заявление об увольнении по собственному желанию задним числом, до прихода жалобы из департамента. Недельку-другую, пока будет «бурлить г…но», как выразился главный, Плугарев посидит дома, отдохнет и наберется сил для работы в… приемном отделении. Да – в приемном отделении, потому что сразу принять его обратно в кардиологию было бы тактически неверно. А вот через два месяца можно будет оформить перевод, за которым последует назначение на заведование. У начальства память короткая. Приняли меры, отчитались-отписались – и забыли.

План был неплох, да и другого выхода у Плугарева не было, так что пришлось согласиться.

Несведущим может показаться, что работа врача приемного покоя мало отличается от работы врача кардиологического отделения, но на самом деле это не так. Образно говоря, Плугарев из штаба попал на передовую.

В кардиологии жизнь размеренная, спокойная. Пятиминутка, осмотр новых пациентов, обход старых, чаепитие, заполнение документации… Иногда случается нечто внезапное, но «иногда», а не «постоянно». В начале пятого можно двигать домой. Два раза в месяц – дежурство. Лепота!

В приемном отделении – суета сует. «Скорая» привозит пациентов одного за другим. С каждым третьим приходится подолгу возиться-разбираться. Часть народа является самотеком и это вообще полный ахтунг. Беременная может приехать сдаваться в больницу, не имеющую роддома. «Ой, а я думала, что роды во всех больницах принимают». Или же, к примеру, явится больной дизентерией… Изолируй, ставь диагноз, организуй перевод в инфекционную больницу… Каждые полчаса звонят из отделений с претензией: «Кого это вы к нам положили? Забирайте обратно!»… Короче говоря, кто в теме – тот знает, а кто не в теме, тот все равно не поверит, так что с описанием обстановки можно особо и не затягивать.

Адаптация была недолгой – каких-то полдня. В студенческие времена Плугареву доводилось подрабатывать в «приемнике» медбратом, так что никаких новых горизонтов открывать не пришлось. Принял дежурство, вошел в ритм, пообедал в десятом часу вечера, а завтракал уже дома, около полудня. В принципе – нормально. На полторы ставки десять суточных дежурств в месяц. Сутки дежуришь, сутки приходишь в себя, сутки живешь.

Работа в приемном покое нервная и конфликты здесь случаются буквально на каждом шагу. Не сразу осмотрели… Не стали принимать, а отфутболили в другую больницу… Не положили в то отделение, куда хотелось… Не выслушали толком… Не разрешили взять в палату электрическую плитку… Про плитку – это не шутка, как и про все остальное. Некоторые люди приезжают в больницу с плитками, кипятильниками и, даже, с туристическими газовыми горелками, чтобы готовить в палате домашние супчики и каши. А что тут такого? Покажите, где написано, что это запрещено?

Плугареву, с его анамнезом, нельзя было становиться фигурантом новой жалобы. Под новую музыку старое припомнилось бы мигом и тогда на карьере можно было бы ставить жирный крест. Плугарев вообще был неконфликтным человеком, а теперь стал воплощением покладистости и олицетворением дипломатичности.

– Вы со всеми так нянчитесь, Сергей Иванович, будто они вам родные, – сказала однажды старшая медсестра приемного отделения.

Старшая медсестра симпатизировала Плугареву, потому что жалела его – пострадал человек ни за что, вместо заведования попал в наш ад. Ну и на будущее прицел имела – хорошие отношения с заведующим отделением неотложной кардиологии никому еще не мешали.

– Не родные, но и не чужие, – отшутился Плугарев. – Да и вообще, Софья Яковлевна,