Как приручить полковника (СИ) - Истомина Аня

И ты сделал правильный выбор, Николай Егорович. Не окунулся в грязь и не потянул следом меня. Я чувствовала, что ты не такой. Ты не мог поступить иначе.

Иначе я разочаровалась бы вообще во всех мужчинах планеты.

Потихоньку прихожу в себя. Беру букет и, уткнувшись в пышные бутоны носом, жадно втягиваю их аромат. Очень красивые. Пахнут нежностью, романтикой и несбывшимися надеждами.

Откладываю цветы и встаю. Озираюсь в пустом номере и обхватываю себя за плечи, потому что меня начинает бить озноб. Это отходняк. Эйфория сменяется чувством острого одиночества. Грудь давит так, что я не могу нормально вдохнуть. Вместо этого с губ срывается судорожный всхлип и я чувствую, как по щекам катятся первые слезинки.

Снимаю с кровати покрывало и, укутавшись в него, как гусеница, направляюсь в сторону окна. Сажусь на пол и, прислонившись виском к стеклу, смотрю на прекрасный ночной город, то и дело шмыгая носом и смахивая с лица новые и новые соленые капли.

Дочери уже пятнадцать, а мне сорок. И мне очень страшно, ведь пройдет еще несколько лет и Оля упорхнет из родительского гнезда, а я останусь совсем одна.

А потом она родит детей и будет привозить мне внуков на выходные. И это меня тоже пугает.

Потому что я не готова к внукам. Мое тело все еще хочет безумств и ласки. Мой мозг плавится от горячих признаний. И я не понимаю, что мне мешает наслаждаться жизнью, когда она сама предлагает варианты.

Переносицу ломит от напряжения и я уже не могу сдержать рыданий. Лишь прячу лицо в ладони, стараясь приглушить их хотя бы немного.

Ну какое мне дело до его жены и ребенка? Это, в конце концов, его ответственность и его выбор! Какая мне разница, хороший он или плохой? Зачем на каждого потенциального мужика примерять образ отца и мужа? Почему нельзя быть просто любовниками?

Провели бы прекрасный вечер вместе и все! Нет, Татьяна же у нас борец за правду и справедливость!

Миротворица.

Это мы другим горазды умные советы раздавать, а у самой кишка тонка им следовать. Что над Настей удивлялась, когда она не хотела общаться с богатым клиентом нашей фирмы, что над Юлькой, когда она шарахалась от горячего веселого горца, который нас подбросил домой после ресторана, а сама-то…

Кутаюсь сильнее в свой кокон и бросаю взгляд на столик неподалеку. На нем стоит ваза с фруктами и бутылка шампанского. Выпить что ли?

Тут же отворачиваюсь обратно к окну.

И спиться я тоже боюсь, да. Остаться одной, с кучей котов, и начать пить по вечерам в одиночестве. Так с мамой моей произошло в ее сорок пять, когда скончался отец. А я помочь ничем не смогла. Она не хотела ничего. Потеряла цель. Сдалась. Просто ходила на работу, а вечером пила и ела, пока внезапно не умерла от инфаркта.

Страшно.

– Ладно, – вздыхаю, – погоревала и хватит. Еще мы сопли не распускали. Прорвемся.

Кряхтя, поднимаюсь с пола. Отсидела задницу. Даже смешно становится. “Тело хочет безумств и ласки”, ага. Тело хочет лежать на мягком матрасе и смотреть сериалы!

Заправляю кровать обратно и иду в ванную.

– Мужик, кто ты, я не знаю, но я тебя побрею, – вздыхаю, рассматривая подтеки от туши и привожу себя в порядок.

Нос покраснел и его заложило от слез. Под глазами припухло. Это в двадцать лет женские слезы – это красиво, а в сорокет – непозволительная роскошь.

Вызываю такси, потому что уже совершенно нет сил идти пешком.

Собираюсь, забираю с кровати букет и на прощание еще раз оглядываю шикарный номер, задерживаюсь глазами на окне. Невероятно. Будет, о чем пофантазировать перед сном. Николай, наверное, за него кучу денег отвалил. Мне неловко.

И, в очередной раз вздохнув, я выхожу, закрывая за собой дверь.

