Кугитангская трагедия - Аннамухамед Клычев

— Ай, молодец, Закнр-ага! — обрадованно, воскликнул Арзы. — Пусть теперь ищут русского кочегара. Я сам пока не знаю, где он живёт, а они тем более его не найдут.

Закир-ага, однако, не очень-то восторгался и не разделял преждевременную радость Арзы. Покачав головой, он удручённо сказал:

— Вроде бы мы с тобой не дураки, сынок, но глупость большую допустили. Надо было бы привезти сюда одну Янгыл, а тебе остаться в Базар-Тёпе и вместе со всеми искать исчезнувшую Янгыл, тогда бы и Хамза… и Байрам Сопи, и все остальные поверили, что ты тут ни при чём. А уж после, когда бы всё улеглось, через месяц-другой, уехать вроде в Чарджуй, а сам бы сюда явился, к ней…

Арзы задумался, но лишь на мгновенье, и со свойственной для юности беспечностью подумал: «А как бы я жил всю зиму без Янгыл, а потом бы нще дето на пароходе — тоже без неё? Нет, это уже слишком!»

Закир-ага тем временем рассуждал:

— Неплохо было бы, если бы Янгыл понадёжнее укрыть.

— У Арзы больше нигде ни родных, ни знакомых нет, — отозвался Джора-ага. — Да и какая разниц: будет она жить здесь или в другом ауле?

— Это верно, Джооа-ага, — согласился Арзы. — У чужих и обидеть могут. Здесь её место.

Закир-ага переночевал у гостеприимного хозяина и рано утром стал собираться на пароход. Сборы были короткими: торбу через плечо и шагай себе. Но долго пришлось дожидаться Арзы. Он никак не мог расстаться с Янгыл. Когда он уже оделся и готов был отравиться в путь, она вдруг припала к его груди и с болью заглядывая ему в глаза, зашептала:

— Я совсем не могу без тебя, Арзы-джан, — слёзы полились по её щекам. — Даже одного дня. А ты, ты уезжаешь на всё лето!..

— Нет, не на всё лето, — успокаивал её Арзы. — Один рейс в Чарджуй сделаем и вернёмся сюда и снова встретимся. Ещё один-два дня поживу с тобой и опять в дорогу. Разлука не должна тебя пугать Янгыл-джан. Главное, ты жди меня и думай о том, что каждую минуту мои мысли с тобой…

— Я тоже… и мой мысли, Арзы-джан, всегда были о тебе и всегда будут с тобой. Ты только скорее возвращайся.

— Возвращусь и подарков тебе привезу, моя Янгыл. Скажи, чего тебе привезти? — как ребёнка спрашивал Арзы.

— Я не знаю, Арзы-джан. Ничего мне не надо, сам быстрей приезжай — это самый лучший подарок.

— Я привезу тебе… Нет, не скажу пока, что я решил тебе привезти. Потом увидишь…

После долгих, горячих объятий они, наконец, вышли из кибитки. И здесь Янгыл шла рядом с ним, придерживая за руку и заглядывая любимому в глаза. И, наверное, так бы и игла с ним всю дорогу, но, увидев хозяина и гостя, поджидавших Арзы, Янгыл вдруг засмущалась, крепко сжала его руку, всхлипнула и остановилась. Арзы оглянулся, улыбнулся ей, но в душе его вдруг поселилась такая тревога, что ему показалось, будто распрощался с любимой: навсегда.

— Ну, что, Арзы-джан, нам давно пора, — проговорил Закир-ага. Поблагодарив хозяина за гостеприимство, Закир-ага покинул двор и вышел на дорогу. Арзы последовал за ним.

На «Обручеве» их ждали. Шла уже работа: грузили сушёные урюк и яблоки прошлогоднего урожая. Закир-ага и Арзы сразу же включились в дело. Осадок от печального расставания с Янгыл стал исчезать, грудь Арзы переполнилась невыразимой любовью к ней и предчувствием радостной встречи с ней. В руках появилась лёгкость, он трудился, словно играя, мешки не казались ему тяжёлыми. Взбегая на палубу, весело покрикивал, шутил с матросами, и те сразу поняли, что в его жизни произошла перемена в лучшую сторону: куда делась его былая тоска и печаль. «Видно, парень женился», — решили друзья.

Едва пароход отчалил от Термеза и грузчики расположились на обед, к ним подсели матросы. Мишка и Алим оставались пока внизу, подавали мазут в топку. Из трубы «Обручева» валил густой, чёрный дым. Огромные колёса парохода с силой отбрасывали и расплёскивали амударьинские волны. Но вот «Обручев» выбрался на фарватер и, гонимый течением, пошёл легче. Вовсе не стало слышно гула паровых котлов, только мерно и могуче шумела Амударья.

Вскоре кочегар Мишка поднялся на палубу. Алим остался у топки.

— Ну, что, парень, — заулыбался Мишка, — говорят, свадьбу справил, а меня на пир не пригласил.

— Садись, садись, кушать будем, — засуетился Арзы, схватил Мишку, за руку и усадил рядом.