Спускаюсь на ресепшн и подхожу к девушке за стойкой.

– Подскажите, а сколько стоила аренда номера восемьсот три? – уточняю, коротко улыбнувшись ей. Делать вид, что у меня отличное настроение, я не в состоянии.

– Извините, я не могу предоставить вам такую информацию, – вежливо отбривает меня она.

– Хорошо, – соглашаюсь, – а сколько будет стоить заказать точно такой же? Вот чтобы все-все то же самое?

Сотрудница лишь покорно кивает и что-то тыкает в экране планшета.

– Вместе с фруктами и шампанским? – уточняет.

– Да, все то же самое, – повторяю терпеливо.

– Семнадцать тысяч.

– Ага, – киваю, пытаясь не показать своего шока. – Спасибо.

Семнадцать тысяч рублей! С цветами, наверное, все двадцать! Это же можно на эти деньги было… телевизор купить!

Их же еще нужно откуда-то взять. Из семейного бюджета, например!

Нет, по Николаю видно, что он мужик явно не бедный, но вот так запросто тратить на… левых баб такие суммы.

Меня, как семейную женщину, это очень возмущает! Впервые я рыдала за двадцать тысяч рублей. Хотя, полковнику обиднее. Ему за двадцать тысяч не дали.

Выхожу из здания и оглядываюсь в поисках своего такси. Вижу, как оно разворачивается и иду в его сторону. Минут через сорок оказываюсь дома.

Коты орут. В раковине сковорода, несколько тарелок и кружек. Ставлю розы в вазу, насыпаю котам корм и сажусь на стул, вытягивая уставшие за день ноги. Облокачиваюсь на стол и тупо пялюсь на забрызганную чем-то микроволновку. Ничего не хочу.

Даже идти и здороваться с Олей. Делать вид, что у нас все впорядке. Не могу просто.

Устала.

Потупив и дождавшись, когда коты поедят, чтобы Рыжик не отобрал у Уголька его порцию, встаю и ухожу в свою комнату. Стягиваю с себя платье, а затем с большим усилием утяжку. Усмехаюсь, вспоминая удивление на лице Николая. Наверное, это первый за много лет тупик, в который он попал.

Закидываю вещи в корзину для белья, умываю лицо и наношу крем. В душ даже сил нет идти, поэтому просто ползу под одеяло. Телевизор не включаю.

Двадцать тысяч рублей! Наверное, он потратил их, потому что был точно уверен, что мы отлично проведем время. И такой облом в итоге.

И меня снова мучает совесть, потому что есть ощущение, что я отобрала деньги у его классного Тимона.

Ворочаюсь. Совесть шепчет, что если бы подруге пришлось дольше скрываться, то я бы сидела сейчас на одной картошке.

Вздыхаю и лезу в онлайн-банк. Перевожу всю сумму Николаю по номеру телефона и тут же ставлю запрет на переводы от него. Затем быстро блокирую его в мессенджере и в телефоне тоже заношу в черный список.

Вроде все.

Чувствую себя блаженной дурой, зато мне становится полегче. Моя совесть чиста.

Слышу, как дочь проходит на кухню, а через несколько секунд возвращается и открывает мою дверь.

– Мам, ты спишь? – заглядывает она.

– Сплю, – вздыхаю.

– А что за цветы на столе?

– Подарили.

– А что за повод?

– День взятия Бастилии, – сердито бурчу, отворачиваясь на бок.

– Мам, я серьезно!

– И я серьезно, – оборачиваюсь. – Просто подарили.

– Я про диету узнала.

– Спасибо, уже не надо. Я утяжку нашла. – отворачиваюсь обратно.

Дочь сердито сопит в дверях.

– Посуду я помою попозже.

– Да можешь не мыть, – зеваю, устраиваясь поудобнее. – Спокойной ночи.

– Может, мне и погулять можно? – слышу усмешку.

– Иди. Только если тебя менты загребут, до десяти утра мне чур не звонить. Я буду спать. – усмехаюсь в ответ.

– Мам, я серьезно! – взвизгивает Оля.

– Так и я серьезно, – снова зеваю. – Я – старая больная черепаха. У меня завтра выходной. Доброй ночи, дочь.