— Это как же, а? Вот, кореш, — продолжал шутить Мишка. — А я-то думал, что погуляю на твоём тое!

Арзы смущался, а матросы и Закир-ага вместе с ними хохотали, похлопывая его по плечу.

Арзы понимал, что домогательства кочегара — всего лишь шутка. Но слова Мишки всё же беспокоили его. «Да, тоя не было, — думал он. — Такая моя судьба — даже тоя нельзя сделать. Даже жену от чужих глаз приходится прятать, чтобы не узнали», — и он тяжело вздохнул.

— Мишка, той обязательно будет, — сказал Арзы. — Приплывём назад, в Термез, всех приглашу…

— По рукам? — обрадованно воскликнул Мишка.

— Давай по рукам, — живо согласился Арзы, и они соединили руки.

Закир-ага покосился на Арзы и обеспокоенно подумал: «Откуда ему взять денег, чтобы той справить?», — но, видя повеселевшее лицо молодого друга, успокоился: «Ничего, добавлю своих, Джора-ага поможет — будет той!»

К весёлой компании матросов подошли боцман Бахно и мичман. Они выпили с ними по чашке чаю. Подшучивали над Арзы. Даже меланхоличный и строгий капитан вдруг снисходительно заметил:

— Народ честный, гостеприимный, только забитый, видно… Жаль, жаль… Просвещение туркменам не помешало бы..

Среди всей команды Мишка особенно отличался своим расположением к туркменским грузчикам. Он всегда был готов разделить их горе и радость. Так, незаметно пароход подплыл к Чарджуйской пристани. Едва команда сошла на берег, как Мишка обратился к своим:

— Вот что, братцы, давайте зайдём ко мне..

Приглашение было настойчивым, и Закир-ага с Арзы не решились обидеть своего русского друга. Только Алим отказался: здесь у него была знакомая, к которой он при каждом удобном случае захаживал. Вот и сейчас заторопился.

Мишка жил по ту сторону железной дороги, в Уральской слободке. Окраина была сплошь заставлена низкими хибарками. Множество грязных переулков пересекало её. Здесь селились рабочие Чарджуя: железнодорожники, рыбаки, мастеровые и ремесленники. Убогостью и беднотой веяло из каждого двора. Введя гостей во дворик, небольшой, пустой, с двумя чахлыми деревцами, Мишка сказал:

— Ну, вот это и есть мои хоромы. — И громко крикнул: — Таня, где ты там?

Из мазанки с маленькими оконцами вышла молодая женщина и, удивлённо взглянув на мужа и гостей, всплеснула голыми руками:

— Приехал уже! Вот хорошо, вот хорошо. А я заделалась прачкой. День нынче тёплый, солнечный, решила постирать. Вы уж извините меня, люди добрые…

Спустя полчаса, гости вместе с Мишкой и его женой сидели за большим дубовым столом, ели щи и жареную рыбу. Говорили обо всём житейском, что только приходило на ум, но больше о том, как живут туркмены, чего сеют, какие получают доходы. Непринуждённость была полная, но гости, а особенно Арзы, тяготились необычной обстановкой: впервые он сидел рядом с русской женщиной, которая не стеснялась его, не прикрывала от него лицо, а, наоборот, открыто следила за ним, чтобы он не стеснялся и ел, нахваливала они угощение:

— Щи хорошие, ешь, ешь, парень. Ещё подолью.

Арзы оглядывался по сторонам и находил, что русская изба почти ничем не отличается от туркменской кибитки. Тоже пустые стены. Вся и разница, что у русских — кровать да сундук, а у туркмен — кошмы да торбы.

После обеда туркмены сразу заторопились. Закир-ага сказал:

— Спасибо за хлеб-соль, Мишка. Теперь отпусти нас. На базар пойдём. Арзы своей невесте подарки купить будет, — с улыбкой закончил он.

Они распрощались, договорившись встретиться на «Обручеве».

Едва туркменские гости вышли, как Мишка привлёк к себе жену и ласково сказал ей:

— Таня, а у меня к тебе просьба. Вот тот молодой туркмен, Арзы, на днях устраивает той, ну вроде свадьбы, чтоли. Подарок бы ему надо сообразить… На тое вручу.

— Женится? — обрадованно воскликнула женщина. — Вот счастливый! А хороша жена-то?

— Говорят, как ангел божий.

— Давай, Миша, платок мой пуховый ей подарим. Всё равно он у меня лежит: какая зима в Чарджуе?

— И у них в Кугитанге тоже зимы не бывает, — смеясь, ответил Мишка. — Может, быть, ещё что-нибудь придумаешь?

— Что же думать? — огорчённо ответила жена. Больше у меня ничего хорошего нет. Разве что платье своё отдать?

— Нет, русское платье она носить не станет — у них другие.

— Ну, тогда плавок. Это же дорогой платок, — стстала уговаривать Мишку жена, — из козьего пуха. Помнишь, как раз ты меня сватал, когда его мне отец из Оренбурга привёз?

— Ну, валяй, Татьяна, заворачивай подарок. Да ещё деньжонок малость ссуди. Привезу урюку с мешочек.